[Элвенлорд Гримуар]

Глава вторая,
продолжение

Скрытый текст - Part VII:

Мирморн ещё сильнее сощурился. Его глаза сейчас напоминали прорези, через которые на мир смотрела искрящаяся тьма. Маг знал что-то такое, о чём ни Гринверсон, ни Ти-Рэкс не догадывались. Его слова об отце пробудили в Микли недавнее воспоминание. Воспоминание о том, что его отец и Проблеус общались как противники, а не как враги.
Гринверсон замолчал. Видно было, что он ищет слова для несокрушимого ответа, но не может их найти. В глазах его читалась неуверенность. Воспоминания о разговорах с Ти-Рэксом о его враге теперь казались неясными и неустойчивыми. Грёв с удивлением вспоминал, что его друг хотел не убить Проблеуса, но лишь пресечь творимое им зло в отношении динорумцев, Драконов и электрод.
Трест, видя сомнение на лице негласного предводителя Братства, ухмыльнулся.
– Ну убьёт он его и что дальше? Найти сейчас нового врага, столь изощрённого умом и делами, будет довольно затруднительно.
Гринверсон посмотрел на норренса с удивлением и неприязнью.
– Неужели ты думаешь…
– Грёв, ты знаешь о игре под названием «шахматы». Подумай, а?
Слышать такие слова от Защитника, отличающегося разве что нахальством и посредственными шутками, было в новинку и для Микли с Лиоленом.
– Трест, ты считаешь, что Ти-Рэкс – белый король?
– Нет, Хозяин. И я не говорил, что он играет за светлую команду.
Микли удивлённо посмотрел на Треста. Не прошло и недели, а Защитник ведёт себя не только не по Уставу, но и высказывает суждения, раньше ему несвойственные.
– На тебя слишком сильно влияют перемены. – Грёв сказал это тихо и без окраски.
– На тебя слишком сильно влияет уверенность в непогрешимости Ти-Рэкса, – с ухмылкой парировал Трест, оборачиваясь к Грёву.
Мирморн с насмешкой посмотрел на Светлого.
– Он всегда делал то, что хотел, – Маг говорил без спешки, так, чтобы его слова врезались в память. – Даже во времена ХХонических Войн он постоянно преподносил сюрпризы. Никто не знал, чего от него стоит ждать в следующий момент.
– Да, его постоянные «сюрпризы» попортили немало крови не только его врагам, – Умберто поморщился и, поёрзав, уселся поудобнее. – Его чары часто были сплетены так, что даже Маги не могли с первого раза их обуздать, а тактика отличалась ударами с подчас невозможных направлений.
– Но побед он принёс достаточно, – Мирморн говорил так, будто был в прошлом и видел сейчас невероятные победы Ти-Рэкса.
– Да, достаточно, – Умберто скривился, вспомнив не самые приятные события.
– Но оставим его дела в прошлом. Вряд ли он сможет вернуться, – Мирморн завершил фразу, но весёлые искорки в его глазах и довольная ухмылка просто-таки кричали: «И перепоганить всё снова».
– Мирморн, ты думаешь, что Владыки хотят…
– Я не думаю о желаниях Владык.
Микли замолчал. Он не сомневался в том, что Владыки вплели его в свои игры. Это было так же ясно, как и то, что Трест перестал быть всего лишь бесшабашным шутником. Но всё же… Если Владыки и в самом деле хотят, чтобы он делал то, что им нужно, им предстоит учесть и то, что он больше не на Диноруме и его…
«Не заставить выполнять свои условия силой?» – вихрем пронеслось в его сознании.
«Мы никогда не пользовались своим могуществом так грубо».
«Никогда не заставляли делать что-то против воли».
«Как твой отец».
Последнее не было сказано, но буквально читалось из предшествующих слов. То, что Микли действительно действовал только по приказу отца, он знал и так. Но теперь… Теперь он будет делать то, что хочет. И когда хочет.
Глаза Миклеанора грозно сверкнули. Подлокотники кресла хрустнули.
В воздухе стало ощущаться удовольствие. Выбор был сделан.
Микли чувствовал, что его будущее меняется – и меняется разительно. Он чувствовал, что проложенные раньше дороги рассыпаются, тщательно подогнанные плиты превращаются в песок, сыплющийся с обочин, а тропки, о которых он раньше и не задумывался, становятся широкими трактами, неизвестными и тем привлекательными.
