Беллкор, земли некромантов
[1]
Гать нужно было настелить, что называется, по-тихому – без сильных магических возмущений, без шума механизмов. Самое верное средство в таких случаях – штрафники, вот и пригнали две сотни. Одну в Малой Кунерме поставили, другую – в Большой, отдали приказ двигаться навстречу. Оба посёлка были давно заброшены, череда болот, протянувшаяся ожерельем между ними, носила имя Межевой топи, так как одна Кунерма находилась в землях некромантов, а другая уже на Талии.
– Не скальте зубки, красавцы, не скальте, – приговаривал сотник Буяк – тот самый, напомнивший Рагнару хорька, что забирал их с Хаканом из тюрьмы Каратула. – Что-то особенное собираются в Большой Кунерме ставить, тремя кольцами охватили. Так что не вздумайте какую поганку устроить – вместо настила у меня ляжете, стервецы.
Напугал, тоже, Рагнар и так себя настилом чувствовал: грязный, болотом провонял насквозь, тело деревянное. Впрочем, имелось и преимущество: гнус, роившийся тучами, предпочитал тех, кто почище. Наблюдать опухшее от укусов лицо сотника было для штрафников отдельным удовольствием, сдержать улыбку получалось далеко не у всех.
– Нет, ты подумай, три кольца оцепления! – зудел штрафник по прозвищу Щавель уже на участке, зудел едва ли не каждый день. – Если такие меры предосторожности, живыми нас отсюда не выпустят, на корм пиявкам пойдём! Бежать надо, пока не поздно, бежать…
Что Щавель – доносчик и провокатор, в десятке знали все.
– Но вида не подаём, – предупреждал десятник по прозвищу Весёлый, – а, как бы это сказать, подыгрываем.
Получалось, опять же, не у всех, от тех же Рубанка и Точило Щавелю доставалось часто. Но им, как правило, это с рук сходило, потому что от Рубанка и Точило доставалось всем. Рагнару они напоминали Толстяка с Малышом: широкие плечи говорят о большой силе, низкие лбы – о небольшом уме.
– Лучше заткнись, Щавель, – пыхтит Рубанок, взвалив на плечи бревно, – не то вот этим прихлопну и сам под настил уложу.
– Конечно-конечно, ты только не серчай…
Трудились они в две смены: с утра и до ночи, с ночи и до утра. Пока одна половина отсыпается, другая настилает гать, затем перемена мест.
– А ты чего без дела стоишь, Зеленуха? – размахивает деревянным молотом Точило, – или забыл, какой стороной скобы вбиваются? Так я и напомнить могу, не вопрос!
Зелёным в десятке прозвали Хакана, за изумрудный глаз, который не вырвали лишь потому, что боялись эфирного проклятья. Сам Рагнар получил прозвище Солома – за светлые волосы, и не суть, что сбрили их ещё задолго до Межевой топи. Прежние имена в штрафном легионе было принято забывать, как и всё прошлое. Тем не менее, Рагнар часто думал, как сложилась судьба Оберона, судьбы Криспина и Азира, Озрика и остальных. Хотелось верить, что хорошо, и это они с некромантом самые невезучие.
– Как бы эдакую красоту с собой утянуть? – размышляет Точило над треснувшим точно посередине листом камнестали. – Такую бы лежаночку соорудил, что залюбуешься! Эй, Щавель, дай-ка совет!
– А что я? – смущённое бормотание. – Бери, конечно, оно же треснуло…
Жили штрафники в том, что осталось от поселковых домов, а осталось не сказать, чтобы много. Десятку Весёлого ещё повезло: и с кровлей досталась халупка, и с целыми стенами. От дождя, правда, кровля ничуть не спасала, а по стенам, мягким от сырости, вилась серая плесень с крохотными светло-зелёными цветками. Земляной пол устилали широкие стебли какой-то болотный травы, порядком подгнившие, в них копошились то ли черви, похожие на пиявок, то ли пиявки, похожие на червей.
