[Диана]

zumer, спасибо что все это читаешь. Но я становлюсь наглой - все выкладываю и выкладываю...

Скрытый текст - ***:

День здесь начинался не как в городе – с первого открывшегося магазина, а гораздо, гораздо раньше. Луна блистала над деревьями и нестерпимо светила в окно, так, что хотелось задернуть занавеску. Лунный свет оставлял на стене белые следы, и я все же прикрыла окно. Было холодно и мышки шуршали в шкафу на террасе.
Я легла на кровать, но спать больше не хотелось. Лето, и наша проектная группа отправилась в Идии. Они живут около дворца и учатся… На секунду я стала жалеть обо всем, и захотелось поплакать, но я постаралась перестать думать. Мне было больно и обидно, что не я теперь там, а кто-то другой. И ему, этому другому все это может быть и не нужно вовсе, но тем не менее все так, как есть.
Что будет со мной дальше? Ничего, ничего. Совсем ничего, я даже работы не найду нормальной. Нет, найду, но не ту, что хотела бы. Я всю жизнь буду пахать за маленькую зарплату, и приколдовывать себе хорошее настроение к утру и доброго знакомого на работе… Я зажмурилась – мне стало страшно от этой мысли. Не от того, что буду жить как сотни, тысячи других, но от того, что я хотела для себя совсем другого. Я хотела стать знаменитой, так как могла стольок всего!.. Я была бы нужна, себе и другим, тем, которые бы меня не знали ни в лицо ни как либо вообще, но нуждались во мне не меньше. Я могла столько всего, и каждую минуту чувствовала в себе эту силу. Одно было плохо – так мало я знала обо всем этом, так мало умела. Это все равно что иметь горы книг и бумаги, но не уметь ни писать, ни читать.
Я сама загнала себя в это бызвылазное положение. Мне уже никто здесь не сможет помочь, и который раз хотелось, чтобы был в жизни кто-то, кто разрешил бы эту проблему без моего участия. Так не бывает, но жить от этого легче не становится.

Я встала, протерла пыль со столика около кровати. Солнце светило, но занавеска была ослепительно желтая, определить было сложно. Да. Это все-таки солнце.
Я вышла на улицу. Бренты не было. На столе корячилась записка прямо на бумажной скатерти – она ушла в лес за цветами и на реку. Букет полевых цветов и лесных травок стоял на столе, но высох и начинал осыпаться. Голубые лепесточки васильков покрывали скатерть, и мне показалось, что таки должно быть всегда. Шкафчик со старыми книгами стоял около двери, нижние полки по ночам осваивали мыши, а верхние были заставлены книгами на флидском. Что они здесь делали – непонятно. Я вложила в толстый том сухой цветок и захлопнула книжку. Пусть сохранится.
Одна в шкафу была книга на общем языке, я взяла ее и полистала. Я не могла понять, о чем она была вообще – там было много чертежей и всевозмодных табличек. Пестрели формулы, которые я не то что понять, но даже прочитать не смогла. Меня кололо мое собственное нвежество.
Бренты не было, в доме что-то поскрипывало и похрустывало – я была чужой в этом доме. и казалась самой себе частью интерьера, бродячей и более всего ненужной.
На чердаке пылились старые вещи, я влезла и наступила в кучу какого-то тряпья. Опасательно я отшатнулась подальше от лестницы, чт обы не ухнуть вниз. Но идти было неудобно – мне не хватало высоты потолка, чтобы выпрямиться. Переступая, как цапля, через всякие неизвестные предметы, я добралась до стенки и села на старую табуретку на трех ножках. Она была низенькая, в самый раз для этого помещения.
Слепое зеркальце висело на стене, в нем ничего не отражалось, но рядом сидела, грустно повесив голову, тряпичная кукла. Она была одета в платьице и клоунские цветастые брюки в разноцветный горох. Я погладила ее по голове и в сердце что-то кольнуло – так было всегда, когда я видела старые, покинутые игрушки. У меня тоже была когда-то такая, и я ее тоже бросила, она стала мне не нужна. Глаза, сделаные из деревянных, выкрашеных в голубое, пуговиц, грустно таращились на меня. Я посадила куклу на колени и обняла. Мне стало очень больно и жалко, в голове стала звучать музыка, старая и завораживающая, я зажмурилась – мне захотелось плакать, я не могла вспомнить!
