Глава 2
- Нант… Нантиль… Нант! Ну, давай, вставай… Ты что, спишь?
Открыв глаза, мальчик расплылся в улыбке.
- Экри, - тихо произнес он, глядя на пожилую женщину.
Улыбнувшись в ответ, она похлопала его по левому боку.
- А что у тебя с губой? – прищурившись, спросила Экри.
- Я не знаю, - пожав плечами, ответил мальчик.
- А почему ты тут лег, а не поднялся в нашу комнату? – наступая очередным вопросом, продолжила она.
- С улицы все видно… - не раздумывая, ответил мальчик. – Там никого не было.
- Твоя мама ушла на рынок, - так же, не раздумывая, ответила женщина. – Ткань ведь еще нужно продать… Пора продавать ту, которую мы понаделали.
- Экри, а когда мы будем есть? – приподнявшись, ее маленький собеседник сел на плиту. – Ты тоже хочешь есть?
- Да, хочу, - кивнув, ответила она. – И я знаю, как нам раздобыть еду, - улыбнувшись, женщина добавила. – Горячую еду…
- Да? – расплывшись в радостной улыбке, переспросил мальчик. – А как?
- Пойдем со мной, - не тратя время на раздумья, ответила женщина. – Увидишь... Только мне, сначала, надо вернуться домой, - оглядевшись по сторонам, она добавила. – Я быстро… Я сейчас.
Не сказав больше ни слова, она убежала в сторону четырехэтажного здания, возведенного из серого бетона. Там находилась их комната.
Зевнув, мальчик вновь присел на плиту. Прошли считанные мгновения, прежде чем он погрузился в сонливые раздумья.
Он все еще глядел вслед Экри. Он приходилась ему прабабкой – бабушкой его матери. И мальчику она казалась самым опытным человеком на свете. Экри была хорошей ткачихой, и всегда могла раздобыть деньги на кушанье и питье. Она видела множество смертей и рождений, и знала множество историй. И, к тому же, она давно уже являлась одной из немногих – слишком мало осталось у мальчика близких людей.
Нантиль уже слабо помнил свою жизнь до прихода в Карн. Это случилось два с половиной года назад – ему тогда еще не было и четырех лет. И до этого они жили в небольшом селении, чуть севернее Карнской Дуги. Земля там была не особо плодородной, и жили они не богато. Но род был дружным, а отношения – крепкими. Там проживали лишь несколько родственных семей. И даже к незаконнорожденному малышу люди их рода относились хорошо.
Но Нанту не исполнилось и трех лет, когда неведомая хворь пришла в их край. Сначала она выкосила свиней и всю домашнюю птицу, потом – собак. А вскоре добралась и до людей. И за три недели опустошила их родовое поселение.
Четырнадцать человек тогда пережило пошесть, но этого было слишком мало, чтобы поддерживать порядок в хозяйстве. Тяжко тогда им приходилось, но они протянули еще год. В то время и пришел конец всякой нормальной жизни: урожай кукурузы погибы от какой-то дряни - сизой трухи, изъедавшей созревшие стебли и початки. А последние коровы, породистые и длиннорогие, были съедены еще в начале голодной весны.
За тот год трех взрослых людей их рода убили и съели разбойники, а девочку-подростка поймали охотники за живым товаром, сразу же продав в рабство. И еще двоих стариков добили болезни. Так, в деревне, не считая малыша Нанта, осталось семь человек. Они пытались продать свою скудную землю, но это было слишком трудно. Ведь и соседние селения изрядно опустели, когда по ним прошлась пошесть, убивавшая людей и животных. И на соседних полях погибал урожай.
В то время в округе, по-настоящему, ценился только живой товар. За молодую здоровую женщину давали столько пшеничного зерна, сколько она весила. Крепкий мальчик стоил мешка кукурузы. А за небольшой воз овощей на невольничьем рынке можно было купить сразу нескольких рабов из числа пахарей-крестьян. Тогда жизнь в тех краях стала слишком опасной.
Поделив оставшееся добро, родственники Нанта бросили свое селение. Но в северные спокойные земли Эруана путь был закрыт ополченцами из числа местных. Им в те годы хорошо платили важные люди из Брана, которые следили за тем, чтобы зараза не разошлась по всем уголкам державы.
