[Cos125]

Скрытый текст - глава 4:

Честь рыцаря

Королевство восточных франков
Герцогство Франкония
Деревня у замка Кассель
939 год н.э.

Фритцлар остался позади еще утром. Солнце уже склонялось к горизонту, а они только-только нашли деревушку, о которой рассказывал гвардеец из Франкфурта – единственный, кто вспомнил Сэра Теодора. До границ герцогств Саксонии и Тюрингии отсюда рукой подать. Немудрено, что обстановка здесь царила скверная. В глазах людей видно недоверие и злость, но чаще они попросту отворачивают взоры. То здесь, то там сгоревший дом, в оврагах мертвая скотина, все псы куда-то подевались, а на дорогах дохлого кота обгладывают крысы. Мелкие падальщики совсем обнаглели, даже не прячутся, шныряют всюду, а где и вовсе сидят на подоконнике.
На кладбище идут похороны, сквозь крики воронов слышится плач. Так может плакать только мать, потерявшая дитя. Тут же на входе в земли мёртвых проповедник – грязный прыщавый монах, совсем молодой, взгляд фанатичный, речи пылкие:
- Покайтесь! Только так сможете вознестись на небо. Просите у Господа прощение, и вы его получите. Лишь тем, кто чист душой, откроются ворота Рая. Видит Бог, вам есть в чём каяться. Недаром он обратил на вас свой гнев. Все мы расплачиваемся за вас – грешников!
Монах не намекал ни на кого конкретного, но Манфреду хватило и того, что себя к числу последних тот не причислял, да и противный слегка писклявый голос раздражал. Он стянул крикуна с камня, на который тот взобрался, чтоб его лучше видели, и повалил лицом в грязь. Руки распускать не стал, юнец, в общем-то, этого не заслужил. Взбесили его проповеди, да и только.
Никто не оценил, всем наплевать. Рядом дом гробовщика. Тот – крепкий немного сутулый мужик - ненадолго отвлекся, посмотрел на это дело, нахмурил бровь и вновь прошёлся рубанком по дереву. Прочие даже не глянули. Монах, лежа в грязи, продолжил проповедовать в спину охотнику. Теперь уж трудно было не понять, кому «ворота в рай закрыты», и кто «тот грешник, что оскверняет нашу землю».
Скверных солдат всегда слышно издали. Пьяный смех-гогот, скрип оконных ставней, пустота на дороге. Лучше и Манфреду с Эдой укрыться где-нибудь. Они зашли за дом, вскоре мимо прошагали шестеро «бравых воинов». Не королевские и не маркграфа Геро Железного, на груди герб герцога Эбергарда (красные зубцы на белом фоне или белые на красном, как посмотреть). Попробуй разбери, кто лучше. Лучше не попадаться никому.
Далековато они от основного войска. Не фуражиры точно, разве что пивные, а так уж больно мал отряд, и на разведчиков никак не смахивают, излишне шумные. Дезертиры, не иначе, грабители, насильники и мародеры. За такими всегда след из трупов.
Смеркалось, когда они нашли дом рыцаря. Большой, но не ухоженный. Сэр Теодор долго не отвечал на стук. Манфред колотил в дверь без устали. Когда она-таки распахнулась, с порога на гостей посыпались ругательства:
- Какого чёрта долбишься тут, словно дятел? Что нужно? Проваливай с моего порога! Думаешь, коль без руки, не дам отпора? Я вырежу у тебя на груди свой герб, чтобы другим неповадно было ко мне соваться.
Сэр Теодор далеко не молод, легкая проседь пробивается там и тут. Одежды его старые, зато недавно стиранные. В любом случае, простолюдин таких не носит. Поверх кожаной куртки зачем-то нацепил тунику. Герб на ней не знаком (поле клеверов на синем фоне разделено по диагонали белой полосой). Должно быть, личный или местного синьора, если Сэр Теодор, конечно, ещё служит, что вряд ли. Хотя, похожий герб уже встречался где-то по пути. Совсем недавно, кажется. И кому на службе нужен калека?
На поясе у рыцаря нож в ножнах. Левой рукой он держится за рукоять, правой культей ткнул Манфреда в грудь и повторил:
- Проваливай!