Волосы, сделаные из колючих шерстяных ниток, кололи щеку. Я посадила куклу около зеркала и погладила по голове снова – мне было жалко ее оставлять здесь одну, но она принадлежала Бренте, я не имела права ее присваивать.
Я подошла к столику и увидела, что пачки исписаных листов не было – Брента убрала их. Почему? Я спустилась вниз и стала смотреть все шкафы и тумбочки, что были в доме, но ничего похожего нигде не было.
Вышла на улицу, Брента еше не возвращалась; я не могла себе даже представить, когда она вернется, так как здесь не было часов, и никто времени не наблюдал. Лес существовал вне времени.
Огромные заросшие грядки клубники за домом давно не полпалывались. Брента иногжа рвала двухметровые колючки, но и только, остальные травы росли, как хотели. Я села и приложила руки к земле – хотя это вобщем-то и не было нужно. Но так всегда делали в книгах те, кто знал и умел больше меня. Ладоням стало холодно и сыро, но я чувствовала, как делюсь с землей своей силой. В сердце что-то потягивало, мне было понемногу жаль затрачиваемых сил. Я могла потратить их на нечто большее, чем выращивание клубники…
На следующий день сорняки выросли еще больше и зеленым шелком стелились и кудрявились в тени дома. Но клубника была. Брента вышла, посмотрела и сразу бросилась к ягодам. Несколько она съела сразу, я попробовала одну; она показалась мне ужасно горькой. Но Брента никогда в своей жизни не ела сахара, она не могла знать, какой он на самом деле. Она собрала остатки и разделила на две части – одну чтобы съесть за день или два, а остальное на засушку.

Лето шло, была страшная жара. В смолистом горячем воздухе дышалось трудно и постоянно болела голова – трава истопталась и выгорела. Мысли в голове текли вяло и медленно, обрываясь и не начинаясь снова, и постоянно тянуло куда-то туда, назад. То, что казалось раньше, в то время когда это происходило, теперь стало более красочным и ярким; я теперь думала, что была счастлива тогда. Хотя на самом деле не была. Время оказалось похожим на витраж – смотря туда, куда тебя уже больше нет, казалось, что тогда все было гораздо лучше.
Но я не хотела, ни за что не хотела уходить отсюда. Я теперь знала наперечет всех жителей поселка, когда мы с Брентой заходили к ним я выслушивала все их рассказы, запоминала и не скучала при этом. Я жила этим, и была счастливее, чем когда-либо, хоть и не осознавала этого.

Палима, старуха, до сих пор выращивающая картофель на своей земле, приняла нас в совй дом. Брента собрала в лесу зветов и принесла ей, это был безотказный прием. Палима открыла дверь и впустила нас – она улыбалась и мне это очень нравилось. Я не думала о том, что она думает о нас что-то плохое, или конкретно обо мне, не стеснялась и не боялась. Так важно улыбаться незнакомым людям!
- Здраствуйте, тетя Палима. Как поживаете?
- Да ничего себе, Брусничка. Ты, глядишь, подружку себе отыскала?
- Это я ее, скорее, - я улыбнулась. – Ехала, сама не знаю, куда, вот и познакомились.
Женщина улыбнулась и поставила на стол три чашки с холодным разбавленым молоком. Брента попила и поставила чашку, я попробовала и поморщилась – это была неимоверная гадость. Тетя Палима отпила и поставила чашку.
- Во-от… - произнесла она. – Ну, что еще расскажете?
Мы посидели молча. Этот дом был не то что тети Ливин: с нипзким потолком и маленькими окнами. замний, сложеный из камня, но сейчас в нем было прохладно.
- А мне, знаете, дочка написала – сто лет уже не приезжала, как внук родился. Теперь вот приедут осенью, надо что-нибудь вкусного им приготовить. Представляешь, пишет, - мол, вот у нее денег теперь нормально, она может и мне подкинуть, - а мне-то они на кой лад? – Она говорила и заглядывла анам в глаза, ищя понимания и солидарности. Я молча кивала и говорила изредка что-то согласительное.
- Внуку уж скоро два года, сопливый еще, а они уже думают, волшебный они ли нет – отдавать в университет или нет? Вот ведь, деловые.