Экри, Нанту и его матери, Арад, повезло. В городе жил их родственник – дядя Бару. Так они и поселились в Карне, что довлеет над рекой Атон.
- Ну, пойдем, - похлопав мальчишку по плечу, произнесла Экри.
Женщине хватило одного лишь мига для того, чтобы вырвать мальчика из паутины воспоминаний и чужих рассказов.
Она повела Нантиля по Тележному переулку, а затем они сразу же свернули на Красную улицу, одну из главных.
В свои шесть с небольшим мальчик знал Карн, как пять пальцев собственной руки. Он легко мог бы нарисовать город, и без труда вывел бы на этом рисунке множество деталей.
Город представлял собой пятиугольник, немного вытянутый с юго-запада на северо-восток, почти на три тысячи локтей. Но в самом узком месте его ширина составляла чуть более двух тысяч. И, стоя на любом из перекрестков, глядя в любую из сторон, пешеход вдали видел городские стены или очертания ворот.
Нантиль давно уже привык к тому, что город слишком прост и невероятно сложен одновременно. Нант начал привыкать к этому еще тогда, когда впервые оказался здесь.
И теперь мальчик хорошо знал природу этих улиц. Обычные горожане жили в одноэтажных домах без окон, выстроенных из местного известняка. Это касалось подмастерий, базарных торговцев, цирюльников, поваров и прочих обычных горожан. И в каждом из длинных прямоугольных кварталов было по четыре таких дома, приземистых, с желтовато-серыми черепичными крышами. Внутри квартала – общий двор, в котором располагались сараи, курятники. Там же, во дворе, жили свиньи, а иногда удавалось разместить небольшой огород и, даже, несколько фруктовых деревьев.
Более зажиточные люди, лавочники и ремесленные мастера, жили в почти таких же домах, но двухэтажных. На втором этаже всегда обустраивали окна, сквозь которые можно было разглядывал улицу или любоваться небом. Там же, наверху, обитатели домов занимались домашними делами, отдыхали и спали. А иногда им удавалось достроить и третий этаж, и жить там. Но внизу, во всех таких домах, всегда располагались лавки и мастерские, или же – небольшие харчевни.
Повсюду в городе было немало и нежилых строений: амбары, склады, кузницы и конюшни.
К тому же, Нантиль давно привык, что большое значение в Карне имели бани. Их насчитывалось восемь, не считая тех, которыми пользовались лишь сами же хозяева. И восемь крупных бань значили в жизни города не меньше, чем центральный рынок. Ведь порой, эти громадины расползались на целый квартал. В них приходили не просто помыться и размять уставшее тело. Туда приходили и за хорошей беседой, и за горячим ужином, и за выпивкой. В этих дворах, окутанных дымом, останавливались на ночь купцы, коробейники, странствующие фокусники, поэты, музыканты и любые прочие странники. И можно было найти там даже людей, знакомых с волшебством.
Но даже завеса дыма, клубившегося над банями, едва могла закрыть от взора странников лучшие городские постройки. Окутанные дымом бань и пекарен, они казались еще более величественными.
Особым великолепием отличались дома купцов и глав ремесленных союзов. Высотой эти здания были в два-три этажа. Строили их из хорошего кирпича, а крышу выстилали лучшей серой черепицей. Внешние стены таких домов полагалось выкрашивать в темно-желтый, бледно-зеленый, светло-розовый или красный цвета. И стены были покрывались прекрасными лепными украшениями. Узорами и резьбой украшались и двери, и арки дворовых ворот, и сами ворота.
Но наиболее удивительной вещью Нантиль считал окна таких домов. Их было много – окна обустраивали на всех этажах, и со всех сторон. И в этих окнах почти всегда стояло прозрачное стекло, хрупкое и дорогое. Наверняка, поэтому дома богачей казались ему гораздо более уязвимыми, чем те, в которых жили простые горожане. Потому как стекло в окне мог разбить один небольшой камень, превратив это роскошество в россыпь бесполезных осколков. Да и ворам, казалось, ничего не стоило влезть в такой дом.
