https://moonfireprojekt.files.wordpr...t-sempach.jpeg

«…Чтобы все враги – герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
Я и мир»
Марина Цветаева
«…И пошёл ведьмак сквозь огонь и воду и не оглядывался. Но не
взял он ни башмаков железных, ни посоха. А взял он только
свой меч ведьмачий. Не послушался слов гадалки. И хорошо
сделал, ибо была это плохая гадалка»
Анджей Сапковский

Его не замечали ни кошки, ни дети.
Ему казалось, что где-то рядом, возможно, – за памятником поэту, или за отглаженными декоративными кустами, притаилась мантикора, сверлит его взглядом, щерится в жутком подобии улыбки и жадно–нетерпеливо шевелит когтями.
«Глупости, – усмехался он, опомнившись, – В это время суток, в таком людном месте не появился бы даже вампир, вопреки всем домыслам, совершенно не отличимый от человека».
Ведьмачий медальон, который он с некоторых пор носил в кармане, не подавал признаков беспокойства, но ведьмак в первый раз усомнился в нём. Здесь, на нагретых мраморных плитах фонтана, он чувствовал себя почти как в Южных Горах, и в сотый раз жалел, что не взял с собой меч. Пришлось усмехнуться опять, представив такую картину: ведьмак с мечом, посреди этого провинциального сонного городишки, где вызывает удивление малейшее отступление от правил. Это вызвало бы побольше ажиотажа, чем появление бурого дракона.
Ведьмак по привычке взглянул на часы, хотя это было лишним – он прекрасно знал, который час, но надо было что-то делать: разглядывать прохожих, изучать надписи на плитах фонтана и ждать… Ждать – это не просто. Ждать – это размышления. Это надежда. Это страх. Как не правы те, кто считает, будто ведьмаки не боятся ничего и никогда! Да, ведьмак странствует в таких местах, к каким обычный человек не приблизился бы и на дистанцию арбалетного выстрела. Он называет своё занятие «работой» – так же, как учитель, лекарь и уборщик мусора. Он старается не распространяться о былых похождениях, у него нет друзей, а тот, кто считает себя другом, не может знать, что творится в душе ведьмака.
А в душе ведьмака – страх. Страх – его вечный спутник. Его поводырь и помощник. Страх – это осознание того, что предназначения не существует.
«Серёжка ольховая, лёгкая, будто пуховая, но тронешь её – всё окажется в мире не так...» - как смешно и трагично это звучит. Мелочь не повернёт реку судьбы вспять, мимолётный взгляд, случайная встреча – это взгляд и встреча, больше ничего. Ведь глупо верить в способность мелочи изменить мир. Так же глупо, как верить в чудо. Нет – в Чудо.
Ведьмак хотел усмехнуться снова, но передумал. Чудеса зарабатываются кровью и потом, а всё остальное – пресловутая «халява», не стоящая того, чтобы о ней говорили.
Чудом было его возвращение из первого путешествия, когда развенчивалось убеждение, что они, воспитанники Каэр Морхена, неуязвимы для клыков, когтей и жал. Когда выродившийся из могильной темноты оборотень рванул живот и бедро одного из них, это было страшно и, что главное, – обидно. Ведьмачьи эликсиры, – а им следовало тут же остановить кровь и подтолкнуть организм раненого к регенерации, – подвели. Кровь всё так же нагло хлестала на ошалевших мальчиков, которые тогда совсем не походили на ведьмаков. Годы тренировок, конечно, сделали своё дело. Паники не было, истекающего кровью несли на руках, передали лекарям и... всё. Раненый умер до того как наступило утро. Дальше были огонь, кровь и грязь. Страшный горн не спалил ведьмака – он закалил его, сделав это гораздо лучше наставников в Каэр Морхене, да и какое испытание может быть труднее и страшнее самой жизни!
Что было бы, не сумей ведьмак вернуться? Стал бы мир другим? Ну–ну, можно и помечтать, но зачем? Трудно обмануть себя. Сколько их было, мечтателей, романтиков, донкихотов и ланселотов? Где они сейчас? Ох, далеко… Где их мечтанные – перемечтанные дульсинеи и изольды, амберы и камелоты, среднеземья и ведьминлэнды? Худосочные ребятишки, напилившие себе огромных мечей и секир, нарядившиеся в смешные балахоны и бутафорские кольчуги, играют в сказочную страну Фантазии, где прекрасные драконы, весёлые эльфы, мудрые короли и благородные рыцари. И так всё беззаботно и наивно…
«А знаете ли вы, детишки, – подумал ведьмак, – как мудрые короли посылают на смерть ваших сверстников своими дурацкими приказами? Как красивый дракон палит жидким огнем обезумевшую от страха толпу? Знаете ли вы, как отвратительна смерть с её грязью, вонью и неизбежностью? Захотите ли вы посмотреть в глаза безногому детёнышу орка? А встретиться лицом к лицу в диких горах с его бородатым папашей?»
Нет ответа. И не будет. Кому захочется уничтожать свою мечту?
А что касается чудес… Они ведь как Бог, они есть, и не важно, верим мы в них или нет.
Ведьмак не верил. Такой вот он был, что тут поделаешь? Он верил в свой меч. Он верил в то, что он нужен этому миру. Миру, который сейчас скукожился до размеров этой отдельно взятой улицы и бурлил вокруг, как мутная тягучая жидкость в котле колдуна. Люди-людишки сновали вокруг, каждый – со своими проблемами. Со смешной вознёй, амбициями и уверенностью в том, что они что-то значат здесь и сейчас.
После первого путешествия ведьмаку очень хотелось поделиться с такими вот прохожими тем, что ему довелось пережить, но очень скоро он понял: наивно полагать, что окружающих волнуют чужие чувства и переживания. Это был ещё один хороший урок. Да-да! Жизнь обтесала его шкуру, пригладила, причесала и слегка закомплексовала. Ну, а как иначе жить в большом мире? Только подстроиться. Точнее, сделать вид, что подстроился. Принимают тебя за своего – значит маскировка удалась. Вот, как сейчас. Дети и кошки, которые всегда замечают его первыми, не улыбаются загадочно и не шипят. Не узнали. Или просто делают вид, что не узнали...
«Посмотреть на часы? Нет, не надо. Просто ждать. И размышлять».
Для чего это? Он не хотел встречи. Дружище Страх держал его за руку. За другую тянуло предназначение, которого нет. Он боялся за себя, за свой личный мир, где чудовища, пляски с блестящим мечом, катакомбы, погосты, дикие горы. Там легко. Гораздо легче, чем здесь, в логове обмана, где лживым было всё, даже мечты и любовь. Даже ночные звёзды и свет луны. И вот он здесь… Он ждёт.
Она появилась, как положено являться эльфам, неожиданно, а ведьмак готов был биться об заклад, что она принадлежит к этому мудрому, древнему и прекрасному народу.
Ведьмак вдруг понял, что пришёл зря. Ни к чему хорошему эта встреча не приведёт, она только добавит шрамов на его сердце, но если бы ему предложили повернуть время вспять, он пришёл бы снова. Что бы посмотреть в эти глаза цвета неба на рассвете.
- Привет. Я – Ведьмак, – сказал он, вставая.
Дети и кошки с удивлением посмотрели на него.
16 – 18 августа 2003 года

После первого путешествия ведьмаку очень хотелось поделиться с такими вот прохожими тем, что ему довелось пережить, но очень скоро он понял: наивно полагать, что окружающих волнуют чужие чувства и переживания. Это был ещё один хороший урок. Да-да! Жизнь обтесала его шкуру, пригладила, причесала и слегка закомплексовала. Ну, а как иначе жить в большом мире? Только подстроиться. Точнее, сделать вид, что подстроился. Принимают тебя за своего – значит маскировка удалась. Вот, как сейчас. Дети и кошки, которые всегда замечают его первыми, не улыбаются загадочно и не шипят. Не узнали. Или просто делают вид, что не узнали...
«Посмотреть на часы? Нет, не надо. Просто ждать. И размышлять».
Для чего это? Он не хотел встречи. Дружище Страх держал его за руку. За другую тянуло предназначение, которого нет. Он боялся за себя, за свой личный мир, где чудовища, пляски с блестящим мечом, катакомбы, погосты, дикие горы. Там легко. Гораздо легче, чем здесь, в логове обмана, где лживым было всё, даже мечты и любовь. Даже ночные звёзды и свет луны. И вот он здесь… Он ждёт.