Когда-то, теперь уже казалось, что давно, я считала учебу неважной. Оказалось, что нет, и что она нужна мне, как никогда. У меня не было даже книг, и я не могла узнавать что-то сама, и некому было меня учить… У меня были лишь записи лекций, но я писала конспекты в надежде, что буду помнить и знать азы. Я их не помнила а некоторые ниркогда и не знала.
«Господи, что же делать? Как мне быть, как я буду жить потом? Мне постоянно хочется откладывать и откладывать на потом, но нельзя, так пройдет вся моя жизнь.»
Я говорила что-то рассказывала, и, возможно, даже смешное. Палима улыбалась, а Брента тихонечко сияла.
- У меня вчера ноги так болели., что готовить ничего просто не могла. Вот, вареников варила…
Палима вышла из погреба и поставила на стол тарелку вареников. Брента взяла и стала есть, потому что ей приходилось часто голодать. Мне тоже, но от еды откровенно подташнивало, я не стала и вежливо отказалась.

Совсем некстати я вспомнила Аласту Помпей. Она казалась мне отвратительной, местами слишком импульсивной и оценивающей людей по одной ей известным кретериям. Одно то, что она их оценивала, было плохо. Она как-будто бы ставила им положительную оценку, осеняя своим общением. Она была такой не всегда и менялась то ли в зависимости от ннасторения, то ли по какой-то другой причине. Ну не погода же на нее так влияла, правда! Иногда она казалась мне даже классной, но чаще я ее ненавидела всем сердцем. Мы обе вели себя можно сказать глупо, потомуц что на самом деле могли бы даже когда-нибудь стать подругами. Мы уже не ыбли страстными противницами дружбы меж двумя народами, но было что-то другое, что мы не захотели преодолеть. Теперь мне в голову, кроме всяких неприятных моментов лезли удивительно редкие эпизоды, когда я даже была благодарна. Когда мы ходили в столовую, мне очень хотелось есть, но денег не было, она угостила меня чаем и булочкой. Именно в такой мелочи и проявляются хорошие флиды, и люди, и все другие. В сущности это не Аласта была виновата внаший «хороших» отношениях, а я, я дала ей оценку, приклеила ярлык – а на самом деле никто не давал мне права этого делать. Все получилось очень глупо, а ведь на самом деле Аласта стала бы хорошим другом – если ты друг, то она, она со всеми своими недостатками будет стоять за тебя до конца. Я бы так ни за что не смогла.
Мы посидеил еще немного и ушли. На прощание Палима сунула Бренте три здоровых картофелины со словами: «Расти большая!» Брента покраснела, улыбнулась и мы пошли прочь. Лес пел шепотом свои песни, дел сильный ветер и музыка была слышна сильнее, чем обычно. Меня не мучила обида и жалость – меня мучил стыд, за то, что я вседа так плохо думала о них. Они были такими хорошими, пусть не вместе, но по отдельности, а я вела себя, как дура. Я не верила в людей и людям, и флидам тоже не верила. Я считала себя лучше других. Так ли это? Нет, нет, совсем нет. Даже наоборот. Я все про них понимала и злилась на них потому, что они такие.
«Какая глупость, даже сложно представить, что так когда-то было. Я судила их по себе, неужели? И учителя, и ученики, они все не были достойны всяких уничижительных мыслей в свой адрес.»
Мы пришли домой, вечерело и стало немного прохладнее. Я влезала на второй этаж и достала со дна чемодана старые тетрадки. Толстая и сплошь исписаная по грамматике, с редкими заметкам на полях и огромущими таблицами по истории магии, с выкладками по медицине, с рисуночками на полях по концентрации. Все это казалось, было настолько давно, я уже забыла все, что мы когда-либо проходили.
«Одан теперь третьекурсник, сейчас в городе, работает. Написать ему? Тут нет почты… Но в городе должна же быть, так быть не может – чтобы не было почты.»
Я схватила одну толстую и наполовину пустую тетрадь по направленной магии и побежала внизЮ рискуя упасть и сломать себе шею.
- Брента! Бренточка!
Я спустилась, в комнате Бре не было. на улице ее не было видно. Я вылетела в раскрытую дверь и стала кричать, звать ее. Брента, схватившись за голову, вышла из-за дома. У нее в руках была горсть гороховых стручков.
- Его мама сто лет назад еще сажала, а он вырос…
- Брент, а в городе у вас почта есть?
Брента покачала головой и засунула горох в карман.
