Они уходят, оставляя после себя примятую траву. Погода ощутимо теплеет и становится совсем жарко. Рулав чувствовал стекающие капли пота под бронёй. Сейчас бы искупнуться, выпить холодненького…
Из мечтательности вывели крики разведчиков. Впереди стояли местные. Множество воинов – может десятки, может сотни. Рулав смотрел, как из густой, высокой травы поднимались фигуры в полный рост. В кольчугах, куртках, шкурах, но всё больше так, полуголые, взмыленные от азарта. Оружие на любой вкус: топоры, копья, дротики, круглые серые щиты.
Он почувствовал, как заколотилось сердце в преддверии важного, может быть, последнего в жизни. Прямо здесь, на пойме, у реки, по пояс в пырее и осоке, в безвестном местечке. Медленно вытянул меч, готовясь. Командовать не приходилось, Рулав отбирал себе ветеранов. Сами подобрались, выстроили стену щитов. Встали намертво, оскалились сталью.
– Вчера я надрался и уснул в хлеву! – крик напротив. Подзуживают перед боем, куда же без этого. – Проснулся и с пьяных глаз отодрал овцу. Такие дела. Рядом лежала твоя мать, но я её не тронул, так низко ещё не опустился.
Мать, значит. Мать Рулава была мужеподобной великаншей с широким подбородком и пробивающимися усиками на верхней губе. Да, страшна, зато рожала исправна и всё одних сыновей, крепких как на подбор. Правда, таких же красивых, как и она сама. Рулава она не любила, считая излишне диким и непредсказуемым. Что же, чувства оказались взаимны. Уходя в первый в поход, он знал, что не вернётся.
– Ну, ты, овцевод, поближе подойди!
Может ещё не поздно отступить? Река рядом, по бережку пробежаться к ладьям. Отсидеться за стенами. Но разве за этим он сюда приехал? Разве трусы становятся конунгами?
Первые дротики – короткие метательные копья. Летели со всех сторон, разбивались об щиты. Кого-то зацепило. Рулав не обращал внимания на крики.
– Вперёд!
Ещё вал копий, словно прошёлся косым ливнем. Теперь уже ощутимей, первые погибшие, разрывы в строю. Один упал, другой заступил.
– Терпеть, – прорычал Рулав, скорее себе, чем остальным. Все и так опытные, все и так знают.
Шаг, другой, третий. Метатели разбегаются в стороны, скрываются за спинами товарищей. Славяне громоздились толпой, без всякого порядка. Рулав пригляделся и вдруг понял, что воюет с детьми. Безусые подростки, мальчишки, рано попавшие в старшую жизнь.
Ураган ударов. Мелькание обнажённой плоти перед глазами, красное на белом. Принял на щит тяжёлый удар, полоснул в ответ. Капли чужой крови на ресницах, саднящие пальцы. Снова отбился щитом, отдалось тупой болью в плече и локте. Короткая вспышка ярости. Удар! И снова брызги чужой крови. Влажные зубы, солоноватый привкус во рту. Скользкая трава под ногами…
Нападавшие отхлынули так же внезапно, как и появились, оставив после себя груды тел. Сколько их полегло, не подсчитать, может с полсотни. Усталость давала о себе знать, он едва добрёл до реки, напился мутноватой, после стольких-то ног, воды, грязной, как старая шлюха. Чуть пришёл в себя. Огляделся – плевать на врагов, остались ли свои? Слишком много погибло.
– Где этот, который будущий ярл? – ворчливо спросил Рулав.
Ему показали - лежит. Что же, чужие мечи в предсказания не верят…