Но эта уязвимость была лишь маревом обмана. Ведь за умышленно разбитое окно преступнику отрубали правую руку и навсегда изгоняли из Карна. А воров, просто, продавали в рабство.
- А сколько стоит такой раб? – обратившись к бабушке, поинтересовался Нант.
Мальчик с любопытством рассматривал худощавого поджарого человека, которого вели в сторону подземного «отстойника» работорговцев.
- У таких людей, как мы, рабов не бывает, - рассмеявшись, ответила Экри.
- Но рабы облегчают жизнь людям. Они же могут готовить, прибираться, таскать тяжести, - задумавшись, тихо высказался мальчишка.
- Но нас это не касается… - покачала головой его прабабушка.
Свернув с Розовой, второй главной улицы Карна, они оказались в малолюдном переулке. Туфовых плит тут не было, и пешеходам приходилось ходить по утоптанной глине. Потому как власть имущие люди только теперь взялись за то, чтобы принудить местных обитателей обустроить свой переулок.
- Потому что мы бедные? – все так же задумчиво продолжил мальчик.
- Ну да, - не раздумывая, спокойно ответила Экри.
Увидев нескольких людей, стоявших у дворовых ворот, женщина подскочила к ним, потащив мальчика за собой. Женщина и двое юношей обсуждали нечто бытовое, но не особо важное. Поэтому назойливость пожилой незнакомки не особо смутила их.
- А где мертвец? – на выдохе произнесла прабабушка мальчик.
- Какой мертвец? – с недоверчивым прищуром переспросила женщина.
- Значит, унесли уже… - лукавила Экри.
- И что с ним было не так? – вмешался один из юношей. – Людей часто убивают тут, почти каждый день… Тут и чужаков много, и всякого отребья. Да и даже уважаемые люди, напившись, легко могут что-то не поделить. Такое часто бывает… Дело и до ножей быстро доходит. А бывает, берутся и за топоры, и за дубины, и даже за самострелы…
- А этот умирал без крови, - покачав головой, отрезала Экри. – Наверно, отравили… Или нет? Как думаете?
- Всякое бывает, - пожала плечами женщина.
- Но он-то, наверняка, знал что-то важное – какую-то тайну. Ведь какой убийца будет тратиться на яд и, при этом, не обкрадет жертву…
- Да уж, - задумавшись, кивнула головой обитательница переулка.
- Я тут подумала о кое-чем… - замялась Экри. – Есть у меня свои предположения. И, возможно, даже я сама знаю о тех секретных делах, о которых знал убитый...
Разглядывая пожилую незнакомку, женщина едва могла скрыть интерес. Расчет прабабушки Нанта был верным – в чужом любопытстве она знала толк.
- Ну, мы… - замялась местная женщина.
- Жаль, что нам надо возвращаться домой. У нас там еда горячая… каша с бараниной.
- Гречка?
- Нет. Пшеничная… - на мгновение задумавшись, осторожно ответила Экри.
- Везет вам, - вздохнула ее собеседница. – У нас вот, пшеничное зерно в каше бывает только осенью. Да и то, с полбой смешиваем.
- Но у нас ведь тоже не каждый день, - улыбнувшись, отмахнулась Экри. – Просто, сейчас надо поспешить, а то нам не останется.
- У нас, вот, гречка с бараньим жиром. Целый котел… - все так же мялась собеседница.
Экри промолчала. Едва сдерживая улыбку, она смотрела на правнука. Такой трюк уже давно был испробованным. И сейчас казалось, что их в любой момент могут пригласить вглубь двора, или даже в дом, к очагу.
- Мы все это знаем… - неожиданно произнес второй юноша.
До сих пор он молчал, но сейчас все же решился.
- Ты о чем? – изумилась женщина, вероятно, приходившаяся ему матерью.
- Приходила старуха – рассказала все об этом мертвеце, - продолжил он.
- Расскажешь потом, - прикусив губу, произнесла мать.
- А, понял, - вспомнив, подхватил первый юноша. – Я… когда сюда шел… В общем, дочь росписчика посуды рассказала, что тут кого-то «белые» утащили. И, наверно, он от заразы умер…
- Дочь росписчика посуды? – удивился его брат. – О чем ты с ней там болтаешь?