- М? А, почта… Не знаю, но доолжна быть. А у тебя родные на большой земле остались? Что же ты к ним не поедешь?
Она говорила со своей собственной интонацией, которой не понимала, но не было похоже, что она шутут или желает меня выставить из своего дома.
- Нет у меня никого. Правда нет, я бы тогда не здесь была.
Иферна осталась в городе, я не представляла, что с ней происходит. И не хотела представлять.
- А у тебя? У тебя же был кто-то?
Брента зашла на террасу лущить горох. Зеленые горошины рассыпались по столу и закатывалсь под ободок блюдца из-под чашки.
- Я жила с родителями, пока они не умерли, - Брента говорила и не смотрела на меня. Может, она была просто очень занята. – Сначала папа, а потом – мама.
- Прости, - сказала я, так было принято всегда говорить. Но Брента не начинала причитать, что было свойственно некоторым личностям, она не делала едва сдерживающегося от объема собственного горя вида. Ей было как-будто бы даже все равно.
- Не извиняйся. Мама меня любила очень. И папа тоже.
Она помолчала, оставив неразобранным один стручок.
- Но я никогда им не прощу, что они не выпустили меня в мир, и я навсегда останусь здесь.
Она раскрыла последний стручок, горошины скатились на пол. Брента вздохнула, нагнулась. Такой я ее никогда не видела – она злилась, как злятся на родных, оставивших не самое удачное наследство. Но она не злилась даже, это было другое.
- Зачем ты так говоришь? Как они могли тебя удержать? – спросила я.
Брента молчала, но было видно, что ей хочется сказать.
- Они очень любили меня. Больше даже, чем нужно было. Они почему-то считали, что я не выживу там, за стеной деревьев.
Черные глаза подернулись дымкой, она уплывала куда-то туда. куда мне ход был закрыт.
- Может, они были правы? – я сказала это, но не была уверена, что она меня услышала – она ушла, звать ее было бесполезно.
- Нет! – резко сказала она.
- Нет, - Брента опустила голову. – Я должна была сама принять это решение, я должна была решить.
- Ты никогда не поймешь, что я чувствовала тогда! Меня убивали, сами не понимая того! Я жила словно в клетке, и лучше бы мне было умереть!.. – Брента вскочила на ноги, кричала и махала руками. – Почему именно я? Другие же живут, страдают и иногда умирают, но живут! А я не живу, а просто так.
Брента села на стул и прижала руки к пылающему лицу.
- Думаешь, мне было так просто? Я думала, что я умру, я два раза сбегала, но потом все равно…
Брента, кажется, плакала. Она тряслась и ничего больше не говорила. На нее было жалко смотреть.
«Она несчастная. Нет – она просто не понимает своего счастья, жалко ее.»
Когда она немного успокоилась, я присела рядом, погладила ее по плечу.
- А что теперь? Разве тебя держит кто-нибудь?
Брента подняла покрасневшие глаза, посмотрела на меня.
- Я больше не хочу уезжать. Я не смогу теперь.
Она встала и вышла. А я так и не узнала, есть ли где-то здесь почта.

«Привет, Одан.
Тебе осталось отучиться всего оидн год, а я, наверное, уже… Грустно все как-то, и бесполезно, скорее бы уж жизнь прошла, чтобы не мучиться больше, и не быть настолько счастливой. Потому что у тех, кто рядом все равно куча проблем и гор углей, которые тлеют и жгут сердце. Мысли лезут в голову, я не знаю, что с этим делать. Мне так стыдно, за все, за себя.
Как там наши? Аласта, Алекс, Рут, Ариадна? И другие тоже. Мар. Знаешь, я перестала злиться на них. Они мне ничего не сделали, а я просто не захотела их принять такими, какие они есть. Я виновата - всегда и во всем.
Ина мне не отвечает на письма, хотя я отсылала ей адрес. Наверное, забыла меня. Нет, конечно же нет. Такого не может быть, это ведь Инка!
Ваша Эллада.»
Я положила ручку на стол и закрыла тетрадь. Бре ушал готовить суп на кухню, и она не согласилась бы сейчас со мной даже просто поговорить – а я еще хотела спросить ее про те листиочки… Она должна знать, что это и куда они делись.

