Анатолий Сергеевич Лапоть не разговаривал с ней третий день. Поссорились они с Аленкой, в общем, из-за сущего пустяка, но в этот раз мужчина решил серьезно обидеться. Он и раньше позволял себе не мириться с ее несносным характером и баловством. Тоже человек, не робот, в конце концов, чтобы быть идеальным и совершенным во всем. Но в этот раз твердо решил не разговаривать с ней неделю, а может даже и больше…
Тогда, вернувшись из гостей, он наговорил ей много грубостей, заставил прятаться в своей комнате, но это получилось скорее из-за душащей его непримиримой ревности. Когда чувствуешь, что родной человек больше тянется к чужому дяде, чем к тебе – не испытывая никакой благодарности за все, что делаешь ради него – тогда становится очень плохо, и отыгрываешься на том, кто тебе дороже всех. Чтобы за твоей любовью бежали и добивались ее, ценили.
А теперь Лапоть чувствовал какое-то новое неприятное чувство: отчуждение и ненависть в одном флаконе. Если бы этой проклятой девчонке не было на него абсолютно, ну просто абсолютно наплевать, давно подошла бы и помирилась с ним. Но нет, преспокойно перекладывает стекляшки в своей шкатулке, не смотрит в его сторону и не подходит, словно не он, а именно она решила порвать всяческие человеческие отношения между ними.
«Ну и пусть…» – зло подумал Анатолий Сергеевич. Снял очки и потер переносицу. Сильные эмоции часто отзывались резью и усталостью в глазах.
Лапоть злился. Несколько дней находился в постоянном раздражении и в мыслях доходил от одной крайности до другой. Так, например, всерьез замышлял расстаться с ней навсегда. Было бы лучше, проще, размышлял он, с какой-то воодушевленной злобой потирая виски, чем нянчиться и воспитывать равнодушного монстра, который безжалостно переступит через твой труп в старости. Лучше оборвать все сейчас. Раз – и готово. Ему и одному хорошо жилось, даже много лучше…
Купил подарок для нее в честь примирения в один момент, а уже в следующий спрятал его подальше с глаз долой.
За все время ссоры Лапоть избегал находиться с Аленкой в одной комнате. Готовил, ставил перед ней поднос с едой, а сам уходил, занимался своими делами и старательно не думал о ней. Был подчеркнуто вежлив и отстранен. Она тоже вела себя очень тихо и не показывалась на глаза.
После ссоры все вдруг стало каким-то будничным и ненужным. На какое-то время. Но Лапоть нашел в этом успокоение. Из-за разницы в возрасте они и до того особо ни о чем не говорили. Учиться чему-либо новому она не желала, никогда не проявляла энтузиазма, что раньше его дико раздражало. Он-то мечтал быть для нее лучшим учителем, а только и делал, что выполнял все ее глупые прихоти. Да и как оказалось, особенно Аленка в нем не нуждалась.
В последние месяцы, занятый обеспечением комфорта «принцесски», беспокойством лишь бы она не опечалилась из-за чего, даже не мог вовремя сделать переводы, которые приносили хоть какой-то доход… Теперь же у него высвободилось много времени. Лапоть почувствовал себя почти счастливым. По крайней мере, старался убедить в этом того недовольного некто, засевшего в его голове. Ведь он бросил хорошую работу из-за этой девчонки.
На четвертый день к ним в гости забежала Лилька, младшая сестра Анатолия, энергичная зараза с полным отсутствием всяких серьезных мыслей в голове и с мелкими кудряшками волос. И хозяин дома с каким-то злорадным удовольствием поспешил прояснить ей ситуацию, когда она попросила его позвать Аленку.
– Мы с ней не разговариваем. Уже почти неделю. Если она тебе нужна – забирай, можешь даже навсегда. Позаботься о нашей милой ненаглядной Аленушке, – громко и отчетливо сказал Анатолий с нарочито грустными нотками в голосе. – Мне-то она не нужна.
– Убить тебя мало, – вознегодовала младшая сестра. Что ты такое говоришь?
– Очень может быть, зато чистую ведь правду говорю, что думаю, – обрадовался непониманию сестренки Лапоть. Некоторое время купался в лучах славы: да он такой, бесчувственный злобный монстр. Заметил метнувшуюся за межкомнатную дверь тень, это Аленка трогательным бледным призраком молча прислушивалась сейчас к их разговору. И исполнившаяся месть расцвела в его сердце, как распустившийся на лугу цветок в холодное зябкое утро, успокоилась как рана, которую смазали прохладным целительным бальзамом.
– Чтобы сегодня же с ней помирился! Что вообще за дела?! – прокричала Лилька уже в дверях, натягивая на ногу сапожок, замочек которого никак не хотел бежать по змейке вверх, сестра торопилась и заскочила только за забытыми в квартире документами. – Завтра зайду и проверю. Как так вообще можно делать, Антон?