Юноши уже были готовы поссориться прямо при чужой женщине.
- Ладно, уходите, - произнесла их мать, обратившись к Экри. – Вам пора, а то без ужина останетесь.
Вежливо кивнув, прабабушка Нанта ушла вместе с мальчиком. Мимолетно переглянувшись с ним, она разочарованно вздохнула.
Позади них все более разгорался начавшийся спор.
- …С посудным подмастерьем мы дел не имеем, - вмешалась в ссору юношей их мать. – Забыл, что ли?
- А если за нее дадут хороший выкуп? – сын сразу попытался найти подходящий довод.
- Ну… ну тогда можно еще о чем-то говорить, - казалось, она забыла, что пожилая незнакомка не успела далеко уйти и все еще слышит их разговор. – Но это тебе с отцом надо обсудить…
Нантиль и его прабабушка шли молча, вглядываясь в ворота и открытые двери. Экри таким же способом попыталась облапошить каких-то неприглядных женщин, чьих-то служанок. Но они сразу же вспомнили про «белых» и потеряли интерес к рассказу незнакомки. А на углу, где переулок пересекался с Красной улицей, мальчик и прабабушка пересеклись с женщиной, одетой небогато, но похожей на жену ремесленного мастера или купца среднего достатка. И она так же отмахнулась от них, вспомнив и про людей в белом, и про «заразу».
- Старуха рассказала? – осторожно переспросила Экри.
Сказав что-то невнятно, «купчиха» ответила вялым кивком.
- И какой она была? Внешне? Очень старая? Да? Такая… похожая на старый высушенный труп лошади?
Кивнув в ответ, женщина ушла вперед по переулку, в сторону Розовой улицы.
- Проклятая Ираки, - тихо произнесла Экри.
- Ты ее знаешь? – переспросил мальчик.
- И ты ее знаешь, - сдерживая слезы, усмехнулась прабабушка.
- Такая смуглая… ? - скривившись, задумался мальчик.
- Ага. Ее кожа быстро загорает на солнце, - кивнула женщина.
- И лицо у нее напоминает лошадиную морду? – попытался уточнить Нантиль.
- Именно так, - рассмеялась Экри.
- Я ее видел, с тобой, - кивнув, шепотом добавил мальчишка.
- С ней я знакома с начала зимы, - вздохнув, прабабушка бросил взгляд в сторону перекрестка.
Погрузившись в волнительные раздумья, она молчала.
- Она скоро умрет, - глядя туда же, куда смотрела Экри, негромко произнес правнук.
- Почему ты так решил? – грустно улыбнувшись, переспросила она.
- Я ее видел. Она гораздо старше тебя, - отрезал мальчик. – Она похожа на старую подошву от сапог.
- Это ничего не значит, - спокойно отмахнулась прабабушка.
- Но ведь она старше тебя лет на двадцать… Я ее видел, - нахмурившись, продолжил мальчик.
- Она может пережить меня на много лет, - рассмеялась Экри. – Я могу умереть гораздо раньше, чем она… Так бывает.
- Но почему? – вытерев слезы, выступившие на уголках глаз, спросил мальчуган.
- Она богаче, чем мы… хотя я живет на пустыре, - развела руками прабабушка. – У нее есть корова…
- А у нас было много коров, - небрежно смахнув слезы с век, ответил мальчик.
- Так мы всех тогда съели, - спокойно отрезала женщина. – А тех, что не съели… так они сами сдохли...
- И ее корова сдохнет, - облизав раненую губу, ответил Нантиль. – И сама она сдохнет.
Не ответив, Экри рассмеялась. Уж слишком упертым и решительным казался мальчуган.- сейчас он напоминал ей лучших мужчин их рода. Но, вспомнив, как их всех унесла та странная пошесть, Экри едва сдержала слезы.
Нант и его прабабушка молчали. Женщина погрузилась в тягостные раздумья, и, отвернувшись от мальчика, глядела куда-то в сторону.
- Посмотри, что у меня есть, - обратившись к нему, она неожиданно прервала молчание.
