Цитата:
Сообщение от Mantiss
ch.aos, а что, мне понравилось...
|
Спасибо за оценку) Начало... ну, возможно, там небольшой перебор с описаниями и красивостями. А на второй взгляд найдется что?)
Если можно, я выложу сразу еще кое-что. Маленькая зарисовка на блиц-конкурс по теме "Анафема".
Скрытый текст - Анафема: - Признала ли ты грехи свои?
- Признала, отец. Признала.
- Каешься?
- Каюсь, отец, каюсь!
Отец Валерий щурится, не верит еще. Тонешенькая, худенькая, едва только косточки из-под грубой нитки не торчат — куклой валяется на полу, коленки кровью уже сочатся... а вот не верит он. Не верит и все.
Девчонка поднимает голову. Глазищи — в пол-лица, огромные, голубые-голубые... ну яко ангел, право слово. Отец Валерий грозно хмурится, захлопывает молитвенник.
- Не доведет до добра тебя баловство, девонька, не доведет. Это ж...
- Так я ж что! - подхватывается девчонка. - Я же ж это... по бабкиным... она же ж, отец, всю деревню лечила, помню! И меня лечила...
- Ты, девонька, не перечь мне, - одергивает ее батюшка. - Знаю я, как оно — там нашепчу, тут поворожу, там травку приложу — а там, глядишь, уже и лукавый подбирается...
- Да как же ж... - девчонка аж вскакивает на ноги. - Какой то лукавый! Ну какой то лукавый, отец? Я же ж и вон Прасковье ногу-то отвела, помнишь? А свинью Васькину, ась? А как Марфе рожать помогла, помнишь? Живехоньки оба, что она, что малой ее, а еле вытащила со свету с того!
- И все-таки, девонька, - хмурится снова отец Валерий, - бросай-ка ты это дело. Хоть травницей будь, лекаркой — но заговорами, тьфу, это ж бесовское все! И смотри мне, девонька, - по доброте, по вере я тебя жалею. А будешь еще лезть в ворожейство — как есть снова анафематствую!
- А жизни — как же...
- А душа твоя, девонька? Нет уж, жизни и без бесовского спасешь. А вдругорядь к церкви не верну, слышишь?
- Слышу, батюшка, - чуть слышно шепчет девочка. Так и стоит она перед святым отцом: лен с платьица заплатками светит, на косах пшеничных — старый бабкин платок. И глазищи эти горят, горят...
- Ступай, - велит отец Валерий. И девочка повинуется.
В одиночестве батюшка осеняет себя крестным знамением. Три раза, девять... а тревожно на душе, тревожно...
К вечеру дело скоренько идет, над речкою уже воздух холодеет, а небо кровавое, золотое, синее... А Аленка и не смотрит на эту красоту, и знать не знает, что там в тени крадется за нею...
И думает думу свою.
До хаты на окраине долгонько идти, мыслей — уйма. Вот, скажем, отлучил ее когда батюшка, озлившись на упрямство, - что то было? Когда шепот из углов ночами, когда крестик грудь жег? Когда зарытая под половицей бабкина книга сны бередила?
Бабка Аленкина, баба Саша, старухой была не вредной, помогала всегда кому могла. Улыбалась, пока Аленке про зверобой да пастушью сумку рассказывала, пока наговоры учить давала, пока с сироткой возилась да по хозяйству дела делала. А вот в деревне не шибко ее любили — говорили, будто бы старуха с — тьфу-тьфу-тьфу — дьяволом связалась, и что девку туда же утягивает. Но мирились, ругаться да гонять — не гоняли, а за помощью шли сразу. Помогала баба Саша, всем помогала.
Аленка никогда в эти россказни да слухи не верила. Однако как померла баба Саша, думала все, вспоминала... Как бабка в церковь ходить не хотела — говорила, что и без того дел. Как ночами, бывало, Аленка встрепенется — а за окном тень рогатая... или и вовсе, просыпаться не просыпалась, а топот слыхала. Как бабка рукою болезнь, а то и смерть отводила...
Помирала она легко. Хоть и говорят, мол, ведьмы долго, с муками помирают, баба Саша как уснула... А перед тем, как заснуть, Аленке строго-настрого запретила говорить кому о книге под половицею, но, как время придет, наказала забрать. И уйти. Навсегда, далеко уйти, ибо здесь жизни не будет девке...
А в хате — темень уже, ночь на дворе. Аленка свечи зажигает, да только все равно — боязно как-то, тревожно, будто наблюдает кто, выжидает. После смерти бабкиной тоже так было, и как отец Валерий анафеме предал... И перекреститься — не поможет, на минуту оставит, а там опять — страшно...
Коленки дрожат уже, ноги не держат — Аленка на скамью садится, ручонками плечики обхватывает. Зябко еще, хоть и тепло в избе, а все-таки зябко... прямо хоть бабкину книгу доставай да читай, что там на такие случаи читают.
А за окошком уже сверчки песни завели, у печки мышка скребет — баба Саша всегда животину привечала, ни таракана, ни комара не убила. Всех повывела словами, а одного мышоночка оставила - «чтоб дом не умер», сказала она тогда. Чтоб в нем всегда живая душа жила.
Ночь-полночь, а сна нет.
Аленка на печи лежит, в темноту глазищами зыркает, слушает, как сверчки на скрипочках своих играют. А в голове все слова батюшкины крутятся, заснуть не дают. И книга бабкина...
Не утерпеть, не уснуть. Аленкины босые пятки стучат по деревянному полу, ручки — беленькие, мягонькие, барынины ручки — царапают доску, достают книгу. Тяжелую, в коже, какие только у господ в библиотеках и бывают. Только пользы в этой книге больше, чем во всей библиотеке...
- Видать, время пришло, - бормочет Аленка, собирая узел. - Верно бабка сказала, не будет житья... уйду, до рассвета уйду...
А самой плакать хочется, как жаль жизнь свою бросать. Да делать нечего — мигом вспоминаются батюшкины слова, косые взгляды деревенских баб, как девки злобятся, как парни усмехаются... Люди-люди, к вам же ж с добром, а вы все одно — лукавый да колдовство... тьфу.
И вправду, не рассвело еще, как хлопнула дверь хаты, и Аленка, держа мышеньку в теплых ладошках, ушла куда глаза глядят. Ни один пес не залаял, ни одна курица не всполошилась, ни одна травинка не примялась...
Ушла Аленка, совсем ушла. И книгу унесла с собой, и умение, и удачу с собой забрала.
А с крыши ее хаты глядел косматый, рогатый, самый что ни на есть черт. Глядел ей вслед и радовался-смеялся, да хозяйским взглядом мерил деревушку. Потирал черные руки и грозил Аленке кулаком, чтоб вернуться не подумала...
26 июля 2011
|