ГЕРОИ ТАК ДЕЛАЮТ
Брату Олегу

«До чего же неприятная картина…» – поёжился Драгнар, разглядывая здоровенного чёрного ворона, сидящего на ржавом шлеме с обглоданным черепом внутри.
Его правая рука поднялась к затылку пригладить волосы – этому движению, маскирующему выхватывание оружия, обучали на самых первых занятиях в Гильдии Героев, но не нашла привычных локонов и опустилась. Драгнар долго не мог притерпеться к мечу за спиной, ещё дольше пришлось убеждать себя, что носить его так – очень удобно. Учитель фехтования, старый Хрыч, требовал этого с удивительным упорством, пропуская мимо ушей все разумные доводы против. «Герои так делают» – девиз Гильдии, был основным ответом на все вопросы. Так и ушёл в свой первый рейд новоиспечённый герой Драгнар с красиво висящим на спине клинком. Даром что, скрывшись с глаз провожающих, он снял дурацкую перевязь, сунул её в рюкзак, который был по-геройски очень мал, и понёс меч на ремне через плечо.
А в ближайшей деревеньке он нарушил ещё несколько заповедей Гильдии.
Во-первых, он купил лошадь. Почему герои не могут ездить верхом, было тоже непонятно. Никакого объяснения кроме «Герои так делают» не предусматривалось. Чтобы деревенские не удивлялись, он предварительно скинул с себя кожаную безрукавку с чудовищными золотыми наплечниками, угловатую диадему с драгоценным камнем «во лбу», шипастые браслеты, меховые унты и прочие атрибуты, обязательные для ношения во время рейда. Не иначе, для того, чтобы чудовища и разбойники с первого взгляда понимали, с кем имеют дело.
Во-вторых, Драгнар спрятал свой «геройский» меч с торчащими в разные стороны колючками на гарде, несбалансированный и тяжеленный, в самый дальний вьюк, а взамен приобрёл в деревенской лавке новое снаряжение. Оружейник с одобрением покивал: дескать, парень соображает. Кроме того, разглядев в Драгнаре родственную душу, он отпустил пару шуточек по поводу героев и героинь с голыми задами и неподъёмным оружием, украшающих себя бесполезными побрякушками, которые, вместо того, чтобы внушать окружающим страх и уважение, заставляют крутить пальцем у виска. Драгнар, криво усмехаясь шуткам, натянул стёганый поддоспешник и кольчугу, повесил на спину щит, сунул за пояс шестопёр, и пристроил на седле копьё. Старый, но ещё вполне сносный, шлем он до поры сунул в мешок. Единственное, что он оставил на себе из геройского – перчатки, те, правда, были без украшений и прочей мишуры.
Очередь дошла до пышных золотых волос, гордости любого нормального героя. Их также ждала незавидная участь. Драгнар, понимая, что с такими волосами полно мороки и на марше, и в бою, – тут и диадема мало поможет, – завернул к цирюльнику и постригся наголо.
Из деревни он выехал другим человеком. Он даже вспомнил своё настоящее имя, которое Старший Наставник впервые услышал десять лет назад и, скривившись, попросил не произносить больше никогда. Тут же он окрестил горемычного худого сироту полновесным геройским именем «Драгнар».
Его настоящее имя было самым обычным, коротким и удобным – Паг. Почему оно пришлось не по нраву Наставнику, мальчик понять не мог, но послушался и, со временем, почти привык. Потом ему даже стало нравиться, как звучит новое имя: ДРАГНАР…ДР-Р-РАГ-НАР-Р-Р… Похоже на хриплое пение охотничьего рога, на боевой клич, на раскат грома и рёв разъярённого чудовища. Настоящее имя для героя.
Его тогда определили в цех воинов. Были ещё маги, воры, друиды и целая бездна прочих. Обучение было сплошным состязанием между цехами и путы стереотипов всё сильнее сжимались вокруг воспитанников. На самом деле, мастера из кожи вон лезли, дабы подчеркнуть отличия одних от других, но Паг-Драгнар, к своему стыду, до самого конца обучения так и не понял, чем колдун отличается от волшебника и священника, воин – от варвара и паладина, а вор – от убийцы. К тому же он не мог понять, как этих самых воров и убийц могут вот так запросто обучать в стенах Гильдии Героев!
Деревня, в которую он приехал, носила имя Утиное Гнездо. Правда, на окраинах не было ни уток, ни гусей, ни какой-либо другой живности, зато путников приветствовал добротный частокол ростом с всадника. Немудрено: судя по рассказу посланника, в окрестностях орудовала шайка нечисти, похитившая старосту и держащая в страхе жителей деревни. Обширные поля заросли сорной травой, видно никто не хотел вкалывать на них в такое время. Деревня была вынуждена нанять постоянную охрану, одним словом – без героя было не обойтись.
Драгнар направил лошадь шагом, объехал ещё одно «неприятное зрелище» в лице сурового скелета, сжимающего топор. Стражница, вооружённая луком, посмотрела на него без интереса – видимо одинокие всадники не входили в число потенциальных противников ощетинившейся деревни.
За стенами было просторно и, на удивление, людно, тут же обнаружились долгожданные утки, копошащиеся в лужах вперемешку с детьми. Простояв несколько секунд в раздумьях, Драгнар обернулся к лучнице и, осторожно кашлянув, вымолвил громко, как учила Наставница по ораторскому искусству («Герои так делают!»):
- Скажи, о дева! Как мне найти старосту этого славного городка?
Стражница скривилась и сплюнула, нарочно целясь в копыто драгнарова скакуна.
- В этой зачуханной деревне с недавних пор нет старосты. Умник, который пытается исполнять его обязанности, торчит целыми днями под центральным столбом. Его зовут Басилей, но если ты хочешь получить работу, назови его мастер Басилей.
Прежде чем Драгнар успел наполнить грудь воздухом для произнесения слов благодарности, лучница отвернулась. Герою пришлось тихонько выдохнуть и направить кобылу в центр деревни.
Басилея он обнаружил там, где указала лучница – под высоченным гладким столбом. Временный староста оказался справным мужичком в сером просторном одеянии и широкополой шляпе. Увидев Драгнара, Басилей насупился и ухватил посох, до того мирно прислонённый к столбу.
- В чём дело?
- Э-э…Я из Гильдии…
Не успел он закончить фразу, как старик, досадливо поморщившись, замахал руками. Драгнар опешил и замолчал.
- Я не узнал тебя! Вырядятся демон ведает во что, а я разгадывай, кто есть кто! Давай сначала!
Басилей отвернулся от оторопевшего героя и принялся колупать посохом в пыли. Драгнар спешился и подошёл ближе.
- Я говорю, я из Гильдии…
Старик обратил к нему торжественное и радостное лицо, и проговорил неторопливо и выразительно:
- Приветствую тебя, одинокий путник! Я не удивлён твоему появлению в этих краях…
- Чему удивляться? Вы оформляли заказ в Гильдии…
Старик, не слушая, продолжал:
- Много искателей приключений проходило здесь! Многие слыхали о несчастьях, постигших наш бедный городок. Наверное, боги прогневались…
- Послушайте, Басилей. Я прекрасно знаю, что у вас здесь стряслось. Не далее как месяц назад ваш посланник подробно и красочно описал ситуацию главе Гильдии, и они оформили заказ на услуги героя.
Басилей выглядел не просто расстроенным, а совершенно несчастным.
- И что с того? – капризно протянул он. – Почему ты не можешь меня выслушать? Не часто в наше захолустье являются герои. Можно сказать, это – настоящее событие для всех нас, а ты… явился тут… герой, называется: на лошадь взобрался! Я буду жаловаться! Вон, в соседних Серых Штанах, староста героев нанимает по любому поводу: рыбак заплутал – героя! Ручной медведь удрал – опять героя! А в Голых Пятках тамошний толстосум героя подряжает за детьми надзирать. И каждый раз всё – чин-чинарём, любо-дорого взглянуть: герой такой, что с первого взгляда определишь, говорит правильно, по-хорошему. А мы что, хуже? У нас деньжонок поменьше, так мы и не люди? Думаешь, приятно издёвки на ярмарках выслушивать? И вот, один раз скопили денег – и то всё сикось-накось!
Драгнару стало совестно, он бросил поводья и вздохнул:
- Ладно, внимаю…
Но у Басилея уже испортилось настроение, и пророчество он пересказал довольно вяло. Тем не менее, вокруг собралась изрядная толпа, и, когда старик закончил, люди потянулись к герою.
- Я – кузнец Аквила. Я зрю, вооруженьице у тебя паршивенькое, потому – заскакивай, подберём что-нибудь. Небесплатно, конечно, но времена-то сейчас какие! И ещё у меня дельце есть: понимаешь, я посеял свой лучший молот. Не подумай чего, не простой – чародейственный!..
- Послушай меня, герой! Я – Сивилла, Верховная Жрица Тайного Братства Чистых Сердцем Молчаливых Сестёр Светлого Бога! У меня есть чудесные эликсиры, которые помогут тебе! А если ты разыщешь и…ну-у…ликвидируешь одну мою бывшую сестру, которая стала слишком много о себе мнить и, судя по всему, вступила в сношения с Силами Тьмы…
- Эй, парень! Глянь сюда! Я – Проксенета, капитан стражи. Мои девочки – первейшие лучницы этих земель, и если тебе понадобится спутница, то обращайся в любое время. Недорого, почасовая оплата… И если тебя в будущем заинтересует место капитана, то мы могли бы это обтяпать, девочек подберём…
- Милый человек! Я – убогая старуха, у меня нет ничего кроме древнего магического меча, а вчера волки сожрали мою корову. Если ты принесёшь мне десять волчьих шкур…
- Дяденька! Дяденька! Моя собака…
Басилей, перекрикивая всех, разгонял толпу перед героем. Прорваться удалось кузнецу Аквиле, который ловко выудил лист бумаги и принялся зачитывать цены на свои изделия. Драгнар слабо отнекивался, пытаясь убедить докучливого оружейника, что ему удобнее сражаться своим оружием. Едва ему удалось, с помощью Басилея, спровадить Аквилу, как с другой стороны подлетела жрица, она совала Драгнару флакончик с пунцовой жидкостью.
- Зелье лечения! Стопроцентный результат. Спасало не одного героя. Стоит, правда, дороговато, но ведь речь идёт о жизни и здоровье! Реальный шанс купить здоровье за деньги, не упусти выгоды! А если ту мою бывшую сестру… того-этого, то скидочку дам...
Драгнар не помнил, как очутился за частоколом. Его лошадь, напуганная толпой, бесследно исчезла вместе с провизией, кое-каким снаряжением и, самое обидное, со шлемом, но одна мысль о возвращении вызвала нестерпимую головную боль. К тому же Басилей поведал, что пещера, где нечисть укрывает старосту, находится совсем рядом.
Пройдя в указанном направлении едва ли три сотни шагов, герой обнаружил мрачный вход в подземелье, занятно украшенный паутиной и древними руническими письменами. Драгнар без раздумий шагнул внутрь и тут же наткнулся на демона, сидящего возле стены.
Демон тоскливо взглянул на героя, неловко встал и сделал шаг вперёд.
- Ты нарушил мой покой, смертный! – начал он, и Драгнару завывания чудища показались насквозь фальшивыми. – Ты жаждешь смерти?
- Нет. Мне нужен староста.
Демон ахнул и отшатнулся. Герой услышал: «О, Тьма! Он разговаривает!»
- Если хочешь, отдай его мне, и я уйду, не тронув тебя.
- Ч-что?
- Ты понимаешь меня, демон? Я говорю на Всеобщем, ты хорошо знаешь этот язык? К сожалению, я не владею инфернальным…
- Я понимаю, просто это… немного неожиданно. Никто ещё не пытался мне ответить. Мой вид и слова вызывали вспышку ярости, и начинался бой.
- Новшество в практическом демоноборстве, – машинально пояснил Драгнар. – С недавних пор, из-за участившихся несчастных случаев, героям категорически запрещено произносить убийственные речи перед решающим ударом... Но я что-то не возьму в толк, сюда уже приходили герои?
Демон печально улыбнулся:
- Героев я видел чаще, чем кого-либо.
- Выходит, ты непобедим?
- Напротив. Я неизменно погибаю, сопровождая свою гибель воплями, стонами и дрожанием земли. Приходится перемещаться с одного места на другое, чтобы не возникало кривотолков, хотя для героев все монстры на одно лицо, кое-кто убивал меня уже по нескольку раз. Но я бессмертен. Герой подбирает моё оружие, оно всегда дорогостоящее и магическое, и возвращается с трофеями к нанимателю.
- Но зачем тебе это?
- Мне – незачем. И желания моего никто не спрашивал. Я нахожусь под властью амулета.
- Амулета?
- Да. Один ушлый волшебник вызвал меня и закабалил. Он – организатор всего действа, имеет приличный доход. Он создаёт обстановку, распускает страшные слухи, подкидывает парочку скелетов, одним словом – творит атмосферу. Да что я тебе объясняю? Ты и сам должен всё понимать или в Гильдии теперь плохо учат? С любым монстром играючи справится десяток арбалетчиков, но кому это будет интересно? А подвиг всегда вызывает ажиотаж. Людишки стекаются отовсюду поглазеть и обменяться сплетнями. Торговцы организовывают ярмарки, менестрели сочиняют песни, кузнецы под шумок распродают оружие и атрибутику, рекламируя их как геройские…
Драгнар не верил собственным ушам. Демон, выдернутый из своего мира вероломным заклятьем, принужден постоянно терпеть унижения и лишения, а кто-то на этом ещё и зарабатывает. Что-то здесь было не правильно.
- Ладно, поговорили – и хватит. Нападай! Старосту заберёшь из дальней пещеры. Там же, в золотом сундуке, лежат кое-какие вещи и деньги, это всё – твоё. Сундук, кстати, можешь заодно прихватить – незачем добру пропадать.
- Золото? – переспросил Драгнар. – Много?
- Порядочно.
- Тогда я заберу его сейчас, в качестве платы.
- Платы за что? – не понял демон.
- Расскажи-ка мне, где найти того волшебника, – попросил Драгнар, который уже твёрдо решил впредь называть себя Пагом, и погладил шестопёр.
Демон внимательно посмотрел на героя.
- Зачем тебе это, позволь узнать?
- Герои так делают, – пожал плечами Паг.
июль 2006г.