Нырнув рукой в кошель, висевший на поясе, она что-то достала оттуда. Открыв ладонь, Экри показала мальчику зерна оромо – шесть бобов.
- Знаешь, что это? – с улыбкой спросила она.
- Похоже на оромо, - пожал плечами мальчик и добавил. – Но мама говорила, что урожай собирают в конце лета…
Несколько бобов были зелеными, совсем еще спелыми. Другие лишь немного переспели и приобрели светло-фиолетовый окрас.
- Люди со второго этажа прорастили куст в своей комнате, в ящике с землей, - пояснила женщина. – И урожай с куста собрали недавно… Утром я у них купила еще два плода – за ту пряжу, что делает Арад.
Улыбнувшись, мальчик кивнул.
Бобы оромо были одной из немногих вещей, нужных всем. Ведь, в Карне только зажиточные люди рассчитывались чеками торговых домов, золотом и серебром. Бедняки же рассчитывались гвоздями и солью, зерном и скотом. Но уделом основной массы людей было оромо. Зерна этого дерева, бобы, ценили большинство людей: подмастерья и мелкие торговцы, фермеры и каны. Из этих зерен люди готовили густые ароматные, немного дурманящие, напитки. Как готовили и приятное питье, немного утоляющее голод. Но основным изделием из оромо были небольшие питательные слитки, твердые как сыр, слегка маслянистые. В Карне маленький Нантиль видел их почти каждый день. Но лишь несколько раз мальчику удалось попробовать слиток оромо на вкус.
- Это – ничтожно мало, - произнесла Экри, сжав бобы в кулак. – Но я что-то придумаю…
Нант понимающе кивнул.
Выйдя на перекресток, женщина и мальчик двинулись в сторону Рыночной площади. День близился к концу, а впереди у них было немало дел.
***********
Битва подходила к концу, и исход давно был предрешен. На головы и спины тех, кому уготовили участь проигравших, посыпались камни. Эту речную гальку запрятали заранее, уложив на подвесном поддоне, над головами сражавшихся. Но первые камушки вылетали оттуда еще в самом начале. А к концу представления стало ясно, что осталось не более двух третей от имевшейся гальки.
Камнепад лишь раззадорил сражавшихся – они еще сильнее лупили друг друга деревянным оружием и пинали ногами.
Однажды подобное уже закончилось тем, что кому-то из парней размозжили глаз. Брат пострадавшего тогда довольно быстро нашел неуклюжего обидчика, и сразу же убил его. Но и за погибшего заступились разгоряченные парни. Ножи нашлись у многих – началась настоящая бойня. И дощатый пол сцены в тот день был щедро залит кровью.
Городские жрецы одобрили такой исход, а простым людям то кровавое представление понравилось, и было принято с восторгом.
Но теперь хозяева балаганов, приходивших в Карн, старались следить за порядком. Тех, кто успевал излишне увлечься шуточной битвой, обливали холодной водой и выталкивали со сцены.
Вовремя успел сойти с помоста и один рассказчиков.
Выбрав нужный момент, мальчик бросился в его сторону. Проталкиваясь через передние ряды слушателей, сидевших на полу, мальчишка довольно быстро смог приблизиться к нему.
- Господин! – на выдохе вскрикнул маленький зритель.
Мальчик услышал более половины историй этого человека. Судя по говору, он был чужаком. Но это едва могло показаться странным, ведь их балаган пришел откуда-то издалека – может, из Брана, или даже из северных областей державы.
- А? – оглянувшись, произнес сказочник.
В его облике не было ничего чуждого для здешних людей. Но он не особо походил и на типичного обитателя холмистых равнин Эруана. Некрупное треугольное лицо, резко очерченный нос, низкий лоб с крупными надбровьями и светло-голубые глаза – этот мужчина легко мог затеряться в толпе и в любом из крупных эруанских городов, и в унтарском Оросе, и даже в Кундуне. Не выделялся бы он и среди темноволосых темноглазых жителей Невида и Арраса.
Перед мальчиком стоял самый обычный человек, знающий много удивительных историй.
- Я слушаю, - негромко произнес сказочник.
Сняв шляпу, он обнажил темные волосы с сильной проседью, не особо длинные, едва доходившие до мочек ушей.