– Сыновья не отвечают за дела отцов. Но исправить их могут.
– Я бы не советовал давать столь внезапные клятвы.
Миклеанор промолчал. В его глазах сверкнули искры, сказавшие больше, чем смогли бы слова. Он не станет подчиняться приказам, как раньше, но хороший совет не скользнёт из уха в ухо. И все те, кто раньше заставляли его действовать – тут Гринверсон вздрогнул, хотя Анор не обернулся, – дважды подумают перед тем, как решать за него.
Лиолен, чувствую мысли друга, с беспокойством посмотрел на Треста. Лягушк-убийца, а теперь норренс-хобборотень, пожал плечами. Этот жест можно было расценить и как «Он может сам о себе позаботиться», и как «Память станет старше, слова станут мягче». И как безразличие к новым для их друга мыслям.
– Что мы увидим дальше? – спросил Миклеанор, желая задать другой вопрос.
– Я бы сказал по-другому. А именно – чего мы сейчас не увидим. Время позднее, а событий, изменивших ход истории много. Сегодня мы не будем смотреть воспоминания о безвесном острове и Соглашении с Хеллоршипом, о песке Гарра и Изменении Сердца мира, о Третьем походе орков и Лесной защите. Но… мы увидим, какая мелочь послужила началом ХХонических Войн и как Теодорик очутился на Полуплоскости.
– Мелочь? Я бы так не сказал. Эти сволочи…
– Бер, не порть первое впечатление. Они не знают и слова о событиях столь давних дней.
Умберто хохотнул. С широкой улыбкой сказал, не обращаясь ни к кому:
– Да уж, такого далёкого! Как сейчас помню пятьсот восемьдесят девятый год второй тысячи. И толпы этих сволочей поганых, сующих свои рыла куда ни попадя…
Мирморн не сказал ничего. Он не посмотрел в сторону гнома, вспоминающего события, происходившие три с половиной тысячи лет назад. Но Умберто замолчал, красноречиво посмотрев в глаза Лиолена. Рыжебородый пребывал в такой ярости, что в кольцах на его бороде начал пульсировать внутренний огонь. С трудом сдерживая себя, чтобы не ответить Магу грубостью, он уставился на экран так, будто пытался его сломать.
– Тысяча пятьсот восемьдесят девятый год останется в памяти Королевств одним из самых чёрных. ХХон, уже давно планировавший нечто серьёзное, проявил, наконец, часть своих планов. Планов коварных, но не проработанных до конца. Я сомневаюсь в том, что он не хотел уничтожать Пологие Холмы и норрензи, обитающих там. Впрочем, только ХХон знает, о чём он тогда думал. Начинаем.
Золотистые искры разбежались по экрану. Луга и холмы, невысокие деревья с насыщенной, яркой листвой, аккуратные дороги, выложенные серовато-бежевыми плитами и живые изгороди, чуть качающие карминными цветами на ветру являли картину идиллическую, возможно, немного нереальную.
Вид немного изменился: теперь Братство видело город, выстроенный на холмах и в них. Невысокие стены, сложенные из округлых камней, окружали холмы, вокруг которых петляли дороги. Они были скорее данью традициям, чем надёжной защитой от захватчиков. Двери и окна, округлые и будто сплюснутые сверху, украшали гирлянды из живых цветов, ярких фруктов и сочных овощей. Причудливые столбы с фонарями тоже протянули друг к другу ленты гирлянд, с которых свешивались иллюзорные руны и поздравления, вытканные на огромных отрезах материи.
На улицах города царило оживление: нарядно одетые норрензи спешили по делам, завершая приготовления к празднику. На площадях и во дворах поставили огромные столы, способные не один день насыщать и втрое большее количество рэев. Крошечные феи и фейки, сновавшие вокруг норрензи, привносили ещё большее чувство радостного ожидания. Их крылья оставляли за собой шлейфы сверкающей пыльцы и разноцветных вспышек. Сияя улыбками, они украшали город своими чарами.
Жители и гости с нетерпением ждали вечера. Ждали начала праздника.