Рыцарь ничего не сделал охотнику, его меч всё же не он украл. Ну, нагрубил, конечно, но и только. Скорее всего, Сэр Теодор честно купил Квинтилиум, и выложил за него кругленькую сумму, да и для грубости у него, видимо, есть повод. Однако Манфред так близок к своей цели, что может и сорваться. Рука так и тянется к устрашающему аргументу. К счастью вмешалась Эда:
- Мы не бандиты и не солдаты, мы ничего не заберём.
- А мне не важно, кто вы. Хватит того, что вы не местные. Проваливайте, да и всё! – стоял на своем Сэр Теодор.
- Мы долгий путь проделали, нам бы заночевать, – Эда положила руку на плечо Манфреду. Знала, что он вот-вот допустит глупость. Сёстры безжалостны к мерзавцам. Как видно, грубый рыцарь не из их числа.
- Здесь не ночлежка. Ступайте в замок, его ворота теперь для всех открыты, - голос прозвучал скорей грустью, чем злобой. Свирепый взгляд сменился сожалением.
- Папенька, вы ведь дали обет помогать страждущим. Видно же, что эти люди не воры, они путники, и устали с дороги, - тихий девичий голос прозвучал из-за спины Сэра Теодора.
- Никто в наши дни уже не хранит верность обетам, - ответил рыцарь, а после тяжело вздохнул. – Ладно, милости прошу, - он жестом пригласил войти, - но всё оружие сдадите мне. Я спрячу его, пока вы в моём доме, и верну, когда будете уходить. – Манфред кивнул в знак согласия, и они с Эдой переступили порог. Внутри дом выглядит опрятней, чем снаружи. Нигде ни пылинки, а с кухни доносится приятный запах.
- Моя дочь Юдит, - представил девушку Сэр Теодор. Молоденькая, симпатичная, с длинной косой, в красивом платье, тоже неновом, купленном в лучшие времена. Она поклонилась путникам, словно почётным гостям. Отец не мог не улыбнуться. – Дочка, отведи лошадей в стойла и приготовь нам что-нибудь покушать, - велел он ей.
В камине потрескивают дрова. Приятно после долгой дороги погреться у огня, погода в последние дни была сырой и мерзкой. Охотнику даже пришлось напялить сестринский зелёный плащ. Тот оказался маловат. Эда долго смеялась, когда он впервые его примерил. В капюшоне со спины походил на выряженного медведя. Они видели такого на ярмарке во Франкфурте.
Сэр Теодор рухнул в кресло, а Манфред с Эдой разместились на полу спиной к камину лицом к рыцарю. Камни нагрелись, сидеть приятно, хоть и жестковато. Тут же напала усталость, так и клонит в сон.
Стены дома украшают головы животных, щиты с гербами и мечи. Сэр Теодор прежде увлекался охотой и любил своё ремесло. Манфред выискивал Квинтилиум, но безуспешно. Кое-каких трофеев не хватало. Должно быть, рыцарь продал их.
- Сэр Теодор, - обратилась к нему Эда. Обратилась по имени, а он его не называл, - вы упомянули, что двери замка открыты для всех. Ваш сеньор не выбрал ни чью сторону в войне? – Рыцарь слегка нахмурился. Возможно от неприятных воспоминаний, но скорее от того, что незнакомка знает его имя. Эда поняла свою ошибку, но вида не подала, сохранила спокойствие.
- Сеньор Арнульф не выбирал, - не торопясь ответил Теодор. – Сеньор Арнульф покоится вдали от дома. Я и могилы его уж не найду, – Взгрустнул рыцарь. – Хороший был человек, как и его отец. Я служил им обоим. Погиб сеньор Арнульф на том злосчастном поле, род его прервался, а замок Кассель опустел. Бандиты теперь обитают в нём, изводят честный люд. Защитник умер и некому о них позаботиться.
Что ни день, то какая-нибудь падаль заявится. Придёт, затопчет посевы, опустошит амбар, уведёт скотину. Какую живность угнать не в силах, заколют, чтоб никому другому не досталась. Фуражиры… тфу, воры и те приятней. Со всех сторон лезут, пьют нашу кровь. Из Саксонии солдаты короля захаживают. Важные, будто сам Оттон лично их сюда послал. Думают, девицы сами ноги раздвигать должны, и радоваться, что до них снизошли такие молодцы. Мерзавцы Геро хоть не притворяются, не строят из себя благодетелей. Просто режут, грабят, насилуют. Хуже всего подонки Эбергарда. Не из-за того, что самые жестокие, а потому что делают всё это с теми, кто за них сражался.