Брента шла впереди по дороге, пекло солнце. Но она все равно вела меня в город. Я даже не знала, далеко он или близко, есть ил там почта или нет, это уже и не было так важно – просто удити, идти и никуда не сворачивать, и тольок думать. Именно это делать и не получалось. Мне не хотелось думать, зачем? Это все равно николму не нужно и неинтересно.
Солнце пекло, и волосы нагрелись до предела. Брента стала совсем седой, чисто белой, как снег. Выгорали даже глаза, которые стали цвета туч в грозу. После того срыва она стала какой-то другой и плакала по ночам.
- Знаешь, вчера вечером я шла по полю, вижу – птица такая, большая, с синими крыльями. Она вилась над своим гнездом. Но там никчего и никого не было – и она так кричала. Как ужасно!
Брента почти разговоривала сама с собой, потому что не ждала и не требовала от меня ответа.
- Почему все так происходит? Неправильно, так ведь не было зхадумано.
- Кем? – спросила я.
- Не знаю, кем. Но ведь так же не должно быть, правда?
- Кто сказал? Может, все правильно, а мы хотим лучшей жизни. Ты жалеешь, значитЮ становишься немного добрее. Разве так не должно быть?
- Доброта – это не только жалость. Это помощь, поддержка. Кого я мог поддержать?
- Людей. Всехи одновременно.
Брента не ответила, но я знала, о чем она думает.
Мы шли долго, и вскоре вышли в рощу. Там росли старые дубы и тонкие березы, пахло березовым соком и листьями. Широкие ступени лестницы, засыпаные старыми желтоватыми листьями и затянутые мхом, вели вперед, и мне казалось, что там начинается другой, хороший мир. Духи, бестелесные и самые лучшие. Все знающие, все помнящие, дающие ответы. Мое сердце забилось, я все поняла.
«О, только сейчас доехало… А я ведь именно это и искала всегда.»
Мы прошли по широким ступеням, никого воркуг не было; мы вышли на мощеную камнями площадь. Она была похожа на торговый двор Темноречья, но была гораздо шире и преграждалась высокимим арками – они вели, сквозь деревья, куда-то вдаль. Город только начинался, это были только подступы. Стояла тишина, Брента молчала а мне стало страшно говорить – настолько величественным было молчание.
В летний жаркий полдень стало прохладно – каменные постройки давали гутую тень.
- Никого нет, - шепотом сказала я Бренте. Она немного повернулась, пожала плечами, и прошептала, что уже давно не была в городе, но все нормально.
Высокий дом показался вдруг. Он смотрелся среди одичалого города неловко – обмазаный красноватой штукатуркой с деревянными остовами. Окно была раскрыто наружу, Но слышно ничего не было. Я вздохнула – я вдруг увидела. Тонкая фигура плылал нам навстречу. Она была похожа на человека, и от нее шел странный необычный свет – это и был дух. Свет несомненно был, но его не воспринимал окружающий мир – он был невидим и только ощущался.
Брента замерла и приоткрыла рот, желая что-то сказать.
- Здравствуйте, - произнес голос. Это говорила фигура, это был голос духа.
- Здравсвуйте, - произнесли, сбившись, я и Бре.
- Вы в город?
- Да.
- Или к господину Ленуа?
Лицо духа невозможно было описать – но это был мужчина, или мальчик, или юноша.
- Да, да! – Брента закивала головой.
Дверь в дом открылась и мы втроем вошли туда. Дух шел третьим, я второй, и я почувствовала, как во мне начинает бродить кровь чем ближе он был ко мне. Пока мы шли по лестнице я постаралась удержать себя, чтобы не распустить энергию.
Мы подянились на этаж и прошли мимо пыльного окна – оттуда была видна улица, и я увидела плывущих по дороге духов – но только мельком, так как мы сразу вошли в комнату.
Высокое мансардное окноа освещало комнату. Старик в очках, сполжиших на самы кончик носа и уже готовящимися упасть, спал в кресле, на коленях у него лежала толстая пуистая кошка. Она шурилась на свет, и заметив нас, ее глаза сразу почернели и округлились.
- Здравствуйте, - шепотом произнесла Брента. Дух аккуратно подошел к старику и тронул его за плечо – тот пошевелился и открыл глаза. Очки упали на колени, но их хоязин снова напялили их на нос.
- Здравствуйте, Бренточка. – Он посмотрел на меня, и я сжалась – это был почти тот же самый пронзительный взгляд бледных глазок, что и у Иферны.
