Человек – он есть кто? Он вообще – комар!
Всю дорогу Егор изнывал от тоски и клял собственную глупость: на чёрта же он согласился ехать в Кулицу с Нюхой? Что за нелепая прихоть? Она-то, придурковатая в коконе слепой влюблённости, цвела и пахла, а Егор гадал, чего же ему хочется больше: дать ей хорошую затрещину или выпрыгнуть из электрички на полном ходу.
- Пашка, спрячь язык, комар укусит! - Баба с сиреневыми волосами, сидевшая напротив с дочерна загорелым внуком, говорила с сочным деревенским акцентом, хохотала, запрокидывая тройной подбородок, и Егор, послав в неё ментальный заряд ненависти, уткнулся в окно.
Свой акцент он изничтожал яростнее, чем Элиза Дулитл. Тогда он и узнал про эту самую Элизу: читал до сорванного голоса вслух, а под рукой почему-то оказалась только одна потрёпанная книженция, «Пигмалион». В армии про деревню Егор – уже рядовой Мошкин - не рассказывал, над адресом на конвертах смеялся вместе со всеми, но звездой стала Нюха.
Начиналось всё плохо. Егор не отслужил и недели, когда прилетело первое письмо. Сержант, ведающий почтой, с трудом держался на ногах, – его шатало от смеха. Да что там, даже ошалелые от новых порядков и измученные курсом молодого бойца новобранцы заливались на все лады от обратного адреса: «дер. Мокрая Кулица, дом 10 (Жёлтый дом), Нина Хрюкина». В тот миг Егор Нюху люто ненавидел. Сержант, отсмеявшись, ловко оторвал кончик конверта, надул его и лопнул об егорову шею – чуть глаза не выскочили. Ответа Егор не написал: измятый «калабахой» конверт скомкал и выбросил, даже не посмотрев, что внутри.
Нюха оказалась настырной: через четыре дня – новое письмо. Мокрая Кулица грозила приклеиться к Егору навеки, но выход нашёлся. В письме-то была обыкновенная девчоночья чепуха: сопли-слёзы, охи-ахи, поцелуи с помадой – и он, кривляясь, прочитал его вслух. Точно так же, как декламировал Бернарда Шоу, с наработанным городским говором. Имел успех.
Это превратилось в ритуал: рота ждала почты и концерта. Потом, когда наскучило, пришла пора отвечать.
Нет, Егор начал писал ответы раньше, настрочил несколько сносных, нейтральных писем про службу, порой даже вворачивал ласковое словцо, будто извиняясь за издевательства, о которых Нюха не догадывалась. Теперь же он погрубел, напитался бесстыдной дурашливости, и письма стали строчить сообща. Армейская служба – скука да тупость, как не раскрасить? Грамотные вворачивали заковыристые обороты, шпана – зэковский жаргон, всё это замешивалось на бравом военном лексиконе, и на выходе получалось изрядная абракадабра, об которую Нюхе следовало сломать либо глаза, либо мозги. Да вот не сломала. Так два года и целовала бумагу, капала духи, вкладывала курносые фотки с огородным загаром. Ну – дура.
Она узнала, когда дембель и поезд, припёрлась на вокзал с тюльпанами и шампанским. Егор был веселым, и у них опять всё получилось, как и единственный раз до армии: торопливо, слюняво, пьяно. Тот раз научил её писать письма и сделаться «девушкой, которая ждёт парня из армии», от этого же она просто свихнулась. Когда выяснилось, что к тётке заехать не получится: снова заженилась, никак не уймётся, - на горизонте замаячило возвращение к бабке, в ненавистную деревню. Нюха мигом взяла «академ», выселилась из общаги и возникла с барахлом и до одури счастливой физиономией: «А я с тобой!» и Егор неожиданно и необъяснимо согласился.
На станции Мокрая Кулица поезд не простоял и минуты. Он выплюнул двух людей и сбежал, виляя железным хвостом и трясясь. Егор поёжился. Заболоченный лес, зелёные плиты, от цивилизации – только рыжие рельсы.
- Ну, пошли? – воскликнула безоблачная Нюха.
Егор подумал, что, стоит только заикнуться, и она ухватит оба чемодана, да и его самого посадит на закорки.
- Пошли, - буркнул он и поплёлся по просеке, не оглядываясь.
Нюха щебетала и восторгалась, шуршала в траве, отыскивала усопшие цветочки. Она первая и заметила брезентовую куртку парня.
- Егорка! – вмиг изменившимся голосом позвала она, и Егор даже забыл скрежетнуть зубами от мерзко изменённого имени. – Там кто-то идёт за нами.