- Пусть господин объяснит мне, кто такой Волакк, - задумчив прищурившись, произнес мальчик.
- Кто такой Волакк? – усмехнулся рассказчик. – Это знают все и везде.
- Я тоже знаю, - кивнул мальчик.
Нырнув рукой под рубаху, он достал висевший на груди медальон. Эту вещь ему при рождении подарила мать – маленькое серебряное копье, знак Волота.
- Ведь Волот – отец Волакка? – переспросил мальчик.
- Именно так, - кивнул его собеседник. – Так почему ты спрашиваешь?
- Почему Волакк потерял руку?
- Об этом шла речь в начале нашего представления, - улыбнулся рассказчик. – Значит, ты слушал не сначала?
- Да. Я поздно пришел, - сразу же отрезал мальчик. – Но я, все равно, хочу знать.
Сказочник ответил незлой усмешкой. Бросив взгляд в сторону сцены, он следил за тем, как с помоста сошли последние участники шуточной битвы.
Расслабившись, мужчина нечаянно приоткрыл плащ.
- Ты – однорукий, - приглядевшись, заметил мальчишка. – Почему ты сам не сыграл роль Волакка?
У рассказчика не хватало кисти руки и большей части предплечья. Но культю мальчик едва ли мог рассмотреть – она была закрыта несколькими слоями плотной черной ткани.
- Я – рассказчик, а не актер, - тихо усмехнулся сказочник. – К тому же, у Волаккка ведь нет левой руки. А я – калека без правой…
Осторожно оглянувшись, он поправил плащ. Теперь накидка снова скрывала его увечье.
И ведь этот человек опасался не зря. В Карне, как и в Бране, и в любом другом эруанском городе, за такое непотребство можно было нарваться на неприятности. Как и везде, калек тут не жаловали. И в город старались не пускать людей без глаз, рук или ног. Это касалось и беззубых, и просто слишком уродливых людей.
- Так почему Волакк потерял руку? – вновь спросил мальчишка, пристально глядя на сказочника.
- Он отдал свою руку Лилу… - не раздумывая, ответил его собеседник и сразу начал пояснять. – Он прятался от своих врагов. И Лилу, владычица тьмы, об этом прознала и предложила, что может спрятать его во тьме… Но все имеет свою цену, и она эту цену сама назначила. Она потребовала, в качестве платы, его руку – левую руку, которой он всегда держал щит… И он согласился, потому как только так мог спастись от врагов…
- И стал калекой? Сын великого Волота стал калекой? – изумленно, с едва прикрытым разочарованием, переспросил мальчик.
- Да, - сжав губы, кивнул сказочник. - Он ушел от погони, преследования, от смерти и поражения… Но Волакк стал калекой, никчемным и никому не нужным… - наигранно вздохнув, он замялся. – Только у Лилу хватило сил пожалеть его. Ведь она Матушка-Тьма, приходится мачехой всем разумным существам. Ее сердце открыто каждому. И только ее сердце смогло принять калеку, бывшего некогда великим богом-воином… Она пожалела и приняла его… И стала его щитоносцем – с тех пор она всегда, в час опасности, держит щит перед Волакком… Она заменила ему левую руку.
Внимательно слушая собеседника, мальчуган кивнул.
- Лилу жалеет Волакка… Все это питает ее, дает ей силу и жизнь: его чувства, его скорбь об утрате, его воспоминания о былом величии, - продолжил сказочник.
- Она злая, - перебив его, скривился мальчик. – Зачем мучить? Лучше бы убила его…
- Она – женщина, - негромко рассмеялся рассказчик.
- Но она же богиня? – осторожно переспросил мальчуган.
- Конечно, - не раздумывая, согласился собеседник. – Она - великая богиня. Она – владычица тьмы… А ведь тьма – одна из величайших вещей в нашем мире, - на мгновение прервавшись, он продолжил. – Во тьме не видно боль и страдания людей, не видно любые непотребства… Тьма – вещь чистая, изначальная, - невольно ухмыльнувшись, он отвел взгляд в сторону. – Во тьме люди скрываются сами, скрывают свои дела и намерения, и скрывают то, что им дорого.