- Это Элла, она из города.
Дух колыхнулся, встал на против окна – свет сквозь него практически не проходил.
- Эллада.
Старик улыбнулся и попытался подняться – дух помог ему.
- Спасибо, Стай, спасибо. – Он с кряхтением встал и посадил кошку на стул. – А вы садитесь, не стойте.
Брента села на диванчик, Стай стоял у окна, пока хозяин что-то искал на комоде.
«Стай… Стил… Имена похожи, но Стил – она вообще не настоящая. Она персонаж. А Стай – живой, и вполне настоящий дух.
- Так-так, - приговаривал старик, вороша кучу всяких вещей.
В этом доме было множество вещей, они были всюду, и заполняли собой все пространство. Тнкие стопки книг, блюдец, посуда за стеклом, колокольчики на полке, куклы с фарфоровыми головами и отколотыми руками, альбомы с открытками или же марками, - я не знала и не была уверена.
- Так-так… - Старик наконец нашел то, что искал, - это оказалась книга. Маленькая, как словарь или справочник, и толстая.
Старик сел в кресло и накрылся пледом. Стай, стоявший у окна, и чувствовавший, что я смотрю на него, резко обернулся и сел на стул, рядом с кошкой. Кошка потеснилась и осталась явно недовольна.
- Я так понимаю, вы хотите, чтобы я вам что-то почитал или рассказал?
Брента посмотрела на меня, но ей не о чем было просить – мне не куда было торопиться совершенно, мне бы наоборот хотелось подольше посидеть – я еще не разглядела всех кукол в коллекции.
- Дедушка Лен, прочитайте ту сказку… - заканючила Брента совсем как маленькая.
Дедушка Лен открыл книжку, обложка сверкнула повытершейся позолотой, и он начла читать, слегка улыбаясь.
- «По миру были сотни, тысячи самых прекрасных людей и других созданий, но лучшими из них были волшебникик. Они творили свое волешбство просто так, ничего не тербуя взамен, и были от того счастливы. Это было давно и далеко, и это было прекрасно. Не было темных и светлых, потому что истинный свет заключался не только в них а еще и в тех, кто принимал в себя свет. Свет, дарящий надежду.
Были города, в них жили простые и удивительные горожане. Но вот кто из них всех и был необычным – так это колдунья Тара. О ней никто и ничего не знал, и она не рассказывала, потому что не хотела потом прятаться – за сияющей улыбкой и враньем. О ней никто ничего не знал, и всем так было легче. Никото не знал что происхоидило с ней за гранью миров, открытых обычным людям, а происходило вот что.
Юная, хорошая Тара готовилась к свадьбе – она хотела выйти замуж за самого хорошего и красивого юношу в ее городе. Они любили друг друга, все было бы хорошо – но Тара была ведьмой, и не могла не расссказать ему об этом. Она не могла знать, понравится ли это ее возлюбленому.
Она шла по улице и насла корзину цветов. Она думала, как завтра, уже завтра сможет подарить ему самые хорошие и мудрые сны, как сделает его счастливым. Вам покажется эгоистичной та фанатичная мечта осчастливить, которая преселедовала Тару.
Цветы полетели по ветру, но Тары не было, потому что ее не держало на земле ничего, кроме любви – этого было слишком мало, что бы Тара осталась, когда пора уходить.
Ей в глаза смотрела сама судьба, она чувствоваал ее холодное дыхание. И именно в этот самый момент чувствовала, что она все делала там не так, как должна была. Ей была тсрашна мысль. что все пирдется начать заново, ей было страшно от того, что ей придется бросить всех и главное – его, всю свою жизнь.
В ее голове звучал голос, и он оглушал ее, у Тары разваливалась голова и болело сердце. Голос кричал ей, что она, Тара, не должна была ограничивать свои умения, и не делиться ими ни с кем, кроме одного. Ей нечего делать на земле, тратя свой талант попусту.
И она согласилась все бросить. Ей было все равно, что будет там, но только бы не слышать больше этого страшного голоса, не чувствовать этой страшной боли.
Тара вернулась, и увидела как цветы разметал ветер по пустой улице. Красные розы траурными веночками висели на столбах и свешивались с окон.
Тара пришла на свою свадьбу, она была красивой и счастливой. Ведь все так удачно закончилось!