– Не могу, до того живот сводит, что хоть пиявку бы сожрал, хоть жабу! – стонет Скарабей. – Где уже эта треклятая полевая кухня, не сломалась ли?
– Так лови, пиявок с жабами и лови – вон их сколько! – хихикает Щавель. – Оно и полезнее будет, чем та гадость, что из артефактов полевой кухни льётся.
Скарабей – здешний Ибикус, из всех белых ворон десятка самая белая. Причудлив буквально во всём, начиная со взглядов на мир, заканчивая способом – лично придуманным, единственно верным – каким следует портянки накручивать. Впрочем, ничего удивительного: одно проистекает из другого.
– Эх, хорошо! – Скарабей поглаживает живот, улыбается. Полевая кухня уехала, но в воздухе ещё витает запах питательного киселя – в обед всегда рыбный.
– Эй, Скарабок, никак кот твой вернулся, – ворчит Рубанок, ковыряя в зубах рыбной костью, – слышишь, мяучит?
– Угу, – вторит Точило, – что твой «ревун» верещит.
Появился кот через декаду или две после начала работ, зрелище собой представлял жалкое: свалявшаяся серая шерсть – колтунами, сквозь кожу проступают рёбра, гной в уголках глаз. Глаза Рагнара больше всего и поразили, когда в первый раз кота увидел – ни капли кошачьей гордости, той самой, когда взгляд словно бы свысока; такие больше подошли бы щенку или очень трусливому человеку. А дошёл до такого состояния кот потому, что потерял где-то правую переднюю лапу – вместо неё был обрубок, из обрубка торчал кончик кости. Вряд ли мог добыть пропитание сам, с тремя-то лапами, но дело желал иметь только со Скарабеем, от остальных прятался.
– Ты уж прости, дружочек, но ничего у меня не осталось, – вздыхает Скарабей, склонившись над зарослями, из которых доносится жалобное мяуканье. – Разве что, вот, корочка хлебушка…
«Мы такие же, – думает Рагнар, глядя на эту сцену. – Угодили в капкан войны, и кость торчит из обрубка, и за всё задевает, и причиняет страшную боль…»
[Кристалл памяти]
Знаешь, брат, порой такое в голову придёт, что никуда, кроме как в кристалл. На гербе Синглии, как помнишь, грифон, и эти существа в природе есть, Северная Лента – снежный медведь, и тоже есть, Северный Маналит – дракон, и тоже есть, но кто у нас на гербе объединения, Северного Союза? Дракон о трёх головах: грифоньей, медвежьей и собственно драконьей. То есть существо вымышленное. И вот мысль, которая третий уже день не даёт покоя: так может и Союз – государство вымышленное?
[2]
Краски сна обжигают, ибо горячечный; Рагнар понимает, что спит, как и то, что шансы проснуться очень невелики. В Малую Кунерму пришла пузырчатая лихорадка, забирала одного за другим, но его на протяжении месяца не замечала, проходила мимо, из-за чего уверился в невосприимчивости. Ошибся.
– Бери карту, – говорит Хакан, от изумруда в глазнице к колоде протягивается зелёный луч.
Рагнар берёт, смотрит – десятка кругов, для начала неплохо. Круги вдруг вздуваются пузырями, лопаются, по карте стекает белёсая слизь, срывается тяжёлыми каплями. Рагнар ловит их на лету – ведь если упадут одна за другой на столешницу, Хакан сразу поймёт, какая у него карта!
Первым заболел Скарабей: тлел, словно порченный сноп разрыв-травы, а только тлеть перестал, болезнь взорвалась, разлетелась. Буяка о том, что в десятке Весёлого больной, конечно же, предупреждали, сотник лишь отмахнулся – ничего страшного. Тоже ошибся.
По липкой от жирных пятен столешнице бежит мокрица, свалилась с карты некроманта. «Что же у него тогда? – теряется Рагнар в догадках, – неужели туз?» Играют в «Три колышка» – любимая карточная забава их десятка, вот только десятка больше нет, из живых лишь они с некромантом да Точило с Рубанком, которых, кажется, не взять никакой заразе.