Я проливал кровь на войне, которую он развязал. Руку потерял. Сеньор Арнульф и вовсе жизни лишился. И все из-за чего, из-за оскорблённой чести? Спросите, что для меня важнее: честь какого-то там герцога или рука. К тому же герцог этот редкостная скотина. Я сразу понял, что он нас на убой посылает. Сеньор Арнульф, конечно, тоже догадался, но не возразил. Он не обсуждал приказы. Сказано – сделано. Вот и покоится теперь невесть где. Лучше бы герцог Эбергард сам гнил на безымянном поле.
И где награда? Вот она, - Сэр Теодор продемонстрировал обрубок. - Я даже дочь не могу выдать замуж. Приданое, чтобы обвенчать её с достойным человеком, мне теперь в жизнь не собрать. Разве что всё продать, да в монастырь уйти, как мне советует это брехло прыщавое. Нет, церковная жизнь не для меня. Но и выдавать Юдит за первого встречного не стану. За кого: за какого-нибудь солдата – грубого неотёсанного вояку, который будет её избивать, за бандюка, что решил в люди выбиться, или за торгаша, дабы тот повысил статус в обществе и, купив землю, сошёл за мелкопоместного сеньора, а его толстые детишки могли гордо рассказывать, как их дед воевал? Нет уж, избавьте. Не за то я кровь проливал, чтобы моя дочь так страдала, – разошелся Сэр Теодор. Понял, что наговорил лишнего, потёр культю с досады и притих.
- А вы-то кто такие? – полюбопытствовал он.
- Я Манфред, это Эда, - представил их охотник.
- Чем занимаетесь, куда путь держите?
- Я зарабатываю на жизнь убийством колдунов, вампиров, прочей твари. По правде говоря, мы к вам зашли не случайно.
- Я уже догадался, - признался рыцарь. – Но если надеетесь получить от меня денег – напрасно.
- Денег? – удивился Манфред. – За что?
- За ведьму. Она здесь, на болоте, обитает. Все знают, молва о ней давно по соседним деревням разошлась. Я и подумал, нашлись наконец-то желающие подзаработать.
- Нет, я разыскиваю свой меч. Справ серебра и стали, на лезвии выгравирована надпись на латыни «КВИНТИЛИУМ». – Сэр Теодор улыбнулся.
- Я купил этот меч в Вормсе незадолго до того, как потерял руку. Невезучее оружие. Ты уверен, что именно он тебе нужен?
- Да, уверен, он дорог мне и я хочу его вернуть, - жёстко ответил Манфред.
- А знаешь, мне он ни к чему. За рукоять держаться нечем, - рыцарь вновь показал культю. – Ты ведь охотишься на ведьм, не так ли?
Манфред кивнул.
- Твоему слову можно верить? Оно крепко? Пообещал – исполнишь, чтобы ни случилось?
- Моё слово крепче, чем сталь. Им можно стены прошибать. Если что пообещал – исполню!
- Та ведьма на болоте, убьёшь её и я не против, чтобы твой меч к тебе вернулся, но прежде пообещай, что не возьмёшь платы больше ни от кого из моей деревни. По рукам? Тфу ты. – Теодор хлопнул ладонью по обрубку. – Уговор?
- Идёт, - согласился Манфред.

***

Туман пришел с рассветом. Мрачная тишь и темнота. Охотник спал на полу возле камина, уступил старый тюфяк воительнице. Вчера он радовался и таким удобствам. На ужин Юдит приготовила колбаски с ячменным хлебом – пища бедняков (и дураку понятно, сколь скупы запасы Сэра Теодора, так что лишний кусок в горло не лез). Поев, Манфред упал без задних ног, усталость накопилась. Пока жар от камина ещё грел, было тепло и хорошо, но после стало неуютно.
Утром он никому не рассказал, как вышел по нужде и встретил Юдит. Она, видно, в девицах засиделась. Семнадцать лет уж стукнуло, ей явно невтерпеж. Он не воспользовался ею, хоть и скучал по женской ласке. Эда спала в соседней комнате и оттого как-то неловко, да и кому отец потом её подсунет, порченную? Нет, ей не Манфред-охотник нужен, а Сэр Благородный.
Перекусив вчерашним хлебом и водой, они двинулись в путь. До болота идти недолго, так что коней оставили в загоне. Манфред лишь заглянул, скормил Счастливчику яблоко. Полюбился ему этот конь. Сам его вырастил, сам обучал, тренировал, пока в лагере сестёр залечивал раны.