ТРИ ПОРОСЁНКА
- Это было нехорошее время.
Старик сыграл театральную паузу, склонив кудлатую седую голову.
Среди зрителей зашелестели смешки. Лорд Веджер, герцог Глэйдский, устроитель слушанья, басовито шепнул соседу, какому-то наезжему рыцарю: «Бесчисленная прорва историй начинается именно так!»
- Нехорошее… Смутное время! Наше королевство – его ведь только спустя, без малого, сто лет нарекут Идалиром – бурлило как колдовское варево в громадном котле. Славные походы и великие завоевания Остервольда Смелого тяжкой обузой повисли на плечах его детей. То, что король преставился, не назвав наследника и разделив власть между всеми своими отпрысками, оказалось роковой ошибкой.
Их было тринадцать... плохое число, и правили они плохо. Старший, Текуч, следил больше не за королевством, а за буйными сестричками-братишками, готовыми грызться по любому поводу.
Те, кого Остервольд заставлял подчиняться угрозами или силой, стряхнули ярмо и взялись за сталь. Гордый западный Силл и мятежный восточный Флидд подняли головы первыми. Дети Остервольда не желали драться сразу с обоими, но они и не сумели решить, кого же предпочесть, поэтому без боя оставили обе области, завоеванные прославленными отцом и дедом. Оставили так торопливо и бездарно, что восставшие, потянувшись отвесить пинка удирающим войскам, простодушно влезли уже на наши земли. А на северо-западе буйно разросся лес Йорим, где вольно и весело поживали неуловимые эльфы. В Тёмной Долине безбородые карлики – Отверженные – отказывались понимать, что разорять деревни, угонять в рабство и убивать людей – скверно. Не дремал и загадочный Паввельс, откуда нет-нет, да и вылезут то влоки, то мантикоры... Вот надо же! Бездушные и безмозглые твари, а ведь понимали: время паршивое, смутное – значит есть, чем поживиться!
Нет, Совет старался! Рос оброк, каждая стычка на окраине выливалась в новый чрезвычайный налог, крестьян за малейшие проступки ссылали на границы. Но для простого люда это было обычным делом, они привыкли терпеть. Главной глупостью, порождённой Советом, стал указ, увеличивающий срок службы рыцарей с привычных, проверенных временем, сорока дней до девяноста в год! Если ропщут вилланы – это полбеды, но когда начинают роптать рыцари... Одним словом, со смертью Текуча королевство запылало, как тело еретика на костре инквизиции.
Эту войну назовут «Войной Чётных и Нечётных». Такое смешное, да и не точное название придумали много позднее. Сначала междоусобицу величали «Кровавой Сестрой» - из-за несчастной Бьянки, старшей из дочерей Остервольда, в горячке четвертованной братцем Никелем в самом начале кампании. Кто–то говорил: «Война Стариков», ведь самому властолюбивому и кровожадному из королевской семейки, Никелю, было уже шестьдесят пять годков, а младшенькой, Лане – сорок один.
Братья и сёстры принялись усердно дубасить друг дружку, забыв обо всём, и быстро разбазарили ещё половину исконных нордхорнских земель. Простой народ уже давно запутался в цветах, лицах и налогах. Крестьяне устали платить всем и вся, насадили косы по-новому, распрямили вилы и откопали на сеновалах запрещённые луки. К счастью, они повернулись против негодяя Никеля.
- Почему это он негодяй? – возмутился кто-то.
Старик усмехнулся.
- Теперь говорят только так. Если бы на троне сейчас восседал его потомок, глядишь, говорили бы совсем иначе. Никель грабил, жёг и убивал не больше прочих. Но ведь он был старым, потрёпанным и тощим, да ещё и плохим политиком. Если он требовал от вассалов новых повинностей, то никогда не сочинял благих целей для оправдания. Когда он вздергивал мародёров, дезертиров и предателей, никогда не выставлял главным виновником палача. Он был слишком прямолинеен и злопамятен.
Несмотря ни на что, Никель воевал лучше. Его вотчина, суровый Закорт, издревле славился рыцарями и оружейниками, да и сам старикан неизменно сражался в первых рядах войска, хотя добрая половина солдат годилась ему во внуки. Острол, командовавший противной партией, обладал гораздо большей армией и ресурсами. Он тоже неплохо сражался, но его сторонники постоянно портили всё дело. Банн бесталанно сдал важный Элдар, откуда текли железо и золото, и чудом успел унести ноги, едва не разделив судьбу несчастной Бьянки. Сам Острол спешно покинул другой значимый город, Глэйд, чтобы успеть перехватить основные силы Никеля – те двигались ускоренным маршем к столице королевства нордхорнов, величественному Линеару.
Он опоздал. Когда его войска добрались до стен города, надменный Линеар уже облепили шатры осаждающих. Острол с ужасом наблюдал, как швыряют заряды баллисты и катапульты; как из-за дощатых мантелетов посыпают защитников города стрелами лучники в ядовито-жёлтых одеждах; как строятся неподалёку огромные осадные башни… Говорят, Острол потерял голову и ринулся на осаждающих без подготовки, не имея никаких шансов на успех, но это, конечно, не так. Он прекрасно знал: в Линеаре находится немалый гарнизон, и твёрдо верил, что запертые за стенами братья и сёстры поддержат его вылазкой. До сих пор все гадают, почему они этого не сделали. Но я не буду гадать.
Битва длилась долго. И летописцы сказывали, будто за время побоища со стен Линеара не слетела ни одна стрела. Закончилось всё печально: Острол погиб, остатки его рати рассеялись дымом, осада продолжалась. Надежда осаждённого города таяла, как апрельский снег, и тем удивительнее вышел финал: когда Никель – а он как обычно желал быть впереди – пробирался со своей гвардией по устроенному сапёрами подкопу, линеарцы пустили туда воду. Никель и его лучшие воины утонули. На следующий день осаду сняли и армия, лишённая полководца, перестала существовать…
Старик замолчал. Слушатели немного подождали – не будет ли продолжения? – и загалдели. Лорд Веджер хлопнул в ладоши, призывая всех к порядку.
- Тише, тише! Спокойнее. Давайте по очереди!
Коротышка в засаленном грязно-сером балахоне поправил под мышкой тяжеловесный том и тщательно прокашлялся.
- Прослушивая данное, так сказать, повествование и сопоставляя его с услышанным ранее, нельзя не отметить следующее: рассказчик, доводя до нас вышеизложенные факты, совершил основательные упущения в плане творчески несостоятельного предоставления характера происшествия…
Публика почтительно затихла. Докладчик воодушевился и продолжил корёжить воздух с ещё большим жаром.
- Что мы имеем налицо? Абсолютное неимение наличия протагониста! Нет сформулированного в полной мере конфликта! Не произведена работа по доработке кульминации! И, как истекающее из вышеуказанного следствие, не прослеживаемое присутствие, так сказать, морально-этических норм! Для каких конкретно слоёв общества это будет представлять интерес? Для хронистов? Историков? Следовательно, появляется необходимость проведения определённого рода глобальных исправлений!
- Слушаем вас, - благосклонно кивнул герцог.
- Во-первых, всё, в большой степени, серьёзно и сухо, отсутствуют моменты украшательства и преображения речи в лице аллегорий и метафор. Во-вторых, получить полновесную легенду на основе поданного монолога не представляется возможным, исходя из чего придётся совершить упрощение общей картины и реформирование произведения в басню или сказку. В-третьих, чрезмерное количество имён и названий несёт устойчивый отпечаток буквоедства и дотошности, сопряжённой с...
- Переходите к делу, – не выдержал лорд Веджер, – а то мы так до ночи будем размышлять.
Коротышка слегка поклонился герцогу, украдкой смахнув пот со лба.
- Как будет угодно. В первую очередь, в ультимативной форме, выступаю с предложением преобразовать Никеля в волка. Без всякого сомнения, он обязан являться до чрезвычайности недоброжелательным и предпринимать неоднократные попытки поедания... скажем, жеребят! Ну, или поросят. Имена им следует придумать достаточно весёлыми, наводящими на соответствующие аналогии... нечто вроде «Хрюф-Хрюф» или «Няф-Няф». В котором количестве они наличествовали? Тринадцати? Или десяти? Это – сверх меры, вполне довольно троих – превосходное благоприятное число. Четвертование, крестьянские бунты, утраченные территории и так далее, следует отбросить за ненадобностью. Достойна дальнейшего раскрытия история о взятых городах. Разумеется, видоизменим их в жилые дома, то есть, касаемо нашего случая, в поросячьи домики. Два волк предал разрушению, третий же уничтожить не представлялось возможным, вследствие чего… Хм... Утопление в домике – явление весьма недостоверное...
Коротышка задумался лишь на пару секунд, затем его лицо просияло.
- Он проникнет в помещение сквозь печную трубу, в результате повалясь в котёл с водой, доведённой до кипения! Налицо положительные стороны данного финала: полное отсутствие кровавой развязки и, следовательно, значительное снижение возраста слушателей!
Лорд Веджер зевнул: «Недурственно!»
Старик–рассказчик переводил наполненные ужасом глаза с коротышки на герцога, беззвучно открывая и закрывая рот.
Писарь хмыкнул, обмакнул перо в чернильницу и вывел название: «Три поросёнка».
май - ноябрь 2006г.