- Ты мне не ответил, - разочарованно вздохнул мальчик.
- А ты не умеешь задавать вопросы, - рассмеялся собеседник.
- Почему Лилу потребовала, чтобы Волакк отрезал свою руку? Почему?
- Все имеет свою цену, - пожал плечами сказочник и, наклонившись к мальчику, тихо добавил. – Ты же это знаешь – сам почувствовал на своей шкуре.
Мальчишка не придал значение его словам. Раздумывая над судьбой Волакка, маленький слушатель глядел куда-то в сторону.
- А нет… я вру, - негромко усмехнулся рассказчик.
Мальчик вновь перевел взгляд на него. Он и не пытался понять, куда клонит калека – слушатель, просто, рассматривал его с чистым детским любопытством.
- Тебе сегодня утром очень сильно повезло, - продолжил сказочник. – А тем, кому так везет лишь однажды, хорошо во всех смыслах. Ведь ты сам ничего не платил… За тебя расплатились другие… Повезло так повезло.
- Мне сегодня не везло, - ответив серьезным спокойным голосом, развел руками мальчик.
- Ты уверен? – ухмыльнувшись, переспросил рассказчик. – То есть не везло вообще?
Мальчик пожал плечами.
- Или, просто, не было такого, чтобы повезло по-крупному?
Маленький слушатель закивал головой.
- Но ты утром погиб, - прикусив губу, кивнул в ответ собеседник.
Мальчуган все еще молчал. И в его взгляде читалась смесь недоумения и любопытства.
- Ты забыл?
- Меня зовут – Нантиль, - не зная, что сказать, замялся мальчик. – А тебя я не знаю…
- Это не имеет никакого значения, - усмехнулся рассказчик. – И даже то, что ты погиб, тоже не имеет значения… Тебя ведь сразу оживили.
Маленький собеседник вновь промолчал. Теперь он начал жалеть, что подошел к этому калеке. Такой сказочник ему совсем не понравился.
- Ты погиб – тебя оживили, - продолжил сказочник. – Одновременно, и просто, и невероятно, и как-то странно… Как вся наша жизнь.
Вытерев слезы, мальчик промолчал. Он все еще не мог понять, чего от него хочет собеседник.
- Заткнись ты, дурак безумный…
Услышав незнакомый голос, обернувшись, рассказчик увидел перед собой пожилую женщину. Ее зеленые глаза горели ненавистью, а резко очерченные ноздри крупного прямого носа сейчас выдавали волнение.
- Экри, - улыбнувшись, произнес мальчик.
- За такие глупости, за такие ужасные слова я бы тебе язык вырвала, - глядя на сказочника, продолжила женщина.
На лице калеки уже едва можно было разглядеть ту беспечную улыбку. Но он все еще оставался совершенно спокойным.
- Не трогай нас, - сквозь зубы бросила Экри. – Или я пущу тебе кровь…
В правой руке, между пальцами, она сжимала неказистый кривоватый гвоздь. Такой вещью она могла ранить обидчика в лицо, и даже попасть в глаз. Это понял и один из главарей балагана.
- Не трогай моего сказочника, - подскочив к ней, бросил рыжеволосый скуластый мужчина.
Ему хватило лишь нескольких мгновений для того, чтобы оказаться между Экри и калекой.
- Он же безумный, - со злостью ответила она, указав на рассказчика.
- А я тебя не помню, - приблизившись к ним, вмешалась привлекательная голубоглазая женщина, жена одного из главных в балагане. – Ты точно заплатила за своего малого?
- Я не платила, - спокойно отмахнувшись, призналась Экри. – Он же стоял, а за стоячих платить не принято.
- Он точно стоял? – теребя темный хвост своих волос, ее собеседница обратилась к скуластому распорядителю.
- Да. Почти точно могу сказать: мальчик стоял, - ответил мужчина.
- Все время? И не пытался сесть? – окинув взглядом Экри и Нанта, усомнилась женщина.
Неохотно согласившись, рыжеволосый кивнул. А ему она, без сомнения, доверяла.