Приготовления проходили быстро, без суеты. Все знали, что они должны делать и делали это не отвлекаясь на проходящих и пролетающих мимо. До заката оставалось не больше четырёх часов, а сделано было больше половины. С каждым часом улыбки на лицах норрензи и фей становились всё шире, а руки всё быстрее заканчивали приготовления. Все ждали великолепного праздника и готовились именно к нему.
Лучи солнца расцвечивали черепицу и сталь крыш уже не золотистым, но алым. Тени от деревьев, редких башен и фонарных столбов медленно двигались на восток. На площадях собиралось всё больше жителей и гостей Пологих Холмов. Взгляд на их довольные улыбки заставлял улыбаться и тех, кто смотрел на них. Белоснежные зубы изредка вспыхивали красным под лучами заходящего солнца, а волосы алели. Каштан и золото словно окрашивались кровавыми каплями. Светлые же волосы становились похожи на снег после битвы, а цвета вороного крыла – ночным озером с дорожкой кровавой луны.
Изменения эти были мимолётны: норрензи и феи были слишком веселы, чтобы замечать их. Никто и не думал о том, чтобы приглядываться к солнечным бликам на чужих волосах. Праздник в их сердцах был сильнее осторожности.
Сердцем праздника была поляна с Матерью Яблонь, древом великим и могучим.
Она росла здесь с тех пор, когда Риззетио Стиглинс привёл норрензи в Изумрудные Холмы. Символ богатого урожая и нежданный дар Сар’Интуарссы, благосклонность и расположение в виде чудесного древа. Мать Яблонь была самым высоким деревом во всех Изумрудных Холмах. Яблоки, что росли на ней, были больше головы взрослого карего орка, а некоторые и с голову чёрного. Мёд тёк в их хрустящих боках. Сладкие и румяные, они были достоянием всех Холмов и отведать их приезжали из всех Королевств.
Золотом она была освещена и красными отсветами светились её листья. Искусной магией созданные шары медленно перемещались под листьями и над ними, облаком алого света окутывая её. Золотистые и оранжевые гирлянды украшали ствол шириной в пятнадцать метров. Их блеск плавно перетекал с цепи на цепь, иногда исчезая почти бесследно, иногда разгораясь межлистными шарами. Мать Яблонь светилась удовольствием и покоем, видя, что все вокруг радуются её дарам.
Ночь наступала с запада, отправляя на разведку всё больше и больше теней. Долгими призраками и лоскутами темноты, они прибывали в город и с неодобрением занимали свои излюбленные места. Следить, чтобы все были спокойны и веселы нравилось им, но что-что на пределах света их беспокоило. Что-то скользкое, как дым.
Тени и бесплотные наблюдатели всё чаще замечали, что им что-то не нравится. То громкий вскрик раздражал, чего прежде не случалось, то смех казался мокрым кашлем, то звонкий топот танца слышался ударами бревна по помосту. Тени прислушивались к своим чувствам. Прислушивались внимательно. Но безрезультатно.
Норрензи, феи и гости других рас предавались веселью, наслаждаясь чудесными блюдами и чарующими напитками. Смех звучал чаще и чаще, а бочонки с пивом подкатывали почти тут же. Вино не ударяло в головы, а еда не тянула вниз: чары Третьего Урожая замечательно действовали на довольных рэев.
Час Ллианор миновал и приближался Час Эллайзии. Праздник продолжался, наращивая обороты. Везде слышны были шутки и тосты, пожелания долгих дней и обильного урожая, возгласы удивления и похвала искусным поварам. Норрензи, и так прекрасно себя чувствующие, следили за кубками и бокалами. Никто не хотел заснуть раньше положенного. Никто не хотел видеть сны во время Золотого Рассвета.
Уже подходили к концу Часы Эллайзии, когда тени начали замечать нечто странное. Смех, громкий и радостный, затихал. Взгляды, полные удовольствия и веселья, становились недоверчивыми и подозрительными. Прежде веселые лица мрачнели. Сам свет тускнел, превращая гирлянды в простые цепи из металла и дерева. Фонари вспыхивали ярче и резче, разливая свой свет не так, как раньше.
Тени чувствовали себя неуверенно, неуверенно и удивлённо. Среди них то и дело проскальзывали мысли о важности происходящего. О том, что надо известить об этих событиях руководство. О событиях, которые уже начали происходить.