– Помнишь стенания Щавеля, что живыми нам отсюда не выбраться? – спрашивает Хакан, размазав мокрицу ударом ладони. – Пророческие оказались слова…
Сильная целебная магия была под запретом, как и любая другая сильная магия, слабая же не помогала, потому Рагнару было искренне интересно, какой господин сотник сделает ход. Тот поступил неожиданно: вызвал к себе некроманта. Содержание разговора с Буяком Хакан показал Рагнару только что, непосредственно в горячечном сне, аккурат перед тем, как сели за карты.
– Послушай, красавчик, возможно ли сделать зомби при той мере магии, которая нам дозволена? – задаёт сотник вопрос.
– Возможно, – следует осторожный ответ, – однако, боюсь, пользы от таких зомби будет мало. Больше декады-двух не продержатся, начнут на куски расползаться.
– На куски, говоришь? – потирает руки Буяк, – так это же славно!
– И ещё момент, – добавляет Хакан, – по опыту знаю, что не каждый живой согласится работать с мертвецами.
– Это не беда, – ухмыляется сотник. – Всех несогласных превратим в мертвецов, а их, подмечай, превратим в зомби!
Очередь Рагнара брать карту, но, прикоснувшись к колоде, отдёргивает руку – обжёгся. Вспухают волдыри, лопаются, по пальцам сбегает влага. Хакан этого почему-то не замечает, как не слышит и звонкого смеха, пронёсшегося по халупе.
– Что случилось? – спрашивает у Рагнара, насторожившись. – Смотришь так, будто на лбу у меня появилась надпись.
– Да нет, – Рагнар отводит глаза, – я так, просто…
Чтобы взять карту, руку приходится обернуть тряпицей – ну-ка, что у нас там? Ха, как и ожидалось, Хакраш, улыбка от уха до уха.
– Моя победа, – Рагнар бросает карты на стол, улыбка почти такая же, как и у хитрейшего из богов, – всего двумя «колышками» обошёлся!
Работать с зомби далеко не у всех получилось: кто со страхом не смог совладать, кто с отвращением, кого не приняли сами зомби, растерзали. Рагнару в этом смысле повезло: как у него живые мертвецы отторжения не вызвали, так и он у них. Хотя повезло ли? Некую грань их сотня переступила, шагнула за край. Отсыпаясь после смен, Рагнар видел один и тот же кошмар: зомби-рабочие превращались в зомби-солдат – тех самых, с присосками, в броне псевдоплоти, пили жизнь, и пили, и пили…
– Так зачем ты здесь, некромант? – спрашивает Рагнар. – Зомби из меня хочешь состряпать?
– Нет, не за этим, – качает головой Хакан, – намерен бежать. Но одному мне не справиться, нужен помощник, и не зомби, а живой человек. Следовательно, такое вот предложение: я тебя исцеляю, а ты составляешь мне компанию.
– Хм, интересно, – Рагнар следит за тем, как кожа на пальцах сама собой заживляется. – А чем не подходят зомби? Слишком глупы?
– И поэтому тоже, – говорит некромант, – а более крепких не сделать – я под строгим контролем.
– Хочешь начистоту? – спрашивает Рагнар, подавшись вперёд. – Работая с мертвецами, одно понял точно: нет вещи более противоестественной, чем некромантия!
– Ничего ты не понял, – говорит Хакан с лёгкой усмешкой. – Просто ответь, согласен на моё предложение или нет, сделай выбор.
С минуту, а то и больше, Рагнар размышляет, наконец говорит:
– Эх, озадачил! Но, может, и правда чего-то не понимаю, а я всегда был жаден до новых знаний…
– Из тебя получится превосходный заклинатель Эфира, уверяю, – изумруд некроманта то вспыхивает, то угасает, – мой долг показать тебя мастерам, как только из этой трясины выберемся.