ДЕСЯТАЯ МУЗА
По лицу судебного управителя густым киселём растеклась скука. Монотонная речь истца – настоятеля Светлого храма, пресвитера Терралевиса, – долетала до него плотной обволакивающей пеленой, убаюкивала, настойчиво отяжеляла веки. Тем не менее, он мужественно держался. Чего-чего, а опыта Вархайду Торнаросскому было не занимать, и глаза его, невзирая на жестокую борьбу со сном, смотрели предельно строго. Тяжёлый взгляд заставлял спотыкаться всех без разбора, виноватых и невиновных. Вот и сейчас, вступивший в тяжбу свидетель истца, потный толстобрюхий стражник, неосторожно взглянув на управителя, стал запинаться и путаться в показаниях. Суд и зеваки заметили это и зашевелились.
- Так ты говоришь, как услышал шум разбитого окна, тотчас забежал в храм? – спросил один из судейских, старый рыцарь, сир Эмерит.
Стражник поводил языком по пересохшим губам и неуверенно кивнул. Судьям незачем было знать, что звон нисколько не насторожил его, и только после того, как из храма донеслось пение, бравый страж соизволил задержать вора.
- Но раньше ты утверждал, будто застал негодяя сидящим на полу? Что же выходит? Он разбил стекло, влез внутрь и уселся на пол?
Солдат оглянулся на обвиняемого, худосочного типа в обширной мышастой рубахе, словно искал поддержки.
Парень пожал плечами. Он выделялся на безликом фоне тех, кому уже вынесли сегодня приговор, – а это были убийца и насильник Чапонос и двое эльфов-трубадуров, мужчина и женщина, осуждённые за колдовство, – держался уверенно, не отрицал своей вины, не трусил и не юлил. Даже несмотря на то, что в затылок ему сопел палач-изувер Бамберг, а возле ног скорчились обритые наголо «колдуны», источённые голодом и жаждой, исполосованные кнутами, истерзанные дыбой, колодками и щипцами.
- Поясните мне, пресвитер, что делает вора вором? – продолжал судейский.
Старик-настоятель задрал бородку, выразительно хмыкнул и ответил немедленно:
- Странные вопросы вы задаёте доброму служителю Светлой церкви, почтенный. Откуда мне знать?
- Вором вора делает то, что он ворует! – сир Эмерит даже поднял кверху палец, словно изрёк нечто значительное. – Стражник должен был застать его запихивающим за пазуху золотые подсвечники, выгребающим из кадильниц ценный садаосский ладан, выковыривающим из стен драгоценные камни, но вместо этого вор сидел на полу! Почему?
Вархайд Торнаросский, с которого возглас Эмерита согнал докучную дрёму, понял: пришло время вмешаться.
- Я разъясню! В нашем случае воровство – есть тайное, дерзкое и самовольное проникновение в храм. Если бы вор позарился на церковное имущество, это стало бы осквернением святыни. Он вспомнил, что грозит персоне, уличённой в святотатстве. Поэтому он предпочёл участь простого вора.
Пресвитер Терралевис засопел. Тяжёлый посох дрожал в его хилых руках, словно грозил всем противникам Света.
- Разве это – объяснение? Он вероломно проник в храм! С какой целью? Он сидел на полу, верно, но не затем ли, чтобы совершить какой-то гнусный обряд и осквернить святое место? Разве это не святотатство?
- Ну-ну, пресвитер! Не будем позволять гневу думать за нас. Несомненно, это событие потрясло вас. И вы готовы обвинить этого несчастного в чём угодно, включая стремление поколебать устои Светлой Церкви! Но посмотрите на него: парень не уразумевает тяжести своего поступка! Он – простой воришка, которому хочется есть и негде спать. Едва он устроился на полу, как влетел наш доблестный солдат, и на этом преступление закончилось! Святотатство? Никоим образом! Потому зачитываю приговор!
Управитель медленно встал. Он не спешил начинать: давал обвиняемому достаточно времени на то, чтобы выкрикнуть вызов на судебный поединок – угрюмый наёмный боец, готовившийся выйти вместо пресвитера Терралевиса, уже разминался неподалёку, сноровисто кромсая воздух ухоженным мечом. Обвиняемый в преступлении против Светлой церкви и против власти сеньора лишался этого права, обычный вор – нет. Парень, однако, безмолвствовал.
Толпа зашумела удивлённо, разочарованно и немного обиженно: их, ни за что, ни про что, лишали зрелища. Даже инквизиторы, всё слушанье стоявшие без движения, как ледяные глыбы, переглянулись. Палач тихонько пихнул парня в спину: чего, мол, стоишь, олух?
- Приговор! – откашлявшись, продолжил Вархайд. – Правом, данным мне лордом Джером Сатридским и Его Величеством королём Западного Силла Донмером Первым, объявляю Чериса из Веделя виновным в воровстве и приговариваю его к повешению!
Парень хмыкнул, после чего горестно вздохнул и покивал, соглашаясь.

Черис опасливо открыл глаза. Последние зеваки, пришедшие на Остывшее Поле любоваться казнью, разошлись. Трое висельников покачивались рядом непристойными серыми кульками, бил в нос запах экскрементов.
«А эти эльфы такие же, как мы…»
Левитируя, он освободился от петли, и парящим ангелом сошёл на землю.
Ни запах, ни неприятное соседство не волновали Чериса, ему попросту было не до того. Поддерживать больше дюжины изматывающих заклинаний – дело нелёгкое, даже для опытного мага. Но, несмотря на усталость и подступающую тошноту, Черис не торопился: осмотрелся, полюбовался прекрасной, жёлтой, как имбирь, луной, и только после этого начал работу.
Вынуть тела из верёвок оказалось труднее, чем он ожидал. Ножа не было, поэтому пришлось вложить ещё чуточку сил в заклинание Левитации.
Когда висельники оказались на земле, парень, тяжело дыша, повалился рядом.
- Та ещё работёнка... – буркнул он, разглядывая эльфов.
Женщина и мужчина сейчас были похожи, как близнецы. Черис никогда не замечал пресловутой эльфийской красоты, этих двух он и вовсе находил крайне безобразными: одетые в лохмотья, отощалые, изодранные, грязные и дурно пахнущие... Рассматривая искалеченные тисками пальцы, парень подумал о лютнях, о гордо изогнутых луках арф из золотого дерева, о сказочно красивых песнях...
Глупость служителей муз, явившихся в Сатрид, известный на весь мир своей нетерпимостью к магии и магам, меркла на фоне вопиющей глупости жителей этого города, которые считали колдунами всех эльфов без исключения…
«Однако, рассиживаться нечего!»
Черис снял Апноэ и Аналгию – заклинания, позволявшие эльфам не дышать и не чувствовать боли; убрал Эргираспид и Букелларию, которые уберегали шеи висельников от переломов и чрезмерного сдавливания; рассеял Геймармене, ослабляющее функции организма, прогнал магический сон, и напоследок вдохнул в искалеченные тела жизненных сил Мистерией. Если бы эльфы отпирались до последнего и не признавали, даже под чрезвычайной пыткой, свою колдовскую сущность, их ждал бы «очищающий» огонь. На этот случай Черис подготовил крайне богохульственную речь, которая позволила бы ему разделить участь менестрелей. Конечно, поддельное сожжение сварганить гораздо тяжелее, но, к счастью, эльфы оказались не слишком упрямыми.
- Liral sa? – простонала женщина.
Мужчина с шумом втянул воздух и резко приподнялся, опираясь на локоть. Огромные глаза эльфов горели страхом и непониманием.
- На Остывшем Поле, – сказал Черис. – Не беспокойтесь, вы живы, и, будем надеяться, теперь распорядитесь своей жизнью более разумно.
- Sea wenteima wenal merallimiel?
Парень хотел съехидничать, но передумал: несколькими днями, проведёнными в застенках сатридской инквизиции, менестрели заслужили более терпимого обхождения.
- Пока ещё – нет. Место казни охраняется: в последнее время здесь частенько воруют и уродуют трупы. Я провожу вас до озера, там ждут лошади. Ещё, по крайней мере, полторы недели вам придётся передвигаться по сатридским землям. Надо будет скрывать лица. Думаю, это не такое уж большое неудобство, по сравнению с... – он хотел сказать «с виселицей», но осёкся. Ни к чему это. –Вы готовы идти?
- Teialma reat… – прохрипел мужчина.
- Я тоже с утра не ел. Еду охраняют лошади. Какие из них охранники – сами можете представить, так что поспешим, пока вашими припасами не отужинали лакерты. Кстати, лошадьми они тоже не побрезгуют. Знаете, кто такие лакерты? Интересный народец. Правда, трупоеды…
«…но не хуже тех, кто отправил вас на виселицу», - закончил он про себя.
Женщина неожиданно разрыдалась: «Timaal! Islilea tanteial sa’timaal»…
Черису опять захотелось съязвить. Голодная, изувеченная певица плакала по своей лютне. Такие они, эти барды. Они легко плачут и легко смеются. Они несут миру скорбь и веселье, и принимают то и другое от мира с неиссякаемой жадностью. Их не сломили боль и несправедливость, а волосы скоро отрастут. Раны затянутся. Кости исправятся. Музы лечат своих слуг быстро и умело.
- Salema tset s’sigin…- оборвав рыдания, прошептала женщина.
«Увидеть моё лицо?» - Черис улыбнулся как можно доброжелательнее. Поэты…Только что их сняли с виселицы, только что закончился их кошмар, а она уже думает о прекрасном. О благородном эльфе, рискующем жизнью ради незнакомых сородичей...
- Это моё настоящее лицо, милая, - сказал парень.
- Ea is’leil? Ты – не эльф? – воскликнули эльфы одновременно.
- Простите. И давайте, закончим. Надо идти.
Они бежали как волки, след-в-след. Эльфы, даже израненные и измученные, могли легко обогнать Чериса, однако, не позволяли себе этого, сбавляли шаг.

Барды...
Вам и в голову не могла придти такая история: маг-человек по доброй воле спасает чужаков, осуждённых за колдовство.
Вы будете неприятно удивлены, если поймёте, что спасение ваше – это не самоотверженный поступок, продиктованный благородством, а, всего лишь, прихоть гордеца, проверка собственных сил и очередная возможность поиздеваться над инквизиторами.
Скорее всего, вы будете презирать своего спасителя, если узнаете, что, отведя вас в надёжное место, он вернётся к виселице и снимет труп разбойника Чапоноса.
И уж наверняка вы возненавидите смертного мага, если увидите, как ловко и умело он отрезает руки повешенного, заворачивает их в кусок савана и уносит, чтобы использовать эти мёртвые куски плоти для своих колдовских целей.
К счастью, вы не увидите этого. Вы уйдёте со сказкой в душе и благодарностью в сердце. Когда ваши волосы зазолотятся, а пальцы сумеют щипнуть струны, вы споёте о своём чудесном избавлении, и зрители будут плакать от горя и радости…
«У каждого – своя муза», - думал Черис, пробираясь домой с драгоценным свёртком за пазухой.

