[Линолеум]

Еще раз добрый вечер.
Я в очередной раз скажу всем огромное спасибо за критические отзывы и за положительные и не очень оценки. После того, как все спалили, что рассказ написал я, меня спрашивают "а в чем прикол? Где мальчик?". Так вот отвечу: "А фиг его знает". Я бы и сам хотел ответить на этот вопрос. Все улики указывают на ситуацию, что описывал еще Стивенсон, но я так не думаю. Да и сказать внятно, кто же на самом деле "маньяк" тоже с трудом смогу. Герои "Стужи" уже живут собственной жизнью и не мне их загонять в какие то рамки. Сейчас кто-то скажет, что я просто выделываюсь, и я в принципе, тоже бы так сказал. Но вот так оно получается, и я нихрена не могу с этим поделать. Ни подтянуть сюжетные дыры, ни дать какого то внятного обьяснения - когда начинаешь его формулировать, выходит все не то. Единственное, что сумел, так это немного расширил концовку, хотя так ИМХо возникает еще больше вопросов. Навреное, я зазнался и зажрался, но все что мог, я сделал. А там, попробуйте ответить сами. Извините, и еще раз спасибо.

Скрытый текст - Пятница:

- Пятница –
- Папа, папа! – Женя помахала ручкой. – Смотри, что мы с мамой нарисовали.
Крамцов подошел ближе и взглянул. На песке, из камешков и ракушек речных моллюсков было выложено слово «С Т У Ж А».
- Он идет, папа! – Женя внимательно посмотрела на отца. Крамцов с ужасом понял, что дочь и жена с ног до головы покрыты льдом. Две заиндевевшие мумии с лицами таких близких и таких родных, лицами, искаженными от боли и страха.
- Он идет, милый! – Лера с хрустом разлепила губы. Верхняя, оторвалась, обнажив зубы, серым комком прилипнув к нижней.
- Холодно, нам так холодно! – Окружающий пейзаж менялся, менялся прямо на глазах. Речную гладь скрутило грязной коркой стыни, песок покрыло морозными узорами, ветер тороками забарабанил снежной крошкой в плечи, голову, заставляя кукожиться от этих ледяных ударов. Лера шагнула навстречу, и нога, репнув в колене, осталась стоять, сверкая белизной берцовой кости в алом окоеме плоти. Чтобы не видеть этого, Крамцов зажмурился.
- Нам холодно, милый, холодно милый, холодно милый… это раздавалось отовсюду, река скрипела одни и те же слова криолитовой зябью льда, ветер рвал кожу одной и той же фразой. Рука коснулась его плеча, промораживая насквозь, превращая кровь, живую человеческую кровь в мертвую дубовую пасту.
- Нам холодно! – Крамцов открыл глаза и взглянул в две бездонных провала глазниц , с бурлящим черным месивом.
- Стужа, – улыбнулся незнакомец в лыжной куртке. – Стужа. Крамцов проснулся.
В пять ура, полотно двери с хрустом ввалилось вовнутрь квартиры. Глаза, сидящего на полу с альпенштоком в руках, Крамцова резануло лучом света.
- Стоять, руки за голову! – Не дожидаясь, его огрели чем-то по лицу, расквасив губы и выбив два передних зуба.
- Лежать, падла, не дергаться! – В руки впилась рифленая сталь наручников, защемив кожу на запястье. Крамцов не сопротивлялся. Его грубо вздернули, усадив спиной к стене. Свет заслонило некое темное пятно, материализовавшееся в лицо позавчерашнего знакомого.
- Ну снова здорово. – Капитан Соколов похлопал Крамцова по щеке. – Что, Франкенштейн, допрыгался?
Крамцов непонимающе смотрел на Соколова.
- Я же тебя, пид*раса, сразу раскусил. У тебя же все на лице написано – как меня увидел, так и запаниковал. Я по базе пробил – нету у тебя ни жены ни дочки. Погибли в автомобильной аварии год назад. Пьяный водила на грузовике пер по встречке. Их насмерть, а у тебя – ни царапины. Вот с тех пор, видно, ты умом и тронулся.
- Это…неправда! – Прошептал Крамцов, сглатывая кровь.