– Была не была, – как головой в омут, – по рукам.
[Кристалл памяти]
Заметки о зомби (из разговоров с Хаканом).
Эфирный двойник – отражение физического тела в Эфире, подобно отражению в зеркале. То есть без плоти нет и эфирного двойника. Смерть двойника наступает через три дня после смерти тела физического.
Зомби, он же зомби обыкновенный – усиленный волшебством эфирный двойник только что умершего человека. Сознание зомби как бы разделено между мёртвой плотью и Эфиром, потому ближе к голему, чем полноценному человеку. Через одну-две декады, с полным разрушением эфирно-физических связей, распадается.
Боевой зомби, он же зомби-солдат – заключение в пустую телесную оболочку сущности более высокого уровня, чем эфирный двойник. Ведёт к эфирным метаморфозам, когда зомби стремится себя укрепить: образование псевдоплоти, роговые наросты. Сюда же относится восстановление сил за счёт живых: присоски, костяные захваты. Затраты магической силы на создание таких зомби большие.
[3]
Изумруд в ладони кажется раскалённым, от раны в правом бедре расползается холод. «Будет обидно, – думает Рагнар, – если умру от иглы какого-то костяного ежа, избежав игл, выпущенных из скорострелов, выпущенных мехоморфами. Хакан вот не избежал – поймали, повесили, содрали кожу. Откуда же тогда у меня изумруд? – пытается вспомнить он, но мысли путаются, ускользают, – может, его принёс кот? Да, кот, скорее всего, больше ведь некому…»
Когда началась пузырчатая лихорадка, вспомнили о коте, которого Скарабей подкармливал, принялись усердно искать.
– Это он заразу принёс, – говорили, – в костяной своей лапе и притащил!
Не нашли, даже следов не нашли, хотя крутился, казалось бы, рядом.
– Так это сама смерть приходила! – родилась у кого-то шальная догадка, – в кошачьем облике явилась, всех нас заберёт…
До того попыток бежать не было, теперь следовали одна за другой, и как бы строго Буяк не пресекал, не прекращались.
– Всех на зомби пущу! – плевался слюной, – всех!..
Когда Рагнар оправился от болезни, угроза была близка к исполнению – сотня расползалась на глазах. С некромантом они сообщались посредством снов, но и этот способ стал вскоре небезопасен.
– Бежать нужно срочно, – даже в Эфире было видно, что выжат Хакан до предела, – распоряжение о переводе оставшихся живых в зомби будет отдано со дня на день…
Идти всё сложней, нога словно бы не своя, а впереди, как назло, бурелом, поросший чем-то колючим. Кот ведёт, прыгает с одного поваленного дерева на другое, и лапы у него, кажется, все целы. «Если исчезнет, – думает Рагнар, – сам не выберусь, так здесь и останусь...» Напрасные опасения: кот доводит до места, до замшелой каменной плиты, только потом пропадает из виду. От изумруда в ладони тянется луч – тянется к едва приметному углублению – Рагнар прикладывает к нему камень, и плита со скрежетом сдвигается, открывая череду уходящих вниз ступеней. Припадая на левую ногу, он спускается в капище, осматривается: узкий прямоугольник каменных стен, жертвенник с оскаленным черепом, в глазницах тлеют зелёные огоньки. Рагнару всё равно – сворачивается клубком на ложе в боковой нише, почти сразу проваливается в тяжёлый болезненный сон…
Несмотря на то, что следили за ним строго, Хакан сумел изготовить два артефакта с эфирной иллюзией; так один зомби принял вид Рагнара, а другой – самого некроманта. Первые два кольца стражи тоже помогла преодолеть эфирная магия, а вот на третьем не сработала, пришлось схватиться с двумя мехоморфами. Прорваться прорвались, но по следу были пущены крылатки с заклинанием поиска в элариевых сердечниках.