МЕТЛА КОТЁЛ И МАГИЧЕСКОЕ ЗЕРКАЛО
Разве это – зима? Неделю исправно трещат морозы, светит пронзительное солнце, лоснится и сыплет искрами снежный наст, а потом вдруг на небе что-то ломается, наползают стылые тучи, и меркнущий пейзаж оккупирует печальная слякоть. И так – без конца...
Сейчас как раз начался морозный период, что несказанно обрадовало честной народ. Он как раз готовился провожать зиму в последний путь реками ледяного пива и незатейливыми потешными развлечениями, вроде весёлого лазания по столбу за сапогами или увлекательнейшего поднятия гирь.
Новый район, приютивший меня совсем недавно, относился к веселью с беспричинной лёгкой неприязнью, как старушки к гоняющим мячик пацанам. В пахнущих свежестью подъездах скрытничало эхо, большинство квартир пустовало, а малочисленные жильцы не торопились знакомиться и ходили мимо друг друга, как чопорные анекдотичные англичане.
Дни ползли безмятежные и гладкие – ну прямо последняя серия мексиканского «мыла». Тоска с ленцой протискивалась в душу. Казалось, затеивается та жизненная полоса, что носит колоритное название «безрыбье». Слово это, как и многие слова из великого и могучего, тащит целый ворох оттенков: тут тебе и уныние, и отсутствие денег, и скверная погода, и отключенная, в связи с тем-то и тем-то, горячая вода, и… Перечислять можно долго, на то оно и безрыбье, чтобы философствовать, уныло прогуливаться по рыхлой каше снегольда и терпеливо ждать тепла и света, опять же – в любом проявлении.
Я принуждал себя выползать на улицу. Приходилось уподобляться сказочному старику, раз за разом забрасывать невод, упрямо игнорируя негодный улов. Старику, как известно, в конце концов, повезло, он поймал свою золотую рыбку. Или, во что верится больше, рыбка поймала его – сомнительно, что столь могущественное создание запуталось в банальнейшей сетке – посмеялась, поигралась, и отослала к разбитому корыту.
Синдром разбитого корыта доставал меня ежедневно. Я боролся, как мог, но пока проигрывал. Любимым словом для меня стало «ожидание». Зная, что скоро должно случиться что-то важное, я ждал упорно и настойчиво.
* * *
Это была простая метла, но я обратил на неё внимание, и даже остановился – рассмотреть получше.
Только потом, одна за другой, в голову стали приходить оправдания подобного поведения. Во-первых, как ни крути, а зимой мести особенно нечего; во-вторых, я ни разу не видел возле дома дворников; в-третьих, и это было самое главное: метла была необычной – новой, любовно отполированной, с идеально прямой палкой, тщательно подобранными ровненькими прутьями, привязанными не какой-нибудь верёвкой или проволокой, а тонкими веточками, нижняя часть рукоятки обмотана уплотнителем из мягкой резины.
Метла мирно подпирала дверь мусоропровода, но мне вдруг стало неуютно, словно вспомнилось что-то из прошлого. Или из будущего. Воспоминание, невыносимо яркое, как фотовспышка, улетучилось быстро и безвозвратно.
Так я и стоял, уставившись на это чудо природы, когда объявилась хозяйка, худенькая беспокойная девчонка в длинном демисезонном пальтишке с глубоким капюшоном, в ботинках, похожих на солдатские «берцы», с крошечным рюкзачком, пережившим моду и странным вычурным медальоном на голой шее.
Мы посмотрели друг на друга, после чего она спокойно забрала метлу и скрылась в подъезде.
* * *
Тем же вечером в мою дверь позвонили. От неожиданности я вздрогнул: звук был неприятный – вибрирующий и тяжёлый, как лопнувшая басовая струна, – и я услышал его впервые.
Щёлкая замком, я почему-то подумал о хозяйке метлы, однако предчувствие обмануло. За дверью не было никого.
Я хмыкнул и прислушался. Надеялся услышать детский смех и удаляющийся топот: в подъезде, гулком, как пустое ведро, любой звук усиливался многократно... Ничего.
Я цензурно выругался, и зачем-то высунулся подальше на площадку. Тут же сердце ойкнуло: возле самой стены, в непросматриваемой даже в глазок «мёртвой зоне», сидел большущий чёрный кот. Он смотрел на меня яркими хризолитовыми глазами.
- Ты, что ли, звонил? – глупо пробормотал я.
Кот, разумеется, не ответил, хотя мне почудилось, что усами он шевельнул не просто так.
- Ты чей? – продолжал я допрос. – Где живёшь?
Он буравил меня взглядом ещё ровно секунду, потом вальяжно потянулся и побрёл к лифту.
«Он ещё и по порожкам не ходит?»
Очень хотелось пойти за ним и посмотреть, как наглая зверюга будет нажимать кнопку, но я не поддался. Перед тем, как скрыться за углом, кот неторопливо обернулся и тихо зашипел.
- Пошёл вон. Ещё раз придёшь – получишь пинка.
Я оглушительно захлопнул дверь и закрыл глазок ладонью. Так было проще заставить себя не посмотреть. Почему-то казалось: этого нельзя делать ни в коем случае.
* * *
Мысли о метле и коте не давали мне покоя.
Попытки докопаться до причин родившейся тревоги ни к чему не привели. Я промаялся пару дней и стал забывать о дурацких вещах, которые выбивались из масляной обыденности. К тому же, в голову мою помаленьку набивались проблемы житейские: сбережения таяли, как неопрятный снег на мостовой, а прибыли ждать было неоткуда. Я вовсю занимался поисками работы: покупал газеты с объявлениями, въедливо просматривал их, иногда даже куда-то звонил, если предложение казалось подходящим, но без энтузиазма, больше для очистки совести. Ну и, конечно, это помогало ждать…
Однажды, прогулявшись с утра до газетного киоска, я уже по дороге начал изучение объявлений. Через пару минут отыскалось несколько потрясающих предложений, начиная со «склеивания конвертов на дому» (от 9 тыс. руб.) и заканчивая «помощником лаборанта» (1 тыс. руб., в перспективе – выше). Я понял, что смертельно устал от этих никчёмных поисков, перевернул ненавистную страницу и напоролся на такое объявление:
«Избавление от любого магического воздействия (порча, проклятие и т.п.). Уничтожение кармических влияний. Снятие всех видов зомбирования. Стопроцентный результат. Маргарита».
Само по себе, оно не было чем-то из ряда вон выходящим: в последнее время ясновидящих, целителей, гадателей и прочих паранормальных магиков развелось предостаточно. Привлёк внимание адрес: мой новый дом, и даже мой подъезд. Я живо представил квартиру, окуренную благовониями, хозяйку в глянцевом атласном халате цвета маренго с яркими драконами на спине, делающую пассы над стеклянным шаром, небрежно рассыпанные по столешнице карты Таро и молчаливого слугу – негра. Так глупо, что даже и не смешно.
Возле подъезда пожилая женщина в траурном платке, с такой же, как у меня, газетой в руке, старательно жала кнопки домофона.
«К нашей колдунье собралась, не иначе!» - подумал я, усмехнулся и прошёл мимо.
* * *
Насильно провожаемая зима уходить, однако, не спешила. Даже наоборот: отправила в бой все свои резервы в лице промозглого ветра, язвительного колкого снега и ловкой позёмки, превратив мои утренние прогулки в безжалостную борьбу с самим собой. Обычно я укладывал на обе лопатки ту свою часть, что требовала тепла и комфорта, и гордо шествовал по шевелящейся снежной простыне, незлобиво поругиваясь в адрес Борея. Как бы то ни было, возвращения под защиту подъезда я ждал с нетерпением.
Стандартно отряхнувшись от снега, я по привычке придержал закрывающуюся дверь – бесполезное действие, ибо магнит всё равно заставляет её хлопать, – направился к лифту, и едва не споткнулся обо что-то чёрное и объёмистое.
По тому, как медленно стало течь время, понял: случилось нечто серьёзное. Я перевернул тело. Та самая женщина с газетой. Настроенный на выполнение гражданского долга - «скорая», милиция, - я потянулся к телефону. Одновременно наклонился пониже, чтобы убедиться: «скорая» уже ни к чему, помощи женщине, по крайней мере, скорой и медицинской, не требовалось.
Я резко выпрямился. На мгновение потемнело в глазах. А потом вдруг из глубин сознания вынырнула и запылала такая отчётливая картина, что я вздрогнул всем телом и загрохотал почтовыми ящиками, громоздящимися на стене.
Я увидел молодую девушку со старушечьим лицом...
Яркие клинки и жгучий песок...
Лоснящуюся кровь, тёмными струйками стекающую по подбородку смуглого черноусого красавца...
Вырванные с корнем узловатые и громоздкие дубы...
Людей, безобразно крючащихся на медленном огне...
Свинью с человеческими глазами...
Безрукого синегубого висельника с вороном на плече...
И огромного, отвратительного в своём человекоподобии, чёрного козла…
Я с трудом устоял на ногах. Почти неосознанно нащупал нательный крест. Это помогло. Видение исчезло, вернулась способность соображать. Приказы, отдаваемые разумом, я исполнял беспрекословно, нисколько не удивляясь и не мешкая: «Достать из кармана носовой платок. Опустить его на лицо мёртвой женщине. Подержать секунду. Спрятать в карман. Поднять правое веко. Посмотреть в мёртвый глаз. Повторить ту же операцию с левым глазом. Расстегнуть верхнюю пуговицу на пальто. Сорвать с шеи странную штуковину на цепочке. Спрятать в карман. Проверить запястья на предмет браслетов.
Уйти, не дожидаясь появления зевак.
* * *
Я стоял напротив окна, смотрел сквозь небо и, как тот старик, кидал невод в жемчужную гладь своего сознания, силясь выудить хоть что-то.
Странно, что до этой минуты я не думал о своём прошлом, несмотря на «синдром разбитого корыта», который подталкивал меня к этому постоянно. Почему я оказался здесь, в этой новой квартире на окраине города? Откуда у меня деньги и вещи? Как меня, наконец, зовут? Это было даже интересно и походило на игру. Невод цеплял тину и услужливо подсовывал мне какие-то причёсанные обрывки: школа, армия, знакомые, дальние родственники… Они, насквозь фальшивые, походили на образы из давным-давно прочитанной и ещё не до конца забытой книги.
Настоящих, живых воспоминаний было мало, правда, меня это нисколько не расстраивало. Я совершенно чётко осознал незначительность теперешней жизни, по сравнению с тем, что было когда-то или, возможно, будет…
Вернувшись к утренним событиям и мёртвой женщине, я уже не испытывал неуверенности и страха. Напротив, у меня, что называется, чесались руки. Я, как поэт Бездомный с иконкой и свечечкой, точно знал, куда идти и где искать злодея – «консультанта». Кажется, моё ожидание завершалось. Я пробуждался…
* * *
Подъезд, всегда светлый и громогласный, сейчас казался мне мрачным погребом. Тянуло дымом и жжёной серой. Лазоревые стены, пока ещё не испестрённые автографами бойкой молодёжи, уже впитали неприятный запах и померкли. Я безошибочно шёл по следу, не скалил клыки и был спокоен. Как опытный охотничий пёс. Чем дальше я шёл, тем настойчивее вспыхивали в голове весёлые огоньки, которые несли с собой нечто новое и, одновременно, очень привычное.
Я нашёл нужную дверь и надавил кнопку звонка. Открыла какая-то тусклая женщина, но я пришёл не к ней. Она это почувствовала и безвольной куклой привалилась к стене, освобождая дорогу. Я посмотрел в её глаза. Они не выражали ничего: ни удивления, ни беспокойства, ни даже страха, только тупую покорность. Так было надо. Для меня и для неё.
Дверь в квартиру отворялась тяжело, будто кто-то изо всех сил тянул её на себя с другой стороны. Но она открылась – добрый знак! Прямо напротив входа висело зеркало, краем глаза я заметил того, кто вошёл. Я не узнал его – ещё один добрый знак...
- Вы к кому?
Девчонка увидела во мне не просто непрошеного гостя. Я без труда читал её мысли. Неуверенность. Замешательство. Страх. Догадки. И страх ещё больший.
- К тебе.
- По объявлению?
Она спросила и сморщила нос, понимая, что сморозила глупость.
- Проходите…
Я прошёл в комнату. В углу стоял чёрный лакированный стол с витыми ножками. На нём я разглядел пухлый обшарпанный гримуар, круглое зеркало, нож с рукояткой, обёрнутой кожей, карты Таро, и ещё кучу прочего хлама. Взгляд остановился на метле, прислонённой к столешнице. Девочка заметила.
- Это…ну-у…
Я посмотрел на неё, и невольно отшатнулся. За её спиной угрожающе колыхалась сумрачная Тень. Теперь всё встало на свои места: я понял, почему кот не встретил меня на пороге.
- Зачем тебе это?
- Метла?
- Нет. Зачем тебе всё это? Ты знаешь, кто за этим стоит? Ты – не глупая, не запуганная, не озлобленная, не разочаровавшаяся в жизни… Она, твоя жизнь, только началась. Так зачем ты это сделала?
На этот раз она, кажется, поняла. И ответила она совсем не как чёрная ведьма, отправившая на тот свет человека, а как маленькая растерянная девочка:
- Мне было интересно. Это было похоже на игру. Хотелось попробовать, получится или нет…
Игра… Попытка доказать что-то всему миру. Желание сразу, в одно мгновение, прыгнуть высоко-высоко, обрести крылья, пусть даже сотканные из теней. Мне было это знакомо. Сотни лиц, сотни душ стремились к этому, пьянели от бурлящей в жилах силы, истерически хохотали, брезгливо отряхивая обрывки невидимых пут повседневности, возводили замки из пепла, принимая их за гордые тёмные дворцы, и едва ли половине из них удалось в итоге спастись.
Я видел то, что она видеть не могла: Тень сгущалась, чернела и принимала истинное обличье. Огромная, под потолок, фигура положила лапы на худенькие плечи девочки, оскалила клыки.
Девочка не ощущала прикосновения, но чувствовала вздымающуюся волну ярости, из её груди вырвался нечеловеческий вой. Ведьма метнулась к столу и среди причудливых артефактов отыскала нож. Медальон, слабую копию которого я недавно снял с шеи трупа, мерзостным пауком выполз из-под её одежды. Тень протянула ко мне лапы.
Они не могли ничего со мной поделать, потому что я уже знал: меня оберегает тот, кто намного сильнее не только ничтожной Тени, но и её Хозяина.
- Остановись, Маргарита, - сказал я, приближаясь к чудовищному созданию, каким сейчас была ведьма с её «покровителем». – Я помогу тебе очиститься от этого…
Она снова взвыла и ударила. Я этого ожидал, легко уклонился и перехватил запястье, почти ласково провёл ладонью по тыльной стороне её кисти, отбирая нож, и сразу же отбросил его в дальний угол. В этом оружии скопилось достаточно злой силы, способной навредить не только беззащитным смертным: на первых порах Хозяин Теней щедро раздаёт дармовое могущество, чтобы потом затребовать страшную плату. Захватив цепочку медальона, я рывком притянул ведьму к себе и прошептал всего два слова, которые, как могучий порыв ветра, оторвали от неё зловещую Тень. Девочка без чувств рухнула на пол, но Тень и не думала исчезать, она отчаянно боролась за душу, уже почти подчинившуюся ей.
- Ты понимаешь, с кем имеешь дело, не так ли? – спокойно спросил я.
- Храмовник? – прошипела тварь.
Я промолчал. Храмовников давно не существует. Порочный король и Папа, которых Хозяин Теней дёргал за ниточки, стёрли Орден с лица земли, жестокие костры выжгли его дотла, а худая молва довершила чёрное дело. Но то, что они упустили брата из Булони*, свело на нет все старания – он унёс с собой реликвии и Дух Ордена, и нашёл, кому это всё передать…
Тень пыталась придвинуться ко мне, но раз за разом отступала, натыкаясь на невидимый барьер.
- Она сама… сама призвала меня! По доброй воле! Вслушайся в эти слова. Суди её, оставь её мне! Каждый волен выбирать свою судьбу!
- С каких это пор адские отродья начали торговаться с воинами Света?
- С тех пор, как ваши подзащитные людишки принялись безбоязненно и добровольно поклоняться моему Хозяину! Они принимают это за игру! Им нравиться бравировать этим! С тех пор, как богохульство стало нормой, когда ложные знания встали над духовностью! Они думают, что знают всё! Они копаются в Святых книгах и радостно выуживают оттуда погрешности и оговорки! Они возрадовались и возгордились, они открыто смеются над тобой и тебе подобными!
- Но твой Хозяин этому не рад, верно?
- Мой Хозяин… Он исполняет то, что от него требуется. Он ненавидит таких, как эта дура, сильнее, чем святош. Но я так высоко не летаю: мне позволяется всё, и я их обожаю, этих глупых и покорных тварей. Они думают, что обретают Силу и Свободу, и не понимают, что заковывают себя в кандалы на веки вечные!
- Не переусердствуй, раб. Может, имя тебе Легион, но, по-моему, ты недостоин вести в бой даже центурию. Ты больше не властен над этой смертной. Изыди, дух ереси, исчадье ада, приговорённый к вечному огню!
Он усмехнулся, ощерил клыки, и начал таять.
- Я уйду… Вот только надолго ли? Она почувствовала Силу, ей захочется ещё... И тогда я вернусь!
Я промолчал. Я больше не сказал ни слова. Я знал, что он прав.
Девочка, которая только что погубила чужую душу и едва не рассталась со своей, пошевелилась и застонала. Я сорвал с её шеи медальон. Что окажется на его месте завтра? Я не имел права решать за неё, я мог только надеяться...
*Пьер Булонский – тамплиер, командор Папской Области, адвокат Ордена на скандальном процессе. Пропал без вести в 1311 году.