- Разберёмся! – бросил Егор, коротко зыркнув через плечо. Нюха ахнула, увидев, как он достаёт из кармана и прячет в рукаве нож.
Можно было ожидать, что парень окликнет их, но он бежал молча. Егор остановился и ждал, повернувшись к нему левым боком.
- Мы с тобой одной крови, ты и я! – Парень остановился, дышал он ровно и улыбался во весь рот. – С утра жду, когда живой кто появится, а вас чуть не проморгал.
Он поправил лямки рюкзака. На потрёпанной брезентовой куртке, в области сердца, белела странная картинка: три круга, выстроенные треугольником. На стриженой голове уродливым пятном выделялся седой левый висок. Пахло от парня чем-то резким. Егор молчал.
- Вы – турист? – спросила Нюха.
- Я-то? Ну да, турист, - живо откликнулся парень. – Вот, заблудился.
Он залез во внутренний карман, Егор напрягся.
- У навигатора батарейка села, хотел подзарядить на станции, да кто ж знал, что там, кроме рельсов, и нет ничего. Вы в Мокрую Кулицу?
- Да! – воскликнула Нюха. – Вы – тоже?
- Так точно. Колоритное место. Давно хотел побывать.
Нюха расцвела.
- Да, места у нас красивые. Некоторые говорят, что болота одни, но...
- ...мы-то знаем, что и в болотах есть своя красота, - неожиданно закончил парень. – «Омнис хомо мендакс», как говорится... Доведёте?
Разговаривая с Нюхой, он поглядывал на Егора. Нож стал горячим, словно парень в штормовке раскалил его взглядом.
- Пошли, чего уж... – буркнул Егор, поворачиваясь к незнакомцу спиной.
Нож он больше не прятал, положил в карман открыто, и парень сделал вид, что ничего не заметил, после чего потерял к Егору интерес.
- Я – Нина Хрюкина!
- Егор. Мошкин.
Парень назвался Павлом, но сделал это так, что Егору показалось: врёт.
- Так вы один путешествуете?
- Один, я всегда один, - со вздохом отозвался Павел. – А как иначе? Из дому никого не вытащишь. Мало осталось романтиков.
Он звучно хлопнул себя по щеке.
- Показалось – комар.
- Днём их тут не бывает, - охотно заговорила Нюха. - Вот в деревне самой, там – да. А по ночам лучше окна вообще не открывать. Мы в детстве, когда гуляли, обязательно веточку ломали, отмахиваться. Так и сидели по лавкам, как барышни с веерами, или костёр зажжёшь...
Егор старался идти быстрее, чтоб Нюха, вместе с новым знакомым, осталась позади. Ему не нравилась их болтовня, он злился на то, что дурёха так легко сходится с людьми, но больше его разбирало от отгоняемой всеми силами мысли, что он ревнует Нюху к этому парню. У бабы Кати было любимое присловье: «Сам не «ам» – и другим не дам».
Заблудиться тут было невозможно: от станции бежала одна-единственная тропинка. Знакомая дорога выглядела по-новому, нехорошо выглядела. Егор списал на непривычку – года четыре тут не был, а деревни на то и деревни, чтоб помирать, теряя жителей и, как следствие, смысл своего существования. Ох, не так он представлял себе жизнь на гражданке, воя на луну в ночном карауле. В мечтах были клубы, яркие девчонки, разноцветные коктейли с трубочками и без них, машины с лакированными боками, а шёл он к покосившимся стенам, мутному самогону бабки Вали, пыльному «ижаку» с люлькой и Нюхе. Несправедливость.
- Коров не выгнали чегой-то! – сказала Нюха. – Совсем обленились. Ничего, щас мы шороху наведем. А, Паш? Танцы в клубе устроим.
Парень отозвался фразой на иностранном языке, но по интонации было ясно, что он – обеими руками «за».
Егор сплюнул. Нюха – дура, но Павел этот точно не дурак. Он-то заметил, что не только коров нет - людей тоже не наблюдается. Мокрая Кулица была мёртвой. Повторив шёпотом последнее слово, Егор передёрнул плечами, словно старался сбросить со спины мурашки.
- Эй! Лю-ю-ди! – заорала Нюха, когда они поравнялись с крайним домом.
Жили тут Хрюкины, какие-то дальние родственники Нюхи. По деревне их звали Косыми и не любили за склочность и скопидомство, но сейчас Егору было всё равно: хотелось увидеть хоть кого-то живого. Дом не ответил, ни одна занавеска не шевельнулась.