К болоту ведёт старая тропа, едва заметная, по ней давно никто не ходит. Воздух здесь сырой и пахнет мерзко. Тишь пуще прежнего, лишь комары жужжат, да жабы плещутся время от времени. Квакают, похоже, только по ночам. Тропа вывела к дому. Фундамент наполовину утоплен, без крыши, стен частично нет. Дерево всё прогнило и поросло мхом. Чудо, что он ещё стоит.
- Кому взбрело в голову строить здесь дом? – удивилась Эда.
- Здесь прежде было озеро. Дом строили у самого берега. Возможно, тут ведьма и жила до того, как начала практиковать ведовство. Болото появилось по её вине немногим после. Ведьмы творят магию спонтанно. В отличие от колдунов и чародеек они не изучают магических трактатов и не познают особых тонкостей. По неопытности своей они жертвуют часть души, их колдовство грубо и небрежно.
Когда волшебник черпает силу из стихии, он ограждает себя от естественного потока природной энергии. Он полностью контролирует процесс. Ведьма этого не умеет, она открывается перед стихией, всецело отдаётся ей. Та поглощает её душу, они роднятся. Ведьма никогда не откажется от своей стихии, не променяет её ни на что. Будет ревностно охранять свои угодья от любого, пусть даже от колдуна или другой ведьмы.
Они селятся уединённо не из-за страха, просто не любят, когда их беспокоят. Всё время они уделяют ведовству. Волшебная сила овладевает ими, она как зараза, если не контролировать. Магическая энергия благодаря ведьме получает выход наружу и выплескивается на окружающую среду, а так как душа её гниет, хороших изменений не жди. Было озеро – стало болото. Однако, прежде всего, меняется сама ведьма. Из красивой девушки превращается в ужасную уродину. Она всецело поглощена колдовством и порой даже не замечает изменений.
- Откуда ты все это знаешь?
- Из колдовских книг. Чародеи недолюбливают ведьм, да что там, ненавидят их. В своих трудах немало о них пишут, классифицируют по местам обитания. Обычно у них целая глава посвящена ведьмам-отшельницам. Там, в общем-то, все просто. Сейчас мы охотимся на болотную ведьму. Ещё есть ночная – только-только начинающая постигать колдовство. Такая до поры до времени живет среди людей. Лесная ведьма обитает в лесу, черпает силу леса. Подлая тварь. Степная - селится в степи, пещерная - в пещере, речная – на берегу реки. Есть ведьма с холмов – опасная скотина, её трудно отличить от старухи-затворницы. Но самая мерзкая среди них - кладбищенская ведьма.
- А в этих книгах не написано, как легче их убить?
- Это я и сам знаю. Болотную ведьму нужно выманить на сухую землю. В воде с ней драться опасно. Найдем её, и дадим дёру. Манить за собой не придётся. Как нас увидит, сама помчит вдогонку, - объяснил Манфред.

Они по колено в воде, но идут по твёрдой почве. Огибают глубоководья и трясины. Зоркий глаз воительницы узрел впереди что-то похожее на человека.
- Смотри, там утопленник, - Она указала рукой на тело, лежавшее лицом в воде. Хотела подойти и вытянуть беднягу.
- Подожди, - остановил её Манфред. Он вытащил из сумки на ремне один нож без рукояти и метнул его в спину, казалось бы, покойника. Едва лезвие впилось в кожу, труп загудел (на крик ничуть не похоже, скорей жужжание насекомого) и подпрыгнул на ноги. Лица на нём будто и вовсе нет, волосы жидкие, бесцветные, кожа полупрозрачная. Охотник хотел кинуть ещё один нож, но не успел, тварь скрылась в тумане.
- Что это было? Явно не человек, – немного растерялась Эда, подобной мерзости она ещё не видывала.
- Когда-то прежде человек, теперь болотный падальщик – верный слега ведьмы. Он больше не опасен, а так бы мог в трясину утянуть. Убить его легко, он слаб и глуп. Главное смотри, чтобы не укусил, а то ещё какую заразу подхватишь.
- Сёстры редко страдают вашими болячками, - успокоила его воительница.
- И все же не рискуй.
Манфред с мечом в руках пошел вперед. Эда достала сестринский клинок, от стрел в тумане мало проку.