ЧЕРВОНЕЦ
Трамвай бубнил своё извечное «Когда? – Тогда!», его резко кидало из стороны в сторону, как бесшабашного горнолыжника. Унылые пассажиры цеплялись за поручни, обиженно сопя.
День явно не заладился. Дорога до остановки превращалась в пытку.
Поздней осенью погода редко радует с утра, сегодня же она была особенно противной. Дождик не лил и даже не накрапывал, он мерзко плевался. Ветер нагло пихал в грудь, рвал из рук зонтики и трепал за волосы, подло хихикая и кичась своей безнаказанностью. Не умея «дать сдачи» природе, люди вымещали накопленную злость на сородичах. Пылинки мелких конфликтов собирались в ржавые зловонные облака и готовы были сдетонировать от малейшей искры.
- Оплачиваем за проезд! – кондукторша выплёвывала эту фразу громко, с ненавистью, словно вызывала всех на дуэль. В другой раз меня позабавила бы неграмотно построенная фраза, но сегодня она только раздражала и резала слух.
- Оплачиваем за проезд! – повторила трамвайная примадонна за моей спиной.
- А сколько? – раздался нерешительный мужской голос, и я даже задержал дыхание, затылком чувствуя, как примадонна готовится громогласно выплеснуть скопившуюся злость. Кое-кто, любопытствуя, обернулся.
Вопрос «сколько стоит проезд?» всегда вызывает интерес у пассажиров. В зависимости от личности вопрошавшего, делаются соответствующие выводы.
Если стоимостью билета поинтересовался умеренно пузатый и гладко причёсанный господин в распахнутой дублёнке, с пухлой барсеткой наперевес – значит подвёл безотказный «Ниссан» или личный водитель неожиданно заболел, а может просто сильный мира сего возомнил себя Гарун-Аль-Рашидом и решил прокатиться среди народа. Если о цене спросил суетливый, странно пахнущий товарищ с объёмистыми котомками, только что пытавшийся добиться у стоящих рядом ответа на вопрос: «А я до рынка доеду?», всё тоже было ясно: деревенский мужик выбрался в Город.
Первым кондуктора любовно отрывали лучший билет, внимательно и расторопно отсчитывали сдачу и подавали её вежливо, с полупоклоном, только что не извиняясь за беспокойство, – господа с барсетками обычно принимали мелочь брезгливо, будто гладили помойного кота. Вторым – хамили, билет едва ли не швыряли в лицо, а скомканные десятки или замызганные кругляки брали жестом хорошего швейцара: мол, я беру у Вас деньги и тем самым оказываю Вам честь.
- Можно подумать: в трамвае никогда не ездит! – горластая кондукторша хоть и разговаривала сама с собой, но её громовой голос перебивал и ритмичный стук колёс, и монотонное ворчание людской массы. – Шесть рублей!
- Сколько? – ахнул мужичок.
Он явно был ошарашен. Мне захотелось обернуться и посмотреть на него, но пришлось ограничиться скользящим взглядом через плечо – соседи вцепились в меня не хуже ягдтерьеров.
- Мущ-щина-а! – скривившись, прогнусавила кондукторша. – Я что, не по-русски говорю? Шесть рублей за проезд!
- У меня... у меня только четыре... – промямлил несчастный.
- Что ты мне суёшь? Что это за бумажки?
Я всё-таки сумел чуть-чуть повернуться и углядел две купюры, жёлтую и зелёную. Он пытался расплатиться рублями образца 1961 года!
- Нету денег – выметайся! Ишь, хитрецы!
Мне стало чертовски жаль этого мужичка, я даже полез за бумажником, чтобы заплатить за него, но трамвай подъехал к остановке, и двери распахнулись.
Сгорбившись, мужчина выскочил из трамвая. Я видел, как он остановился на тротуаре и начал испуганно озираться. Почему-то вспомнился Уэллс и его «Дверь в стене»...
В салон начали заходить пассажиры, а я уже рвался наружу, толкаясь локтями и невнятно извиняясь. В затылок, как камни из пращи, летели визгливые проклятья кондукторши, но я не обращал на них внимания: меня всецело занимал странный мужичок.
Я достал сигареты и закурил, искоса разглядывая неудачливого пассажира. Он продолжал озираться по сторонам, беззвучно шевеля губами. Лет сорок пять. Слегка небрит. Одет в чистые, хотя и поношенные, вещи. Свитер с треугольным вырезом и выставленный наружу воротник рубашки выглядели довольно глупо.
У лакированной девицы с голым пупком и намалёванной физиономией надменной красавицы, запиликал телефон. Она неторопливо разложила его и протяжно аллёкнула. Мужичок уставился на неё, раскрыв рот, попятился и тяжело опустился на лавку. Я тут же сел рядом.
- Рация, что ли?
Я прекрасно слышал его шёпот, тем не менее, желая завязать разговор, переспросил: «Что?»
- Я говорю... – начал он, поворачиваясь ко мне, но недоговорил, махнул рукой и вдруг сгорбился, зарывшись лицом в собственные ладони.
- С тобой всё в порядке? – осторожно спросил я, чувствуя себя героем голливудского фильма.
- Дай закурить, – отозвался он, выпрямляясь. – Что-то мне хреново... На работу надо ехать...
- Может, лучше – домой?
- Не-е... Нормально всё... Этот магазин когда построили?
Он указал на неопрятное, горчичного цвета, здание, в котором уже сменилось, наверное, два десятка арендаторов. Сейчас там находилось кафе. Построили его лет пятнадцать назад – ну да, точно, сразу после путча. Так я и сказал.
- После чего? В каком году-то?
Я ответил. Он охнул и замолчал. Надолго. Я посмотрел на часы: опаздываю! Опоздания в последнем квартале – прямая угроза тринадцатой, так что мне надо было выбирать: говорить с этим человеком, выяснять, почему он таскает с собой деньги, давно вышедшие из обращения, шарахается от телефонов и лупится пятикопеечными глазами на иномарки, или зарабатывать годовую премию. Выбрал я не без труда. Встал, увидев выскочивший из-за поворота трамвай.
- А я вчера заснул в восемьдесят шестом... Киев чемпионом стал...
До меня не сразу дошло.
- Как это?
- Не знаю. Заснул в восемьдесят шестом, а проснулся...
- И что теперь? – я никак не мог привести мысли в порядок, в основном – из-за того, что сразу и безоговорочно поверил ему.
- И правда, домой поехать, что ли? – вслух размышлял мужичок. – Подожду до вечера: жена должна с работы придти, дети... тоже работают, наверное... переженились... Чёрт, денег нету на проезд...
Трамвай уже затренькал, останавливаясь.
- Держи...
Я протянул ему десятку, вместе со своей визиткой.
– Слушай, позвони вечером, а?
Он рассеянно кивнул.
- Если обратно вернёшься... – кричал я уже из трамвая. – В девяностом, в матче открытия, ставь на Камерун, понял?
Мужичок махнул рукой: понял, мол! Двери закрылись.
Когда ни вечером, ни на следующий день, он не позвонил, я сказал себе: олух, он попросту надул тебя, выцыганил червонец на пропой, вот и все дела! Я всеми силами старался убедить себя в этом...
Ах, да! Свою тринадцатую я получил...