- Ага, неправда! – Усмехнулся капитан. – Я же потом к твоей теще решил в гости заскочить, расспросить про любимого зятя – что да как. Прихожу – дверь открыта, а она сидит в спальне и улыбается… Перерезанным горлом.
Соколов замолчал. Грубые черты лица и плохое освещение, превращали его лицо в маску языческого бога возмездия.
- Неправда! – Застонал Крамцов. – Неправда!
Он замотал головой. Смысл сказанного доходил до него не сразу, как по бикфордовому шнуру, но уж затем взрывался почище динамита, причиняя почти физическую боль.
- Неправда, так неправда! – Соколов закурил, выпуская дым Крамцову в глаза. – Я тещу, как только эксгуматорам на поруки передал, так сразу и к тебе, даже Омон вызвать не успел. Ну ничего, меня простят. А вот тебя… Ты же весь подъезд кровью залил, и когда только успел?
- Товарищ капитан, - услышал Крамцов знакомый виноватый голос.- Это какой-то мясокомбинат в аврале! Два жмура на втором и один на четвертом.
- Конкретнее, Левонкин, конкретнее. – Соколов не отрывал буравящего взгляда от Крамцова.
- Да уж куда конкретнее! Там баба с мужиком. Ее за ноги подвесили к люстре и распанахали от пупа до горла, а мужик в ванной бултыхается… Утопил он его, наверное. Вдобавок, он еще и весь обваренный, как телок в казане – я сдуру в воду сунулся, так руку ошпарил. Кипяток. А на четвертом пацана нашли, у него наушники к голове шиферными гвоздями прибиты.
- Ну, ты даешь! – Задохнулся капитан, не то ужасаясь не то восхищаясь. – Мне за тебя майора вмажут как пить дать. Левонкин, а что в остальных квартирах?
- Так а дальше, кровавые следы никуда не вели, мы до самой крыши проверили. Хотя, не видно ж нихрена без свету.
- Возьми Перепелкина с Сидко и проверьте остальные квартиры. Жильцы, чтобы сидели и не высовывались, пока опергруппа не прибудет. А с этим я сам пока посижу.
- Будет сделано. – Два темных силуэта, маячащих за спиной капитана, растворились в чернилах комнаты.
Соколов поставил стул напротив. Фонарик, он положил на колени так, чтобы освещать, но не ослеплять Крамцова. Тому было все равно.
- Жизнь — это болезнь, и смерть начинается с самого рождения, - невесомо шептали губы. - Жизнь — это болезнь…
На лестничной клетке послышался окрик, затем, многократно усиленный бетонными сводами, выстрел, тут же сменившийся протяжным воплем. Что-то с грохотом скатилось, влажно шмякнувшись на площадке.
- Какого…- Капитан привстал, ныряя рукой под полы куртки. Крамцов прекрасно знал «какого».
- Стужа. – Громко произнес он, оттолкнувшись от стены, спружинил вперед, боднув капитана головою в пах.
- Сука… - Соколов скрючившись, схватился обеими руками за причинное место, мгновенно позабыв про пистолет, убийцу, и, даже, про уплывающие из под носа майорские звездочки.
Лежа на боку, скользя ногами по ковру, Крамцов полз к окну. Избитый, полуослепший, он отчетливо слышал приближающиеся шаги. Пока еще с площадки. Пока.
Опершись плечом о батарею, Крамцов встал. За окном все еще царила ночь, великое ничто, предшествующее Большому Взрыву. Окно плесневело наслудами, покрывалось инистым налетом со сверхъестественной скоростью, переползая на подоконник и морозными кристаллами впиваясь в ладони скованных рук. Квартиру заполнил шелест, и Крамцов, взглянув на стены, заворожено наблюдал, как обои вспучились клубками змей. Змеи непрестанно шевелились, безостановочно извивались, сплетаясь в слова. Имена, фамилии, даты, фразы, целые отрывки текстов сменялись друг друга, иногда превращаясь в лица, некоторые из которых казались смутно знакомыми. Вот Елизавета Павловна немо шамкнула вставной челюстью, а вот сосед Женька скомкал обойный рисунок гримасой недовольства. Броуновское движение на стенах постепенно упорядочивалось, мельтешащие и изгибающиеся буквы-змеи повсеместно складывались в одно лишь:
«Стужа» «СТУЖА» «СтУЖА» «СТужа» «Стужа» «СТУЖА» «СтУЖа» «стужа» «Стужа» «СТУЖА» «СтУЖА» «стужа»
И тогда Крамцов вспомнил. Вспомнил все и сразу.