- Во, дела-а… - протянула Нюха. – Либо в город подались?
- Странное дело! – неожиданно заговорил Павел. – Из деревни все в город рвутся, а в городе – томятся, всё на природу норовят выбраться. Нет бы взять и соединить одно с другим. Не хватает тебе чего-то в деревне – сделай тут и живи в своё удовольствие! Что в городе хорошего есть?
- Магазины всякие, клубы… - начала перечислять Нюха.
- Так в чём дело? Трудно построить?
- Интернет!
- Вообще не проблема сейчас.
- Ну-у… театр, цирк…
- Часто в театр ходишь?
Нюха даже засмущалась. Егор знал: сроду не была.
- Так-то! – подытожил парень.
Второй дом тоже не отозвался. Здесь Пастуховы жили: большая семья, дед у них вечно на гармошке играл. И следующий – когда-то проданный «городским», блестяще отремонтированный – не подавал признаков жизни.
- Нет, ну это что вообще?.. – пробормотала Нюха. Она уже перестала улыбаться.
До её дома оставалось семь дворов, до дома Егора – восемь. Не сговариваясь, они пошли быстрее, потом побежали. Павел шагал следом, не торопясь.
Калитка была заперта, но Нюха ловко перемахнула через забор, с треском отбросила задвижку.
Двор, хоть и пустой, мертвым не выглядел. Чуть помешкав, Егор вошёл в дом следом за Нюхой. Деревенский нарочитый порядок, от которого он давно уже отвык, не был испорчен ничем: никаких следов спешного отъезда или, упаси Бог, страшного преступления. Единственным предметом, несуразно разбавляющим обыкновенность, оказалась здоровенная жестяная бадья
с водой на донышке посреди гостиной. Егор машинально поправил сползшую кружевную салфетку на громоздком ящике телевизора «Садко».
- В холодильнике – еда, - пустым голосом произнесла Нюха. – В шкатулке – деньги, золото. Ничего не понимаю.
Было страшно, и Егору захотелось, чтоб Нина сейчас заплакала, пусть бы даже уткнулась в его плечо. Когда утешаешь кого-то, становишься сильнее, в голове будто переключается тумблер, и ты сам уже лишаешься права паниковать. Но Нюха, зачем-то ухватив кочергу, всё так же бесцельно бродила по дому, потом вдруг, словно о чём-то догадавшись, воскликнула:
- Надо в погребе посмотреть!
Егор вздрогнул. Спускаться в темную сырость ему сейчас совсем не хотелось.
- Нин… - неловко начал он. – Мне к бабке надо.
- Иди, иди, - ответила Нюха – Егору показалось, что она хотела добавить «трус», он даже замер, ожидая этого слова, как удара. Но ничего не последовало: Хрюкиной было не до него.
Во дворе стоял Павел. Он озирался без боязни, с любопытством.
- Я в подвал спущусь, - зачем-то сказала ему Нюха.
- В милицию надо позвонить! – сообразил Егор.
- Обязательно. Только что ты им скажешь? – быстро спросил Павел. – Что вернулся в деревню, а там – никого, высылайте срочно наряд, пусть ищут жителей?
Егор стиснул зубы.
- А ты с ней не пойдёшь? – Павел кивком указал на скрывшуюся в сарае девушку. – Мало ли что она там увидит…
- Что, от мышей её защищать? – буркнул Егор.
Павел улыбнулся с пониманием и пожал плечами.
В сарае загрохотало, неожиданно гулко застучали шаги по лестнице, и дверь распахнулась. Нюха, переложив кочергу под мышку, чесала плечо.
- Комар укусил. Здоровый, гад, - спокойно сказала она. – Пошли к твоей бабке?
- Пошли... – нехотя отозвался Егор.
В бабкином доме внезапно защемило сердце. Любимый пластмассовый Олимпийский Мишка стоял на подоконнике. Представилось, как бабка берет его осторожно больными артритными руками и прижимает к себе, вспоминая Егорку, и в несчётный раз рассказывает соседке Поше, как внучек, думая, что мишка из шоколада, обгрыз ему нос. Рыжая плюшевая кошка Наташка с изумрудными пуговичными глазами, не раз оторванными и пришитыми, лежала на его, егоровой, кровати, застеленной по-деревенски, с громадной пуховой подушкой углом кверху. Нюха, взглянув на Егора, деликатно ушла в другую комнату, и его это сразу разозлило. Заговорил он нарочно грубо:
- И тут бадья стоит с водой. Сушняк у них у всех что ли был?
Нюха молча напилась и вышла.
- В подвал полезешь? – спросил Павел во дворе.