ЭКЗАМЕН
Альбина прошествовала мимо сбившихся в кучку одногруппников. Её проводили завистливыми взглядами, и никто не пожелал удачи. Сегодня удачу не растрачивали попусту, каждый берёг её для себя.
Старый историк, отзывающийся на имя Раймонд Робертович, дурно славился своей нелюбовью к студентам. Студенты, конечно, платили склочному и занудному дедку той же монетой: некоторые, провалив в очередной раз экзамен, даже строчили доносы ректору с просьбами «отправить заведующего кафедрой истории средних веков Иванова Р.Р. на медосвидетельствование». Кое-кто в своих шутках заходил ещё дальше, вызывая «неотложку» прямо в аудиторию. Делалось это смеха ради или же, напротив, от отчаяния, поскольку все прекрасно понимали: старик непотопляем, как «Летучий голландец». Раймонд Робертович красовался на стенде «Наши первые преподаватели», причём его сморщенная физиономия и реденькие неряшливые космы, залитые сединой, за тридцать с лишним лет нисколько не изменились. Казалось, историка заморозили в этом ехидном, брюзжащем возрасте, превратили в злокозненного домового, который вместо сливок и молока портит жизнь студенческой братии.
Альбина не боялась. Она – отличница. Настоящая, не какая-то там зубрила-однодневка. Даже вечно занятой и скалящий канцелярские зубы деканат, от методиста до последнего лаборанта, разговаривает с ней почтительно, разжимая губы и с удовольствием произнося «Альбиночка». Эта умильная любовь, как грозная «крыша», устраняла любые преграды, едва те осмеливались возникнуть на её пути.
Историк сидел за столом в позе охотничьего сокола. Смотрел как в песне, «искоса, низко голову наклоня», нарочно выставив страшную левую щёку, изуродованную шрамами. Это значило одно: старик был не в духе. Впрочем, Альбину это нисколько не заботило. Раймонд Робертович редко бывал «в духе».
- Добрый день, Раймонд Робертович... – девушка улыбнулась мило и доброжелательно, но улыбка утонула во взгляде преподавателя как в гиблой трясине.
- Фамилия!
- Тирская.
- Берите билет!
«Старый козёл!»
Альбина красиво подошла к столу.
«Вырядился как пугало. Где он берёт эти дурацкие хламиды?»
Она, не глядя, подхватила со стола засаленную бумажку, небрежно перевернула и прочла легко и весело:
- Билет номер одиннадцать.
- Идите, готовьтесь...
- Я готова!
Альбина подхватила исчезнувшую было улыбку и водрузила её на законное место. Вот так, старая развалина, знай наших!
- Слушаю Вас.
- Вопрос первый: Крестовые Походы...
Альбина говорила бойко, не запинаясь, не «нукая», не думая над каждым словом. История – не алгебра, тут надо говорить. А умный человек должен уметь говорить, как любил повторять отец. Речь должна течь и гореть одновременно, поучал он, и слушатель будет замирать, околдованный удивительной магией слова.
Крестовые Походы... Бестолковая затея церкви и ненасытных феодалов, которым вечно не хватало золота, земли и крови... Одиннадцатый век? Или двенадцатый? Да какая разница, все эти даты – для косноязычных слабаков, которые вдалбливают в свои пустые головушки четырёхзначные числа, и потом с заискивающим видом подсовывают их преподавателям, надеясь так замаскировать скудоумие. Что там ещё? Папа Урбан, какой по счёту – не важно... «Этого хочет Бог!» - вроде так... Нашитые кресты... Дурацкий поход бедноты... Лёгкая конница турок... Государства крестоносцев... Духовно-рыцарские ордены...
Альбина понимала, что наговорила достаточно, и другой экзаменатор давным-давно прервал бы её благосклонным: «Переходите ко второму вопросу». Но историк, похоже, был настроен дослушать до точки. Это слегка встревожило Альбину. Её феноменальная память пустела с каждым словом, начала подсовывать сомнительные факты, почерпнутые из псевдоисторических романов и голливудских фильмов. Когда Альбина, рассказывая про орден тамплиеров, ляпнула что-то о Столетней Войне, старик встрепенулся.
Девушка замерла. Она поняла: сморозила глупость. Видимо, промахнулась на пару веков, и сейчас дотошный историк, исполнив свою знаменитую злорадную ухмылку, выгонит её в коридор. Надо было срочно спасать положение! Выдать нечто особенное, блеснуть эрудицией, заставить старика забыть о досадной оговорке! Альбина принялась лихорадочно копаться в своей голове, вороша густую кашу из прочитанного, услышанного и увиденного когда-либо.
Успела… Спасена!
Она глубоко вздохнула и улыбнулась, торжествуя. Отличный, яркий кусок истории, как киношный друг, пришёл на помощь в последний момент.
- Во время осады стратегически важного укрепления сарацин, города Аскалон, произошёл инцидент, который прекрасно характеризует орден тамплиеров, – Альбина с трудом сдерживалась, чтобы не завизжать от восторга, от распирающей гордости и предвкушения собственного триумфа. – Когда метательные орудия пробили брешь в стене, тамплиеры первыми проникли в образовавшийся коридор...
Раймонд Робертович смотрел сквозь Альбину.

...жаркая августовская ночь воняла пламенем и кровью.
Фонари угрюмо таращились с зубцов башен, разгоняя ночную тьму. Тлеющие обломки стены нехотя улеглись на утоптанной буро-чёрной земле. Белые плащи братьев-рыцарей, как огоньки свечей, разгоняли страшный полумрак, заляпанный оранжевыми сполохами. Нечистая свора слеталась на свет, размахивала уродливыми крыльями, хрипло каркала и хохотала. На неё весело обрушился светлый ураган. Карканье повисло на остриях копий и сменилось визгом и воплями.
- Солнце восходит! – закричал кто-то звонко и радостно.
- Стоять на месте! – раздался глубокий бас Великого Магистра. – Держать строй!
- «Сирийская девственница» наша! – продолжал кричать восторженный голос, принадлежащий кому-то из коричневых рыцарей-мирян, примкнувших к Ордену в Газе.
- Стоять! Держать строй!
Сарацины лились сплошным грязным потоком. Они быстро заполнили тесный проход, что открылся за обвалившейся стеной. Босоногие растрёпанные ополченцы – ничтожные пешки Нур ад-Дина – откатились в стороны, давая простор всадникам в кольчугах и богатых тюрбанах, с вытянутыми миндалевидными щитами в косую полоску и копьями. Те с разгона навалились на ощетинившихся пеших христиан. Кривые сабли сарацин свирепо шипя вырвались из ножен, завязалась бешеная сеча.
- Держать строй!
Очнулись стрелки, что сгрудились на стенах, дали щедрый залп прямо в гущу братьев. Потом – ещё один. Стальной ливень тяжело долбил по шлемам, пронырливые стрелы вгрызались в эсклавины, ломали зубы о долгополые кольчуги, радостно протыкали гамбезоны. Ответные выстрелы из арбалетов смели двух лучников, те рухнули смятыми куклами.
- Держать строй!
Бернар де Тремле, Великий Магистр Ордена, нелепо взмахнул мечом и вывалился из седла. Сарацины заулюлюкали. Сразу трое братьев-сержантов бросились к старому бургундцу, он начал было подниматься, но тут же опустился на колено. Стрела торчала из его лопатки.
- Держать... продержаться... до прихода подмоги... Где иоанниты? Где иерусалимцы? Где проклятые туркополы? Почему они медлят?
- Сир... надо отступать... Они не придут... – оторопело выговорил один из сержантов.
Рыцарь в шлеме с покорёженным наносником, разъярённый услышанным, ударил его наотмашь по лицу. Тут же шальная стрела с противным чавканьем вонзилась в глазницу рыцаря, другая пробила алый крест на груди, швырнула на землю. Сержант ухватился за разбитую до крови щёку и закричал:
- Подмоги не будет! Они не придут!
Кавалерия аскалонцев с гиканьем продралась сквозь поредевший строй тамплиеров, началась неразбериха. Лучники продолжали стрелять со стен, наслаждаясь беззащитностью врага и собственной безнаказанностью. К пролому уже тащили брёвна и камни. Бернар де Тремле вместе с горсткой рыцарей и сержантов держался ещё около получаса. За спинами храмовников заделывали брешь, заживо замуровывая их внутри упрямого Аскалона, прозванного «Сирийской девственницей»...