Немного поблуждав, они отыскали-таки лачуга ведьмы. Небольшая покосившаяся хибара на островке в десять шагов. В окне висит амулет, напоминает бусы из связанных волосами костей. Лисенок или белка, какой-то мелкий зверёк. Самой ведьмы не видно. Должно быть, её предупредил болотный выродок. Вокруг сплошь высокий рогоз, да ольхи. Напасть могут, откуда угодно.
Болотные ведьмы не прячутся, они напирают, заставляют человека пятиться. Оступишься, увязнешь в трясине – считай, покойник. Манфред уже понял, что план катится под откос. Ведьма напала со спины. Первый удар пришелся на Эду. Воительница не поняла, что оттолкнуло её в сторону, в следующий миг она уже в воде. Попробовала встать, но это оказалось не так-то просто, земля под ногами не такая твердая, как прежде. Вязкая жижа, а не земля.
Манфред хотел помочь, но тут ведьма выскочила из-за поросли травы, где пряталась, и бросилась на него. Выбора не нет, пришлось обороняться. Колдовство ведьмы специфично, чародей так и вовсе не назовет это волшебством. Их чары направлены на себя, на окружающий мир, на вещи, а вот творить заклятия и заклинания из ничего (когда на выходе нечто нематериальное) – это для них сложно. Могут, конечно, наслать порчу или сглаз, опять же зелье какое-нибудь приготовить, но боевая магия… нет, это им не по зубам.
Одежда вся изодранная, выцветшая, да в талии великовата. Видимо, раньше ведьма была пышкой. Обвислые щеки выдают, но в остальном худая, можно сказать, костлявая старуха. Хотя о возрасте её судить бессмысленно. Когда гниёшь душой, и тело разлагается. Кожа какого-то темно-оранжевого цвета и склизкая, как у жабы. Волосы зелёные, будто болотная трава. Немудрено, что в зарослях её совсем не видно.
На поясе висит сумка, полная костей. Она кидает их быстро и сильно. Не женской рукой, уж точно. Манфред, впрочем, справляется, не стрелы же. Какие отбивает мечом, от каких уклоняется. Когда ведьма подошла на три шага, охотник подался вперед и уже поднял руку в замах, как неожиданно споткнулся.
Он никогда не спотыкается. Чёртово колдовство, не иначе. Как бы там ни было, он на одном колене, меч на земле, а ведьма всего в шаге. В руках у неё откуда-то взялась огромная коряга. Из трясины выпрыгнула, что ли. Со всего маху Манфред получил по голове, аж в ушах зазвенело.
Эда тем временем пыталась не увязнуть пуще прежнего, и так уже в воде по пояс, а тут ещё болотный падальщик явился. Чувствует лёгкую добычу. Зарычал своим омерзительным голосом, уродливую рожу скорчил. Воительница перепугалась не на шутку. А ведь считала, что поборола в себе страх, этому учили годы тренировок.
Он побежал к ней. Ему трясина, словно мостовая. Как конь на переправе через мелководье, мчится по ней, вздымая в воздух брызги. Лук доставать нет времени, а меч остался где-то в стороне. Эда руку к ремням на левом боку, и вытянула два ножа. Бросила один, тут же другой. Оба попали в грудь, но тварь не останавливалась, только издала противный рык. Разозлилась, похоже.
Нож из сапога не достать. Да и сам сапог, считай, уже потерян. Взяла стрелу из колчана. Проку от неё чуть, но всё лучше, чем с голыми руками. Болотная тварь налетела на неё и повалила в воду. Этот утопленник тяжелей, чем кажется.
Манфред вынул голову из воды и снова чуть не получил корягой, успел упасть на спину. Благо хоть не завяз, но это ещё впереди, если продолжит пятиться не глядя. Меч где-то потерял, сейчас не до него. В голове всё ещё звенит, из уха, вроде, кровь сочится. Нет, из виска, на глаз капля попала, а ведьма, сука, так и напирает.
Ну, ничего, главное встать. Уперся в землю, оттолкнулся назад, прижал колени к груди, перекувыркнулся – вот и на ногах. Немного шатает, но не страшно. Рука уже сама нашла любимый нож. Ведьма аж замерла на мгновенье, увидев величину клинка. Правильно, бойся. Манфред ринулся вперед.