Егор вцепился в него взглядом – подначка распознавалась. Не сказав ни слова, он шагнул в открытый сарай и рывком откинул крышку погреба. Пахнуло сыростью и гнилью. Когда спускался по ржавой лестнице, в квадрате света появилась тень – Нюха пришла следом. На черном от гнили кочане сидела крупная крыса. Егор вздрогнул, лестница лязгнула.
- Что там, Егор? – звенящим голосом спросила Нюха.
«Пошла ты!» - мысленно отозвался Егор.
Крыса убегать не собиралась. Только когда Егор вырвал из кармана нож и замахнулся, она дернула узкой мордой и исчезла в капусте.
- Отойди от двери, света мало!
Тень Нюхи отодвинулась.
В темный угол с последней ступеньки лестницы заглянуть всё равно не удавалось, Егор нехотя сошёл на пол, скользкий от сырости капустных листьев. Спичек и зажигалки не было, повод выбраться из подвала нашёлся, но некстати вспомнился фонарик в мобильнике. Обманывать себя – то ещё искусство, Егор замешкался.
- Егор, всё нормально?
- Нормально! – прошипел Егор.
Фонарик светил неожиданно ярко, его синевато-белый луч раскроил темноту, как меч джедая. Егор закричал. Тело его, без участия разума, метнулось к лестнице. С размаху впечаталось в кирпичную стену. Отскочило. Рухнуло.
Боль. Гниль. Грохот. Рывок.
И свет.
Очнулся он под голубым небом.
- Егорка! Егорка! – повторяла белая лицом Нюха, остервенело скребя ногтями недавний комариный укус. Из за её спины выглядывал Павел.
Егор моргнул несколько раз, у него разом заболели лицо, плечо, колени и кисти рук.
- Что случилось, Егорка? Что там?
- Бабушка там.
- Что?
- Она сухая совсем, вся в язвах. Маленькая, как ребенок.
Его начало рвать, и Нюха отошла. Пока он боролся и уступал скручивающим живот спазмам, слышал обрывки тихого разговора Нюхи с Павлом: «…милицию!» - «Конечно… завтра…» - «… ночевать?» - «Успокойся! …только завтра! Электричка…» - «На станцию…» - «Успокойся, говорю!»
Испачканную куртку Егор стянул и бросил в сарай. Телефон остался в подвале. К чёрту телефон.
- Ты как?
Его ещё мутило. Мумифицированная безглазая баба Катя, вся в кровавых язвах, плыла перед глазами.
- Трупов, что ли, раньше не видел? – ласково спросил Павел.
Повод для конфликта и драки был, но руки дрожали.
Шатаясь, он поднялся на крыльцо, повис на дверной ручке, справился и ввалился в дом. Рухнул на кровать грязный, жалкий, трясущийся, закрыл глаза и упал в беспамятство.
Во сне он пытался поднять маленькую мумию – она могла уместиться в двух его ладонях, но руки не повиновались совсем. Не получалось даже поднять их и рассмотреть, что же с ними случилось. Время от времени раздавался жуткий скрежет – как будто скребли по жести. Егору захотелось проснуться – иногда у него это получалось, но только не сегодня. Он выплывал в реальность, но его, с последовательным садизмом, затягивало обратно. Наконец, ему удалось открыть глаза. Несколько глухих ударов сердца он никак не мог разобрать, где находится. Лежал он на мягком и мокром, в темноте. Знакомый по кошмару скрежет повторился. Егор понял: кто-то черпает алюминиевой кружкой воду из бадьи. Попытавшись встать, заскрипел зубами – он спал с заложенными за голову руками, и теперь не чувствовал их от самых плеч.
Свет нигде не горел. Парень кое-как поднялся, шатаясь, ввалился в соседнюю комнату, кружка снова зачерпнула воду. В руки с одуряющей болью возвращалась кровь, и Егор вспомнил, как в детстве представлял, что это заливается в жилы жгучая кислота.
Напрочь вылетело из памяти, где находится выключатель, Егор зашарил по стене. Он молчал, молчал и тот, кто методично, раз в три минуты, зачерпывал воду и выпивал её жадными глотками.
Когда свет вспыхнул, Нюха повернулась к Егору и закричала так, что у парня подкосились колени:
- Выключи свет!
Он повиновался. Сердце грохотало. Засвеченные глаза Егора выхватили кадр: малиновое лицо, огромные черные глаза и выпуклые кровавые волдыри по всему телу.
- Нина… - тихо сказал Егор. – Ты… что с тобой?
- Ничего, - голос у Нюхи был сухой, хриплый. – Пить хочу.