Ее жених стоял и ждал ее, она подошла, и дав согласие на брак с ним, увидела тут же, как он упал замертво. Тара стояла и смотрела, но ничего, как ни странно, не чувствовала, - тогда. на глазах у всевышнего, ей было хуже.
Тара ушла прочь ибольше в свой город не возвращалась. А никто так и не знал, что случилось с ней, и ли что она наделала».
Старик замолк. Я выпала из пространства, и тольок думала, потому что голова стала болеть и еще я чувствовала буквально кожей взгляд духа. Стай смотрел, а я даже не знала, что с этим делать. Он чувствовал, что я ведьма, но пока молчал. Впрочем, только старик здесь не знал, что я маг.
Дедушка Лен полистал книгу и закрыл ее на определенной странице.
- Да, Бренточка… Давно ты ко мне не приходила, очень давно… Еще маленькой совсем…
Бре смутилась. Стай поглядел на Бренту, на старика, а я в этот момент решилась спросить:
- Скажите, а где здесь у вас почта?
Стай посмотрел, и тихо ответил.
- Я могу проводить.
На улице раздался шум, старик, в это время опять открыший книгу, повернулся и бросил:
- Вот ведь ироды! Никакого покоя в собственном доме.
Я поднялась и посмотрела в окно. Там проезжали уже знакомые мне велосипедисты с купленных участков. Они с гомоном проехали по улице и покатились по ступеням обратно в лес.
- Кто это, а? – забеспокоился дедушка лен.
- Да это дачники на велосипедах…
Старик недовльно заворча и стал вновь читать книгу, но уже про себя. Брента подянлась, Стай вспорхнул со стула.
- Ну мы пойдем, пожалуй.
- Да, да, заходите еще! – очнулся старик.
- Спасибо за сказку.
Я улыбнулась – мне было немного жалко, что я здесь чужачка, что не нужна этим замечательным людям, что они Брентины, а не мои.
«Как повезло Бренте… Они все знают ее и принимают, а меня – нет. И никогда они ко мне не привыкнут, как бы мне этого не хотелось.»
Мы вышли. Стай молчал, и его расплывчатое тело плыло перед нами. Я не могла понять, что есть эти духи – сгустки света, или что-то другое? Они не такие уж и нематериальные, но прозрачные. Не приведения же они.
Здесь, на каменной горе, ны был так слышен шум леса. Казалось, гудят сами толстые каменные плиты под ногами, и только тишина, – и никого. Те духи, что прошли здесь, уже испарились.
Появлялись дома, их становилось больше – мы входили в город. Дузхи проходили мимо слегка светящимися греппками, мне все хотелось спросить Стая о чем-то, но я стеснялась. Стай – просто случайность, ему совершенно не светит пришивать к себе совершенно посторонних людей. Но мне было неприятно, не знаю даже, почему.
- А нам еще далеок идти?
Стай колыхнуся – это был ответ, но какой – я не знала совсем.
Мы вышли на улице – это была улица. Узкое здание, втиснутое между двумя арочными проспектами, возможно и было почтой. Стай показала рукой на него и мы с Брентой вошли. Окошко с решеткой и подоконник, он же стол.
- Здравствуйте. Мне бы письмо отправить, в…
Я не знала, где сейас Одан. Он мог уже и уйти из института, но Хелига должна знать, где он.
- В Идии.
Я достала ручку из кармана и поняла, что забыла письмо дома. Оно было недописаным, но все же.
«Здравствуй, Одан.
Ты уже третьекусрник, поздравляю. Как там наши, пожалуйста, ответь мне! Знаешь, я поняла все – это я была виновата. Они были, наверное, совсем нормальными, а это все я. Я была виновата – всегда и во всем. Стыдно, стыдно, и даже писать – больно. Но все же как там они? Аласта, Рут, Ада? Мар?
Я писала Ине, но она ни разу не ответила. Может, просто письма не дошли. А может, я просто уже совсем не нужна ей, и правда – зачем? Ну вот, опять. Я начинаю противоречить, смешно сказать. Почему это меня тревожит вопрос, нужна ли дружба? Может, и жизнь сама не нужна. Сылшишь, Одан, я немного схожу с ума.
И еще я не знаю. что теперь будет дальше. Ну и ладно, ну и пускай.