…стремительно надвигается,…,
… швабра упирается ему в грудь не давая вынырнуть…,
… жмется в угол, но все-таки ест, ест…,
… Радиаторная решетка ГАЗона…,
…шляпка гвоздя соприкасается с молотком…,
…заляпывая болонью красным…,
…по тому, что один поменьше, можно определить, где лежит Женя…,
… заполоняя собой лобовое стекло…,
… кипящей воды, чужое лицо вспухает волдырями ожогов…,
…сминает пассажирское сиденье…,
… хоронили в закрытых гробах, только…,
…собака жалобно скулит…,
… пластик наушников трескается, когда …,
...сплющивая мягкое теплое…,
…пальцы тонут в ошметках роговицы…,
…живое и любимое, такое родное…, .
… каждый раз, когда попадается особенно крупный фрагмент…,
По щекам Крамцова катились слезы, он немо раскрывал рот, но не мог издать ни единого звука. Внутри образовался вакуум, такой же как и за окном. Откровение оказались сродни пробуждению ото сна – мгновенно и беспощадно расставив все на свои места.
Ползающий по полу Соколов, наконец, оторвал руки от пострадавшей промежности. Луч фонаря хищно блеснул на маслянистых гранях «Макарова».
- Ну все, карачун тебе, бл*дина. – Ухмыльнувшись, капитан навел оружие на Крамцова. Тот безразлично встретился взглядом со зрачком ствола. В этот момент, из коридора дохнуло холодом .
Соколов резко развернулся, направляя пистолет на вошедшего. Альпеншток с налету вошел в правый глаз, с хрустом выйдя из височной кости. Капитан, всхлипнув, обвис, пистолет глухо упал на ковер.
Мужчина в лыжной болоньевой куртке выпустил альпеншток из рук и тело повалилось следом за оружием. Незнакомец стоял молча, не шевелясь, казалось, ссутулившись под тяжестью непомерно длинных рук. В комнате стоял полумрак, но каким то непостижим образом, Крамцову удалось увидеть, что узловатые, поросшие жестким курчавым волосом, пальцы, обросли гроздью темных, тяжелых капель. Одна из них, не выдержав собственного веса, сорвалась, беззвучно расплывшись на линялом плюше.
- Кто ты? – прошептал Крамцов. Незнакомец не ответил. Этого Крамцов не видел, но знал, что тот улыбается. Улыбается и смотрит двумя мертвыми дырками в которых нет и никогда не было даже намека на oculus.
С каких пор из жизни Крамцова исчез смысл? С тех пор, как колесо восьмитонника размазало этот самый смысл по всему салону? Или с тех пор, когда он замкнулся в вывмышленном мирке своей спасительной иллюзии, что это никогда не происходило? Когда Крамцов приоткрыл форточку, через которую Стужа выползла в этот мир? Или он сам был этой форточкой? На мгновение, пространство вокруг Крамцова мигнуло стробоскопом и, он почувствовал холодную увесистость альпенштока в своих руках. Всего лишь на микронную долю секунду, но он почувствовал вязкость кровавых каплей, гнездящихся на ЕГО пальцах. Затем все вернулось на свои места. Руки за спиной все так же сводило от боли, безглазый незнакомец все так же стоял в тишине, а вопросы так и остались без ответа. В голове у Крамцова мелькнуло, что, возможно, он и не хочет их получать.
- Я – не ты! – Сказал Крамцов, надеясь, что это звучит именно как утверждение. Незнакомец снова не произнес ни звука. Впадины глазниц гипнотизировали, увлекая за собой. Крамцов подумал, что Стужа всегда предлагает многое, но никогда не выполняет обещанного. Но всегда исправно спрашивает по счетам. Всегда. Но сейчас Крамцо понял, что он не хочет платить. Не хочет и не будет. Ерзнув на подоконнике, он спиной уперся в окно
- Стужа, – улыбнулся Крамцов, с треском выдавливая раму.
- Стужа, - согласно ответил незнакомец .
Термометр показывал минус пятьдесят.