– Ага. Разумеется. Жди, конечно, – обещал Лапоть, запирая дверь. Энергично потер руку об руку и передвинул очки на переносицу.
– Знаешь, Алена, – сказал он в пустоту, не оборачиваясь и ни к кому конкретно как будто не обращаясь, скорее озвучивая свои мысли вслух. – Есть места, в которых живут такие же безмозглые девочки, как ты, которые никому не нужны. Быстро Лилечка сбежала, даже не подошла к тебе, не находишь? А твоя мама? Так всегда бывает с лишними и ненужными. Вот ты скажи, и я тебя туда тоже отведу в какой-нибудь замечательный дом с брошенными людьми. Хоть сейчас. Потому что мне-то ты точно не нужна. На кой черт мне сдалась такая глупая девчонка, а? – повысил он голос, на мгновение выходя из себя. – Скажи?!
В воздухе прожужжала одинокая муха, и Лапоть отстраненно отметил, что можно было бы предложить, только невзначай, хлопушку Аленке, ей, вероятно, понравилась бы беготня за назойливым насекомым.
Никакого ответа не воспоследовало, даже шороха не послышалось, в комнатах повисла изнуряющая тишина: только тихое тиканье настенных часов и шум стекающей в раковину воды хоть как-то разбавляли ее; мужчине показалось на миг, словно он в квартире жил один. Сегодня, вчера, позавчера. А остальное – просто привиделось. В первый раз у него тяжело ухнуло сердце, словно он не прав и можно бы первым пойти на примирение. Может, Лапоть так бы и поступил, он хотел этого, иначе не наговорил бы таких вещей, если бы девчонка хотя бы взглянула на него, подошла. Но то, что даже сейчас она ничего не сказала, его крайне взбесило. Словно он был никем в ее жизни. Стало понятно, что ей абсолютно на все наплевать. Наплевать на него.
От распахнутого окна потянуло первым ноябрьским холодком.
– Противная маленькая козявка, – точно выплюнул отвратительный комок в горле, проходя мимо ее комнаты в зал, c грохотом захлопнул форточку, так что задребезжало стекло. Больше в этот день Лапоть ничего не сказал.
На следующий день уже ближе к вечеру в квартиру нагрянула Лилька. Неожиданно. Внезапно. Обычно сестрице не удавалось и десятую часть своих обещаний выполнить из-за необязательного характера, сиюминутно меняющихся желаний и возникающих из ниоткуда планов. Принесла подарок Аленке: пазлы-коврик. Пару минут уговаривала брата помириться с дочкой, но Анатолий лишь насмешливо улыбался. Сестренка, впрочем, очень быстро отвлеклась от этого занятия, и Лапоть почувствовал досаду и раздражение.
Вместе с Лилькой Аленка пыталась собрать картинку. Разумеется, у нее этого сразу получиться не могло. Маленькое личико в облаке кудрявых завитушек склонилось над пазлами, пухлые пальцы вертели в руках части сложной для детского разума головоломки. Лилька старалась помочь, но и она тоже в этом была далеко не профессионалом.
Лапоть пару бесконечно долгих минут наблюдал за ними сверху вниз, застыв на постели в детской с прямой спиной и с недоброжелательной гримасой на лице. «Аленка – хорошая. И у нее все получается. Не плакса, как другие дети». Наконец, сжалился над дочкой – такой кроткой и послушной сейчас, и большой разбойницей обычно – и сестрой, а больше теша самолюбие собственной незаменимостью, и страшась, что они вот прямо сейчас управятся без него, опустился на пол рядом и принялся помогать собирать пазлы.
– Ты больше на меня не сердишься, – тихо сказала Аленка, когда они собрали разноцветный яркий коврик, и крепко обняла его за ноги.
Она была такой теплой, миленькой, ласковой.
Лапоть промолчал, но отталкивать ее тоже не стал. Он вспоминал, как его пятилетняя дочурка хватала его за руку, когда хотела помириться в первый день их ссоры. Цепко, с силой, которой он от нее не ожидал, до синяков. «Почему же после она ничего не делала?» – подумал он c какой-то болезненной тоской и жалостью.
В этот момент он ее любил бесцельно, безотчетно.
Потом, уже поздним вечером, наблюдая, как она беззаботно играет в детской, с энтузиазмом делится маленькими секретами с Лилькой, словно между ней с ним не происходило этой серьезной ссоры, Лапоть понял, что те чувства, которые в нем появились, они никуда не пропали. Они спрятались, покорно улеглись, но продолжали жить в чертогах разума, отыскивая удобный случай, чтобы вырваться наружу. Его подарок, который он положил на постель, Аленка даже не заметила. Не развернула.
Он старался не думать об этом. Как и о той мысли, что пришла ему в голову, и в истинности которой не сомневался даже после примирения. Дети – бездушные маленькие монстры и ничем не отличаются от взрослых, давать им послабления – значит заранее проигрывать войну за их уважение и полноценные, родственные отношения с ними в будущем.