- Уходите, - продолжила голубоглазая незнакомка. – Но, в будущем, мне бы не хотелось вас снова тут увидеть, - сглотнув, она добавила. - Увижу мальчишку среди зрителей – прогоню. Увижу рядом со своим ребенком – выкину как больного цыпленка…
Взяв Нанта за руку, Экри ушла прочь, так и промолчав. Выйдя из невысокого, но очень просторного хранилища сена, они оказались на обширной площадке. Добротная кирпичная стена делала это место более защищенным, чем многие крепости в округе.
Странствующий балаган расположился в карнских конюшнях. Когда-то, еще полстолетия назад, город обладал пятью сотнями лошадей. И в неспокойные годы Карн легко выставлял большой отряд – две сотни конников. Но со временем силы города растаяли: мало закупалось коней, мало обучалось всадников, и совсем мало внимания уделялось конюшням. Да и нужды в таких силах уже не было. И теперь Карн мог отправить на дело лишь двадцать пять-тридцать конных воинов.
- А где лошади? – оглянувшись по сторонам, произнес мальчик.
- Не знаю… - глядя на темное вечернее небо, ответила Экри. – Наверно, уже в стойлах стоят… Да и нам, вот, пора домой.
Огорченно вздохнув, Нант кивнул. Он ожидал увидеть тут настоящих всадников, закаленных во множестве боев. Но ни одного воина тут не было – лишь несколько конюхов и десяток слуг.
А самые крупные строения здесь были отданы в пользование разного рода дельцам. «Лишние» хранилища сена и фуража достались балаганщикам, а почти треть площади отдали торговцам, продающим скот. Так, в последние годы, громада конюшен превратилась в крупнейший в округе скотный рынок.
Но, из рассказов старших, мальчик знал и то, что это место не потеряло свое значение. Конюшни все еще оставались, в первую очередь, одной из городских твердынь.
Северная стена вплотную соприкасалась с юго-восточной стеной Карна. И единственные ворота вели прямо в город, в южные его кварталы. Было здесь и несколько подземных галерей, соединявших город и эту южную крепость. Так, в случае опасности, здесь могли сокрыться защитники города.
Нантиль бывал тут нечасто, но ему нравилось фантазировать, с карнских крыш разглядывая стены и дозорные башни конюшен.
Но сейчас Экри торопила его – она хотела добраться домой, как можно скорее. Женщина и ее правнук шли очень быстро, иногда срываясь на бег.
- Я весь день, до заката, провела на рынке… - издалека начала Экри. – Пришлось все время торговаться, выискивать, бегать туда-сюда… То зерна оромо на соль поменяла, то соль на гвозди. А потом гвозди, снова, на оромо. И затем, это же оромо – на пшеницу, а пшеницу – снова на оромо.
- И так все время? – полюбопытствовал мальчик.
- Главное – у меня получилось, - усмехнулась женщина.
Остановившись посреди одного из переулков, Экри открыла заплечную торбу.
- Загляни – пощупай, - негромко произнесла она.
Наверняка, на ее лице сейчас играла удовлетворенная улыбка. Но было уже слишком темно – вечерний сумрак сменился непроглядной темнотой.
Запустив руки в открытую торбу, мальчуган усмехнулся. Он сразу нащупал несколько слоев листьев.
- Хлеб? – развернув их, переспросил мальчик.
- Кукурузный, - согласилась женщина. – Вчерашний… но довольно мягкий.
- Да, - удовлетворенно хихикнул мальчик.
- А сбоку? Чуть ниже… - тихо продолжила она.
Нантиль недолго елозил рукой по торбе – вскоре же ему удалось нащупать какой-то жирный обрубок.
- Колбаса? – с сомнением переспросил мальчик.
- Свиная, - усмехнувшись, Экри добавила. – А еще, там - свиные уши… - прервавшись, она сразу же продолжила. – Пойдем домой. Скоро вернется твоя мама.
- Это – хорошо, - закрыв торбу, с искренним воодушевлением произнес мальчуган.
- Она хотела пробыть на рынке до самого закрытия. Значит, тоже наверно спешит домой.
Прошло лишь несколько мгновений, и они продолжили свой путь, двинувшись и дальше, сквозь вечерний город.
Арад, мама мальчика, действительно скоро должна была вернуться домой.