- Ты горишь вся.
- Я в «Скорую» хотела звонить, Павел отговорил. Да и правда, какая «Скорая» сюда поедет?
- Павел? Где он сейчас?
- Спит он.
Егор попробовал сжать кулак. Кисть была вялой, словно из пластилина. Он полез в карман и вспомнил, что нож остался в куртке.
- В милицию так и не позвонили?
- И не позвоним! – голос Павла прозвучал прямо за спиной, Егор дёрнулся, зацепил табуретку. Лампочка загорелась ярко, как настоящее солнце. – Нечего тут милиции делать. Это вообще не в её компетенции.
Егор прикрыл глаза рукой. Нюха закричала, чтобы выключили свет, но Павел только улыбнулся в ответ.
- Да выключи ты свет! – опять заорала Нюха.
Егор, сквозь серую пелену, увидел, как рука Павла дёрнулась с грохотом и Нюха рухнула на пол. Завоняло горелым порохом. Чёрный нестрашный пистолет плавно повернулся и уставился в его лицо, потом опустился ниже. Нюха завыла сквозь сжатые зубы.
- Ты что, сука, делаешь… - почему-то шёпотом сказал Егор.
Пистолет снова дёрнулся и реальность подёрнулась рябью, поплыла медленно, звуки смешались в один – протяжный и тусклый. Второй выстрел Егор даже не услышал, только вздрогнул, когда пуля ударила в другую ногу.
- Есть в этом что-то символическое! – говорил Павел откуда-то издалека. – Не каждому удаётся вернуться в детство.
Егора шлёпнуло по щеке. Он скосил глаза: обломанная ветка с чуть подвявшими листьями. Точно такую же Павел бросил Нюхе. Она, изо всех сил сжимая простреленное колено, хватала воздух ртом.
- Я сейчас пойду, утром вернусь. Ну, вам-то разницы нет, - рассказывая, Павел обильно пшикал на себя резко пахнущей дрянью из баллончика. – Не волнуйтесь, я же не зверь какой, всё понимаю. Попрощаться там, всё такое. Вот вам, на чуть-чуть хватит.
Он вытащил из рюкзака спиральку от комаров, отломил кусочек - сантиметров пять, - и щёлкнул зажигалкой.
Резко, без предупреждения, в Егора вцепилась боль и он закричал, скорчившись.
- Вообще, вам повезло даже! – не обращая внимания на крики, продолжал Павел. – В жизни надо сделать что-нибудь великое, после чего не стыдно будет умирать: открытие, рекорд, написанная книга, – да что угодно. Вот вы. Ну, приехали бы сюда. Пожили бы, может даже поженились бы. Дом, дерево, сын – скучно это. А так вы – участники масштабной программы. Поможете нашей армии.
Закончив натираться, Павел деловито сказал: «Так!» и дотронулся поочередно до нагрудного кармана, цепочки на шее и левой подмышки.
Егор смотрел на странный знак на куртке. Три круга, выстроенные треугольником.
- Воды не принесу, извините. Собственно, мучиться вы сильно не будете. Только не держите зла – всё для дела ведь. Если вдруг война, понимаете? А то с деревней промашка вышла - ну что делать, Мать-Россия, безалаберность! - никто не думал, что у опытных образцов такая короткая жизнь окажется, опоздали, не успели изучить. Хорошо, старушка до погреба сумела дойти, а то партия пропала бы, а в темноте и сырости они подольше протянули. Ну, а с вами успеем всё.
Павел подхватил за ножку табуретку и, примерившись, запустил в окно. Зазвенели стёкла. Пластмассовый Мишка упал на пол.
- Ладно, до завтра! Кстати, и о похоронах не беспокойтесь – разложение при солнечном свете буквально за сутки произойдёт.
- Тварь! Стой, су-у-ука! – выдавил Егор.
- Егорка, не надо. Ничего ты не сделаешь, - неожиданно спокойным голосом сказала Нюха.
А он и сам понимал, что не сделает.
Дверь закрывать Павел не стал, и она заскрипела ржавыми петлями. Нюха смотрела на Егора, не отрываясь. Глаза у неё были большие и тусклые.
- Нин… - вздрагивая от боли, сказал Егор. – Прости меня. За всё. Знаешь, мы правда могли бы…
Нюха слабо улыбнулась. Волдырь на её плече лопнул, из него выбирался, энергично шевеля лапками, крупный комар. Неверной рукой она потянулась к отломанной ветке.
Спиралька на столе уже догорела. Комары летели на свет, радостно звеня.
2012 г.