Гришин остановился, бросив рюкзак под ноги. Глаза под сросшимися бровями внимательно изучали местность. Заброшенные дома и выбитые окна, покосившиеся столбы и оборванные провода – очередной мертвый квартал мертвого города, мертвой страны. Ни движения ни звука. Улицы хоть и выглядели пустыми и хорошо просматривались - рисковать не стоило. Сегодня отвага уже давно не благородное дело, лет как пять.
Сырые мартовские сквозняки продували брошенные «сталинки», щекоча засаленную бороду. Впрочем, не только сквозняки. Насекомые тоже - маленькие злобные паразиты, шныряющие в зарослях хитина. В этот день путник думал о дезбане.
Единственный подъезд пятиэтажного здания, куда он собирался войти, был помечен большим жирным крестом зеленого цвета, что значило "безопасно". Входить внутрь он не торопился. Краска над дверью выцвела и местами облезла, что настораживало, так как в «живых» домах знак убежища постоянно обновляли. Путник вынул из-за спинного чехла алюминиевую биту, продев запястье в лямку.
Он, на манер бандитов Дикого Запада, поднял длинный прорезиненный брызговик, болтавшийся на шее, и опустил горнолыжные очки. Перебросив за плечо рюкзак, двинулся к двери.
Раздался звук клацнувшего замка. Мужчина, напрягшись, замер, подняв биту.
- Все нормально! – разнеслось по улицам из динамика, закрепленного на перекошенной раме. – Можешь входить!
Гришин отступил назад.
За свои пятьдесят лет он многое повидал. Особенно в последние годы. Тогда кончина жены, сразу после Падения, заставила путника практически сдаться. Жизнь, казалось, не существовала - и в прямом и в переносном смыслах. Кругом, куда не глянь, витала Косматая. Паника, страх, смерть. Для многих эта последовательность оказалась классической. Возможно, и для него стала б таковой, но однажды, спасая маленькую девочку, Гришин воспрянул, и стал драться. Эта битва оставила в душе много шрамов и рубцов, она сформировала из него опытного бойца, превратив в неприступную крепость, подготовив к войне.
С приобретенной суровостью и жестокостью, путник вместил добро и заботу. Однажды, защищаясь от мародеров, перебил всю банду: пятерых расстрелял из АКМ, двоих догнал и добил, потом всем пустил по пуле в голову. Девочка все видела. Пришлось многое объяснять, ведь убийства живых для нее новь. Это жестоко и беспощадно, но такова реальность.
В тот же день они наткнулись на схрон с провиантом, похоже, убитых бандитов. Он приготовил стряпню из мясных консервов, они поужинали в разрушенном, холодном сарае и легли спать, завернувшись в пальто. Гришин старался отдать ребенку тепло, нежно прижимая маленькое тельце – на улице стоял ноябрь. Так он заботился.
От холода не мог долго уснуть, что и спасло жизни: несколько «ходячих» забрели, почуяв человеческий дух. Битый кирпич в тишине послужил сигналом тревоги. Заклинившись с ребенком в угол, в свете догорающего костра, он по одному уложил мертвецов. Так, с автоматом в руках и просидел до утра, рассуждая о понятии добра и зла: есть ли Бог, почему он покинул людей, ввергнув в Хаос?
На этот вопрос Гришин искал ответ по всей стране, смешивая черты убийцы и отца. Когда девочка погибла, заразившись, понял - нет ответа, нет Бога. На свете одно божество – бесконечная борьба. Мир – Колизей, люди – гладиаторы…
Странник опустил, ставший не нужным, брызговик, обнажив заросшее лицо. Фигура в тени не двигалась. Мужчина присматривался.
Свободной рукой, вынув из кармана разгрузки самокрутку, воткнул в щель, скрытую в зарослях. Спички давно кончились. Зато время на оценку ситуации добавилось. Гришин, закаленный опытом борьбы и выживания, понял: есть три варианта отхода. И верный только один. В его планы еще входила дезбанька, и нарушать их он не собирался.
Самый верный выход – наступление.