Коряга разлетелась в щепки. А чего ещё ожидать от трухлявого дерева? Куда ему тягаться с острым лезвием. Ведьма достала кость из сумки. Острый конец заточен, будто наконечник арбалетного болта. Пырнуть охотника не вышло, Манфред ближний бой знает лучше, чем какая-то старуха. Отсек ей руку одним ударом. Вторым засадил нож в ключицу, как топор в чурку; сломал ей пару ребер. Оцепенев, карга издала глухой хрип. Охотник вынул лезвие, и ведьма замертво свалилась в воду. Глубина по колено и почва вроде твердая. Главное, чтоб не утонула. Нужно ведь отделить голову от тела и взять как доказательство. Но где же Эда?
Тьма окружила амазонку. Солнца и так не было видно, а под водой уж полный мрак. Тело мёртвой твари придавливает своим весом. Стрела торчит из глаза, царапает лоб сломом древка. Спихнуть никак, тут упереться не во что. Руки завязли, ноги тоже, во рту вода. Кричать не выйдет.
Внезапно груз ушёл, плечо сжала рука. Эда оказалась на поверхности. Дышать смогла не сразу, сперва из легких вышла вся вода. Она в объятьях Манфреда, он не тропится её отпускать. Сам, кажется, устал, лицо в крови, дыханье сбито, смотрит куда-то вдаль, не на неё, а жаль. Странное чувство, сердце колотится в груди, и не впервой, но всякий раз, когда он рядом. Недавний бой тут ни при чём.

Дом ведьмы тесный, всяким хламом завален. Одно окно, одна дверь – скудное жилище. В одном углу кровать, в другом котёл. Рядом стол, на нём бедлам, кровь, дохлые животные, растения, банка с жуками, какая-то тарелка, а в ней только надкусанная луковица. Завтрак, что ли? На стенах сушеные травы и кости, кости, кости. Выпаренные, высушенные, выкрашенные, тертые, связанные вместе, слепленные жиром.
Не то чтобы закрома колдунов смотрелись лучше. Порядка у них больше, это точно. Брать что-то для себя из дома ведьмы – редкая глупость. У них ничего не подписано, всё перепутано, многое не то, чём кажется, а иногда варево получается не тем, что планировалось изначально. В общем, труды ведьмы доверия не вызывают.
Находятся глупцы, которые торгуют с ведьмами, покупают у них всякую дрянь. Порой оно даже действует как надо. Этим, впрочем, грешат совсем другие ведьмы. Те, что собираются в ковены и устраивают шабаши. Иногда подобный промысел ведут ночные ведьмы. Ведьмы-отшельницы… нет, они этим не занимаются.
В любом случае, Манфреду эта дрянь ни к чему. Старательно побил все склянки попавшейся под руку кочергой. Мало ли кто забредёт ненароком. Того гляди, ещё отравится. После сорвал все талисманы, разорвал их на части для верности. Поджечь бы дом по-хорошему, да разве ж разведёшь костер в этакой сырости. Как ведьма справлялась лишь ей одной известно. Тут вообще-то никакой загадки, колдовство всё решает.
У дальней стены алтарь – груда костей, жабьих, змеиных шкур, личинок, прочей мерзости. Искусственный ручей колдовской стихии. Для ведьмы - дверь в кладовую волшебных сил. Кольцо на пальце так и задёргалось. Должно быть, его огнём творили. Удар кочергой и все старания ведьмы разлетелись по комнате. Одна из змей оказалась живой. Зашипела, да уползла восвояси. Манфред и Эда расступились, пропустив обиженную даму.

***

Едва охотник забывал, за что так люто ненавидит церковь, как та сама напоминала обо всём. Нет, не за надменные суждения, пышные речи, сердца священников, полные желчи, хотя и это тоже. Больше всего он ненавидел лицемерия. Толстых монахов, которые твердят о скромности и призывают отречься от плотских утех, или епископов в шелках, что осуждают воровство. Легко порицать страсть к тому, что самому даётся даром. Любой не без греха, но собственные недостатки осуждать негоже. Да и зачем, когда вокруг много чужих?
Чёртов злопамятный уродец-проповедник! Всех убеждал покаяться, твердил что-то о чистоте души, а сам как подлый трус пошёл за помощью к насильникам, убийцам, мародерам. Стоит у них за спинами, выглядывает, лупает крысиными глазёнками и злобно скалится.
- Это они, за них архиепископ Фридрих обещает награду. - Монах указал пальцем на Манфреда и Эду. Ехидство так и прёт. Да, он собой доволен. Прям, образец находчивости. Если ты слаб, и тебя унижают, пожалуйся более сильному, он поможет.
- Что в мешке? – спросил охотника один из бандитов, видимо, главный.