– Обмануть не получится, – сказал Хакан, – разве что уничтожить…
С виду крылатки хрупкие, на самом же деле более чем прочны, потому требовались некроманту камни – большие и в большом количестве. Тогда-то и появился кот, их старый знакомый, привлёк внимание тихим мяуканьем.
– Ты тоже его видишь? – спросил Хакан, не поворачиваясь к Рагнару, – это знак! Не упусти…
Не упустили, нет, шли как привязанные, и вскоре оказались на берегу лесной речушки, с чередой валунов по берегу.
– Превосходно, – некромант потёр руки, – теперь у нас есть шанс.
Вливая в камни сущности из мира-отражения, Хакан делал эфирных големов, и камни поднимались в воздух, исчезали в темноте густых зарослей. Рагнара некромант использовал как резервуар магической силы, тот терпел, хотя ощущения были не из приятных.
– Готово, – сказал Хакан, когда валунов на берегу не осталось. – Задел по времени выходит большой, должно хватить, чтобы уйти. А если не хватит, нас не спасёт уже ничего…
Прав некромант оказался только наполовину: его и правда ничего не спасло, когда погоня настигла, Рагнара же увёл за собой кот, спрятал в ложбине, подёрнутой серым туманом. По вине тумана он и не заметил костяного ежа, получил ядовитую иглу в бедро…
Серый туман словно море, Рагнар чувствует себя кораблём между волн. Как здесь оказался, не помнит, но знает, на месте оставаться нельзя, обязательно нужно двигаться. Чувства времени нет, как нет и чувства тела, то здесь, то там вспыхивают зелёные огоньки, медленно тают. Рагнар направляется к одному из них, раздвигает полотна тумана, видит мать. Такой он запомнил её на пристани Декабрины, когда провожала в училище – ветер треплет седые пряди, лицо каменное, горечь в запавших глазах.
– Мама?.. – слова застревают в горле, – что ты здесь делаешь?
– Тебя дожидалась, – отвечает она. – Знала, что захочешь увидеться напоследок, вот и ждала.
– Напоследок? – переспрашивает Рагнар.
– Да, сын, – глаза матери становятся изумрудами, – два дня назад я умерла.
– Прости… – Рагнар хочет взять её за руку, но в ладони почему-то оказывается лишь прядь тумана. – Так хотел, чтобы ты мной гордилась, а поводов для гордости нет…
– И горжусь, – говорит она истово, – и люблю.
– Позволь мне тоже остаться, – просит Рагнар, – не хочу больше туда, сыт по горло.
– Нет, – отрезает Андрона, – тебе ещё рано.
Вдруг она исчезает, тает дымкой, а из тумана выходит Кранмер, друг детства и юности. Бронекостюм его пробит, бегущая из раны кровь тут же становится серой, поднимается клубами, смешиваясь с туманом.
– И ты тоже? – спрашивает Рагнар, – когда?
– Вчера, – отвечает Кранмер спокойно, – от клинка богомола. Ты же знаешь, нет, что после Каратула и Кхат удалось захватить? Теперь на юг дорога широкая, углубились в самые дебри, а там этой твари не перечесть…
– Хочу остаться, – говорит Рагнар решительно, – и останусь. Даже не пытайся помешать – ничего не получится.
– Ошибаешься, – качает головой Кранмер. – Помнишь, когда были детьми, играли у развалин древней магической башни? Какой там был камень, а, само время зубы сломало! Так вот, у меня под рукой нечто подобное – не прошибёшь.
Туман между ладоней Кранмера сгущается, превращается в гладко отёсанный каменный блок. Рагнара же серые пряди опутывают, не позволяют пошевелиться, и всё, что остаётся – смотреть, как перед ним вырастает стена.
[Кристалл памяти]
Чем наше великое государство не «мамонт», не тяжёлая боевая машина? Здесь опорные щитоносцы, здесь – фланговые, а здесь – экипаж. Весь вопрос в том, объединяет оно нас, или же разделяет, отсекая друг от друга стеной маналита. И тут как посмотреть.