Герберт отшатнулся, но в его движениях чувствовался недостаточный опыт. Слишком медленно, слишком трусливо. Зачем-то поднял руки, попятился. Нет, тут либо драться, либо бежать. Короткий удар в живот потряс его тело, откинул к стене. Ударился затылком, заблеял с полузакрытыми, кажущимися сонными глазами. Страх действует по-разному, Герберт оцепенел. Ещё удар и ещё. Теперь уже в ход идут колени. Священник запрокинулся, сполз на забрызганный его же собственной кровью пол.
Брунс, конечно, не усидел на месте. Кинулся, схватился за рукав. Отлетел в другой угол, сшибая лавку. Тут же вскочил и снова упал, пропустив. Теперь пришла очередь Хельги. Он спокойно, даже с интересом смотрел на избиение Герберта, но дальше так продолжаться не могло. Выхватил топор.
«Как глупо, – промелькнуло в голове. – Вот так, на ровном месте, без причины».
Больше мыслей не было. Закружилось, завертелось.
– Этот с ними, – харкнул под ноги коренастый. Коснулся пальцами разбитой губы. Брунс всё-таки успел приложить. Мужик он и в рясе останется мужиком.
Ещё люди, пока ещё колеблющиеся, желающие оставаться на стороне победителя. Так всегда и бывает – кто-то дерётся, а кто-то упивается кровью, оставаясь хорошим человеком.
Никаких девизов, имён вождей или богов. Короткий резкий удар топором на выдохе. Коренастый обнажил шею – уродливая глубокая ложбинка и обрывки сосудов. Кровь на лице, лезвие, руках… Под ногами скользит. Бой – это танец? Если только на льду.
Нож зацепил плечо, запутался в тряпках. Тупая такая боль, безобидная. Максимум ушиб и синяки. Не похвастаешь. Ответил локтём в голову, что-то хрустнуло, хлюпнуло, окатило лицо. Ещё немного и ослепнешь, кровавый пот застилал глаза. Липкий такой, солёный. Хельги смахнул его рукавом. Сколько грязи, никогда не отмыться.
Теперь уже слышался крик, брань, угрозы. Всё равно. Пусть собаки лают. Чаша ударила в спину, разбилась, отлетев. Обернулся – почти все на ногах, он один против толпы. Герберт без чувств, Брунс смешно и бестолково шевелится, словно жук, перевёрнутый на спину. Умирать надо весело, никаких постных рож.
Блеснуло оружие, топоры и ножи. Потанцуем? Хельги бросился первым, на последнего из троицы. Легко уклонился от встречного удара, тюкнул в висок обухом. Так, что глаз выскочил, заболтался, словно на ниточке.
Тут же развернулся к остальным, оскалился. Ещё не зверь, всего лишь волчонок. Но и волчат есть клыки. Попятились трусы, боятся. Кто же ударил в спину? Где эта мразь? Мразь прячется, не выделяется, не определима. Отошёл к двери.
– Брунс! – рявкнул Хельги. Куда там. Скользит в крови, пытаясь подняться.
Не уйти. Придётся бросить их. Человек каждый день приносит жертвы. Жертвует здоровьем, силой, любовью. Ради кого? Ради долга, семьи, богов, правителя. Правитель жертвует только другими. Остаться и умереть ради… друзей? Смешно. Он их не знал. Попутчики – безликие болванчики, расцвеченные искрами костра. Сегодня они ярко сгорая, рассказывают свои нехитрые истории, а завтра опять сливаются в тенях. Дорога любит откровенность. В дороге некого стыдиться. Они умрут, а он сбежит. Они – тени, исчезающие на свету, он – правитель. Пусть пока и правит только в мечтах.
Шаг к двери, шаг к мечте. Шаг-взросление. Дверь с силой распахнулась. На пороге возник Лют. Нападавшие сразу отхлынули. Если уж один подросток стольких накромсал, что сможет натворить взрослый витязь?
– Уходим! – бросил телохранитель.
Брунс поднялся и на трясущихся ногах подошёл к товарищу, взвалил на плечо, поволок за собой. Лют прикрывал, прищурившись, поигрывал топором. Тишина. Ни жалоб, ни угроз. Раненные тоже притихли, жить хотят.