- Голова ведьмы, - ответил за него прыщавый. – Он ведь это… убивает их за деньги. Ночевали-то они дома у Сэра Теодора. Никак калека им денег пообещал.
- Ты помог, теперь проваливай, - сказал ему один из дезертиров. Монах, бедняга, потерялся. Так и поник. Смотреть противно, словно щенок, поджавший хвост. Он бы и заскулил, коль мог.
- Что, хочешь посмотреть? – раскусил его мародер и усмехнулся. Прыщавый, довольный, закивал в ответ. – Ладно, смотри, только под ногами не путайся.
Монах отошел на пару тройку шагов, а бандит обратился к своим подельникам:
- Отлично, ещё и за ведьму денег вытрясем, - шайка одобрила идею смехом и ухмылками. – Тебя мы убьём, ты не сомневайся, - бандит указал ножом на Манфреда. – Отрежем голову, её везти легче, когда она отделена от тела, - он улыбнулся. Зубы все чёрные. Хоть изредка бы рот полоскал. – А вот тебе, - нож нацелился на Эду, - если захочешь, мы сохраним жизнь.
Можно ли назвать жизнью то, что у них на уме?
- Решай, - продолжил дезертир. - Будешь с нами мила, мы не дадим тебя в обиду. И от архиепископа убережём.
Надменная речь ублюдка изрядно утомила. Едва он вновь открыл свой гнилой рот, воительница пустила стрелу. Всё произошло так быстро, шайка даже не уловила выстрел, а их главарь и дрогнуть не успел. Лишь когда зубы разлетелись во все стороны, те встрепенулись. Монах визгнул, словно девица. Такого он не ожидал. Да что этот прыщавый, и дезертиры-то не сразу поняли. Спохватились, только когда Эда потянулась за второй стрелой.
Этот выстрел так же пришёлся в цель. Со стрелой в шее ещё один бандит упал на землю. Другого метким броском ножа убил охотник. Итого осталось трое негодяев, по полтора на каждого. Сошлись в ближнем бою. Чередовались, то Манфреду драться с двумя, то Эде.
Немудрено, что они дезертировали, солдаты из них никудышные. Они и не пытались взять числом. Сплошная яростью. Напирают, что есть мочи, кричат, угрожают, тратят силы впустую. Никакой гармонии в их действиях, только мешают друг другу. Бандиты, а не воины. Что с них взять? Им лишь женщин насиловать, да резать стариков. Два опытных бойца легко совладали с ними. Один, второй, третий, все пали. Считай, и вовсе никакого риска.
Монах, дурак, всё ещё стоял в паре тройке шагов вместо того, чтобы сразу дать дёру. Лишь когда Манфред устремил на него взор, понял, что пора уносить ноги, но поздно. Дёрнулся, наступил на свою рясу, запнулся, упал. Охотник схватил его за шкирку, как котёнка. Бил его до тех пор, пока не выбил все зубы, а губы не разбухли до размера колбасы. Пусть теперь попробует читать проповеди. Хотел и язык вырезать для верности, уже достать меч-нож, но Эда остановила.
- Манфред, - окликнула она. Да, пожалуй, это слишком. В гневе он сам себя порой пугает. Охотник выпустил монаха. Тот был не в силах встать, так что остался проливать слезы на дороге.

***

Небольшой холщёвый мешок с промокшим дном весил немного. Рыцарь вряд ли сомневался в исполнительности охотника. Видно, привык всё проверять. Одной рукой справиться с узлом трудно. Юдит отец отправил прочь, нечего ей глазеть на срубленную голову. Манфред и Эда могли бы помочь, но за время короткого знакомства поняли, если Сэр Теодор до сих пор не попросил, значит лучше не приставать, пусть возится сам. Порой ему нужно хоть что-то делать самостоятельно. Стыдится своего изъяна. Будто он виноват.
Наконец, совладав с узлом (охотник туго не затягивал, как знал), рыцарь достал уродливую кочерыжку.
- Да уж, вылитая ведьма, - сухо промолвил он. Скорее всего, это первая ведьма, которую он видит. Вот удивится, повстречав колдунью. У той всегда и волосы в порядке, и на лицо красива.
- Ещё возле болота лежат тела дезертиров, - сообщил охотник. – Может, Эбергард про тебя забыл, но за их головы заплатит, будь уверен, – немного помолчал, но вскоре надоело. – Ведьма мертва, – выводов не последовало. – Мы выполнили уговор, - подытожил сам. - Ей, к слову, тварь прислуживала, но да ладно, с ней проблем не было.