-...надеясь захватить побольше добычи, магистр тамплиеров приказал своим воинам оборонять образовавшийся проход, не позволив больше никому из христиан проникнуть в город. В итоге все тамплиеры, включая и самого магистра, были убиты. Этот поступок доказывает, что действия тамплиеров на Святой Земле диктовались исключительно алчностью и жаждой наживы...
Альбина посмотрела на историка и невольно отшатнулась, таким жутким было выражение его лица.
- Вон! – прошипел он, сжимая костлявые кулаки.
Великолепная зачётка полетела на пол.
- Вон отсюда!
Девушка почувствовала неподдельный страх. Не за оценку, за себя. С трудом управляя собственным телом, она ухватила нелепо распластавшуюся на линолеуме синюю книжицу, которая собиралась в будущем превратиться в красную.
Только в коридоре, под перекрёстным огнём сочувствующих и злорадных взглядов, она расплакалась от обиды и непонимания. Кто-то уже нашёл в книге злосчастную осаду Аскалона, и громко возмущался, тыча пальцем в строки, слово в слово повторяющие ответ Альбины.
В приоткрытую дверь был виден Раймонд Робертович. Из его бесцветных глаз сочились злые стариковские слёзы.

для кого-то прошлое - не больше, чем фразы в учебнике, а для другого - кровоточащая память... Впечатлил, да еще как. особенно манерой изложения. Недосказанность и некоторая отрывистость оставляет простор для, пардон, читательской работы.

GE (Gremlin-effect)
Внушительных размеров картонная коробка выплыла из подъезда и на тоненьких джинсовых ножках дошла до лавочки. Это Валёк, мой беспокойный сосед, вытащил из дому музыкальный центр. Я подвинулся, освобождая место.
Валька я знаю давно, с его аппаратурой познакомился заочно: она, с утра до вечера, действовала мне на нервы грохотом и рёвом.
Нет, я люблю музыку, правда тихой и спокойной любовью. Страсть же соседа была неистовой. Он гонял постперестроечную попсу, остервенелый чужестранный «металл» и гнусавый доморощенный шансон. Его музыкальный центр, как стахановец, пахал без выходных и обеденных перерывов. В особо славный денёк сосед тащил колонки на подоконник, делился радостью с прохожими, позволяя каждому насладиться его сногсшибательным вкусом. Музыкальный центр цвета «серебристый металлик» гордился непревзойдённой глубиной басов и запредельным звоном высоких частот и, конечно, рука Валька не была способна на кощунство – крутануть ручку громкости против часовой стрелки, хотя бы на полдецибела сдвинув её от надписи «MAX».
– Сдох, сволочь... – выдохнул сосед, усаживаясь между мной и драгоценной коробкой.
– А?
– Гавкнулся, говорю, – пояснил Валёк.
Он сплюнул и достал сигареты.
– Магнитные бури, что ли? Или перегрузки в сети? Или, блин, протуберанцы какие-то опять взрываются? Сначала комп, потом – этот!
Валёк подарил запакованной стереосистеме взгляд неудачника, замешанный на горьком саможалении и тихо клокочущей багряной ненависти.
– У тебя знакомых мастеров нету?
– Нет, мне такие знакомства ни к чему.
– А–а... Ну да. Чудной ты человек, сосед. Вроде, «бабки» есть, а дома – ни телека, ни задрипанного радио. Может, ты сектант какой?
Я хмыкнул.
– Не люблю электричество. И технику всякую – тоже.
Валёк покачал головой.
– Не пойму, как так можно? Я вот, например, музыку люблю. Врубишь на всю, и жизнь – веришь?! – лучше кажется! У меня на компе триста гигов одной музыки, почти полгода беспрерывного звучания! – он осёкся, огонёк в глазах потух. – Было... Позавчера жёсткий диск полетел. Восстановлению не подлежит. Гарантия только неделю назад закончилась! Да фиг с ней, с гарантией! Весь «Мираж», «Лесоповал», Новиков, Миша Шуфутинский, иностранщины – навалом... и–и–эх! А сегодня – музыкальный центр! Только включил по–настоящему, сразу – бац! – заглох. Диск крутит, кассету крутит, радио ловит, но молчит! Вернее, пищит еле–еле, сразу и не расслышишь. А я так не могу, мне ведь надо погромче! Повезу ремонтировать...
Я кивнул. Мы покурили молча, потом я протянул Вальку календарик с рекламой такси ¬– добрые люди щедро сыплют их в почтовые ящики.
– Держи, пригодится.
– Зачем это? «Наши люди в булочную на такси не ездят!»
Он показал через плечо на свою «десятку», как нарочно подогнанную так, чтобы вся гадость из выхлопной трубы лезла прямо ко мне в форточку.
– Ладно, поеду!
Мы попрощались. Я слышал, как хлопнула дверца – Валёк сел в машину. Заскрежетало, зафыркало, затихло. Потом – ещё раз. И ещё. После пятого или шестого раза я встал и пошёл домой. Открывая дверь, я слышал отчаянную ругань соседа. Машина не заводилась.
Жизнь – жестокая штука, спору нет. Но верно и то, что из любой ситуации человек, самое пронырливое и приспосабливаемое существо на белом свете, способен извлечь выгоду. Казалось бы: завёлся в квартире гремлин, что может быть хуже? Но стоит только с ним поладить, сразу жизнь становится тише и приятнее.
И, наконец, появляется время для чтения.

В ПОИСКАХ СЮЖЕТА
Клавиши ласково жмутся к пальцам, как струны. Зовут, манят: начни же! Так когда-то манила новая, пахнущая лесом, тетрадь с тусклыми клетками (обязательно – с клетками!) и волокнистой сероватой бумагой. Начни, напиши хотя бы словечко, потом – ещё одно, потом... Давно понимаю: писать ни о чём можно, но вряд ли нужно. Любоваться игривым сплетением слов, пустых, как разукрашенные красотки, и ждать с содроганием, что они раскроют рты и выставят напоказ свою никчёмность. Мысль, как и мечта, без идеи и подходящего словесного наряда, быстро рассеивается пепельным дымом.
Я хватаю обрывки своей недлинной жизни, с замиранием сердца и величайшей осторожностью трогаю лоскутки прошлого, двумя пальцами тяну те волоски, из которых хочется что-нибудь сплести. Школьные годы, солнечные и ловкие. Футбол, космос, индейцы, Робин Гуд... Нет, об этом ещё рано. Это – позже, когда ностальгия будет выжимать слёзы в седую бороду. Тогда – взрослая романтика. Синева, расплескавшаяся над облаками, мраморный парашют, как нетронутый холст, и пусть грустят и ахают девочки с гитарами, для которых воздушно-десантные войска состоят из таких мужественно-красивых кусочков.
«Восьмёрка» парила над жёлтыми полями. Игрушечный лесок, ватные седые облака, привычный убаюкивающий голос пропеллера – всё заставляло верить в нереальность настоящего, в то, что нет километровой высоты за рампой и не будет жестокого марша после приземления.
Это – продолжение детства. Такая же разукрашенная картинка. Красивая, но ненатуральная, как кадры из патриотической телепередачи. Тогда, может быть, рявкнуть по-мужски, хватануть по столу опустошённым стаканом!
Весенний лес? Пришвина начитались? Ну-ну... Вот он, этот проклятый лес: замшелые скользкие брёвна, ехидный снег, скрывающий западни грязных луж, подмосковные болота, отвратительнее которых нет на свет. И, в нагрузку, РД цвета старого коньяка, испятнанный всеми грязями солдатских будней. Рядом уныло спотыкается пулемётчик – ему намного тяжелее. То, что товарищ Калашников придумал для него, тянет за десяток килограммов.
Вот оно: повествование ради повествования, где не важно, куда и зачем идёт группа, главное – ткнуть весь мир носом в сырость и грязищу. Заставить тех, кто уютно устроился в кресле и смакует свежезаваренный кофе, почувствовать себя чуть похуже, уколоть их нервозным упрёком. Жаль, что меня не хватит надолго... Тогда, может быть, свернуть в ещё один коридор, по-настоящему серьёзный и, что греха таить, крайне модный?
Тишину пугали одиночные выстрелы. Противная гарь лезла в нос – трассера подпалили траву, с другой стороны кривой дороги воняла горящая БМДшка, ей достался крылатый гранатомётный выстрел. Я не спеша забивал патроны в магазин, против воли косясь на парнишку-«срочника», который уже перестал стонать, только молча хватал бескровными губами воздух. Рация хрипела и плевалась, пытаясь докричаться до Того, Кто Принимает Решение, но, похоже, для этого ей пришлось бы связаться с «тем светом».
И это не получается. Даже непонятно, в чём причина? Ведь было же всё, стоит перед глазами, звучит отголосками и смотрит с фотографий, но почему не взрывается гневом, не душит рыданиями, не ложится складными строками? Почему реальность норовит отбросить хвост воспоминаний и шмыгнуть за камень, подальше с глаз? Неужели из-за другой картинки, красочной, ослепительной – той, что рвётся из самого сердца? Той, где
скользит по циановому небу гибкий дракон, прекрасный и смертоносный, и сияет доспехами всадник на его спине…
дразнит разъярённый океан смелый кораблик с белоснежными парусами…
фыркает и топчет нетерпеливыми копытами изумрудную лужайку рыцарский конь…
шелестит листьями ветер в такт пению эльфов…
гудит растревоженным ульем и влечет густым винным запахом придорожный трактир…
Где тоже есть смерть и предательство, грязь и кровь, ложь и коварство, но, к счастью, там ещё и сбываются мечты.
Я точно знаю, что сбываются.