Эда слегка опешила. «Чёрт с ним», - подумала: «Видать, не терпится вернуть свой меч». Теодор нерешительно смотрел на кочерыжку. Взгляд чем-то опечален. Голова склизкая, на ощупь противная. Рыцарь сунул её в мешок, кинул его охотнику.
- Ты ведь может продать её где-нибудь. Деньжат поднимешь, – всё ещё хмурый, он теперь выглядел не таким гордым. С трудом подобрал слов, а ведь вчера болтал без умолку.
- Я людей не дурю, - жёстко и с упрёком заявил Манфред. Он догадался, в чем загвоздка. Привык уже к подобному. Жаль, а ведь казался честным человеком. И дочь у него хорошая, готовит вкусно, за отцом ухаживает. Продал меч – ясно, как день. Вот потому и предлагал другой. «Невезучий», - говорит. Хитрец, хоть и рыцарь. Пообещать заставил, что с земляков за ведьму не спросят. Вот и кольцо не помогло, не злой ведь умысел. Толку от него. В который раз подводит. Права Гайя, на колдовство нельзя полагаться.
- Нет у меня твоего меча, - создался Теодор. – Лишился я его в том злосчастном бою вместе с рукой. Решил, что просто так ты помогать не станешь, вот и солгал. Ведьма изрядно нам досаждала. Что ни год, кто-то из детей пропадёт на болоте, а следом отец или мать. Для пацанвы это забава, испытание на храбрость – увидеть ведьму на болоте.
Да, благородный позыв, не поспоришь, но Манфред всё равно заехал Теодору по лицу. Чёрт с ним, что рыцарь. Подумаешь. Вон, недавно сжег покои одного архиепископа, и ничего, живехонек. Более того, лучше себя в жизни не чувствовал. Ещё и с королем увиделся.
Удар вышел довольно сильный, со всего маху в челюсть. Рыцарь стерпел. Не устоял, конечно, упал на пол, но мужественно смолчал. Понимал, что заслужил. Манфред не знал, на ком выместить злость – кинул кочерыжку в стену, да так, что с крепления слетел топор и впился в пол. Будь проклят бестолковый вороной и беременная гнедая кобыла, и скупердяй начальник стражи Шпейера, и предприимчивый козлобородый конюх, и подлец Карл, и собственная небрежность, и чёртова война.
- Я знаю у кого твой меч, - немного погодя заявил Сэр Теодор. – Человека, лишившего меня руки, я в век не забуду.
- Говори, кто и как найти, - не глядя на рыцаря буркнул Манфред. Гнев не давал покоя ногам, он всё ходил по комнате неподалеку от топора. Эда заволновалась, не знала, что делать, реши он охотник взяться за секиру.
- Гвидо его зовут. Был солдатом тюрингской армии, один из «Железных Воинов» - любимчики маркграфа Геро. Все из черни, подонки и пьяницы, но дерутся отважно, ничего не боятся. Попёрли его за драку, сломал какому-то рыцарю руку. Теперь мотается по городам, вербует солдат для Железных. Есть в Эрфурте одна таверна, где он часто бывает. Я и сам всё хотел наведаться, поквитаться. Из-за дочки медлил. Убьют меня, кто о ней позаботится?
Зачем он это сказал? Все вдруг стало так очевидно.
- Врёшь ты всё, - заявил Манфред. Не со злости, он уже успокоился. - И себе врёшь, и мне, и дочери. Трус ты, Сэр Теодор, вот и всё. Не маленький испуганный трусишка, но всё же трус. Вас на смерть отправили, сеньор твой доблестно пал, да и многие храбрые рыцари, думаю, тоже, а ты руку потерял всего лишь и жалуешься. Дочь твою выдать давно пора за того, кто о ней позаботится, а ты всё медлишь, повода ищешь, не хочешь с ней расставаться. Правильно, кто же тогда о тебе позаботится? Вот и сидишь, чахнешь перед камином в тепле и уюте, да ворчишь, как несправедливо с тобой жизнь обошлась. Гвидо этот, мерзавец или нет, не знаю, но тебя одолел в бою, а ты его пьяного подкараулить собираешься.
Манфред ушёл, не дожидаясь оправданий. Наверняка они есть, но на кой чёрт их слушать? Ложь всегда звучит убедительно, когда в неё веришь.