Прости меня, за все что я сделала. Тебя раздражает чужая глупость, меня тоже, а своей я стыжусь. Ты выбросишь мое письмо, ладно, но тольок не давай никому его читать. Я глупая, но я имею право на то, чтобы быть такой только перед собой.
Ваша Эллада.»
Я написала, рука дрожала и в прохладном помещении с жаркого солнца начинали понемногу стучать зубы. Я представила, как внутренне насмехаться над той глупостью, что я написала, будт Одан, и решила на секунду даже не писать никакого письма, и не отправлять. Но нет – и я все же отдала письмо, сложеное вчетверо, женщине по ту сторону окна.
- Спасибо, до свидания.
Я вышла – Брента стояла еще на почте и рассматривала стенд с открытками. Она их редко видела, и теперь запоминала каждый зеленый листик и алый лепесток.
Стая не было – он ушел, так как выполнил свое обещание. На каменной скамье в тени арок сидели несколько духов – они говорили между собой. Человек в зеленой мантии и крепкая женщина вместе с ним, что-то бурно доказывали духам.
Брента вышла.
- Все.

Мы подошли к людям и духам.
- Здравствуйте, - осмелела Брента. Сегодня ее день складывался удачно.
Человек в мантии поглядел на нас и хмыкнул сказав что-то женщине на непонятном языке.
«Это не флидский. Какой? Может, духовский? Да, наверное.»
Женщина посмотрела на нас, и отвернулась.
Я обернулась, так как почувствовала себя оплеваной - они так смотрели на нас, будто бы мы должны им денег.
- Здравствуйте, - услышала я голос. Передо мной расплывалась яркая фигура – это был дух, но он не был похож на Стая. Мое средце внезапно запрыгало в груди, я испугалась, и мне захотелось бежать отсюда прочь, пока ног хватит. Я схватила Бренту за руку, и уже собиралась дунуть прочь отюад в родной лес, но она стала что-то быстро говорить, и люди на скамейке тоеж затараторили.
- Здравствуйте, мастер Ман, - почтительно сказала Бре. Она улыбалась, ей не было страшно, а мне впервые в жизни захотелось оказаться рядом с кем-то, только бы не здесь. Был бы здесь Одан…
- Здравствуй, дева, - сияющее лицо мастера сверкнуло ярким пламенем. – Чего же так испугалась твоя подруга?
Я почувствовала, что меня начинает подташнивать.
- Я не должна бояться, мастер Ман, мне нечего бояться, - сказала я, и мой язык не совсем меня слушался. Я говорила, как во сне.
Мастер качнул головой, ему понравился мой ответ. Духи на скамейке всплыли вверх, и поклонились, как один.
- Мастер, - произнесла женщина. – Они не принадлежат к ордену.
Мастер вновь покачал головой и ничего не сказал. Он поговорилс духами на своем языке и повернулся к нам:
- Приглашаю вас в гостеприимный дом духа!
Он поклонился, духи зашептались, а Брента уже тянула меня вслед за сияющей фигурой главного духа. А мастер Ман был именно главным.
Мы шли, Мастер шел впереди, а мы - сзади. Мне хотелось спросить Бренту, кто он такой и кто они все такие, но мне казалось, что он слышит все, и мои мысли тоже – мне стало страшно думать.
«Засветилась. Засветилась. Теперь он знает, что я есть.»
Я сжала кулак и опустила голову. Дома, сложеные из каменных блоков, больше не восхищали а наоборот пугали, и я не хотела больше смотреть по сторонам.
Начинало темнеть. Время шло быстро, до странного быстро, и темнело явно раньше. Дом горел на превом этаже слабыми огянми; мы все вошли, они здоровались со своими, а я сомтерла по сторонам и чувствовала, что мне очеь страшно. Брента спокойно дышала, и я слышала этот ритм даже поврех шума.
На столе горела масляная лампа. Там же, рядом с огнем, стояли нескольок тарелок – они были наполнены непонятно, чем, и запаха не было. Мы сели, присоединившись к тем духам, что уже были за столом. Они весло болтали, а я даже не слушала. Потому что их сияющие тени показались мне лживыми и ненастоящими. Это все неправда… Глаза на белом лице следили за мной. И я уже даже не могла понять, кажется мне это только, или же мастер действительно следит за мной. Мне никогда, по крайней мере, давно не было так страшно.
Мужчина в мантии встал и поднял свою чашу. Он и та женщина, ели. Брента покусывала булочку, а я не ела – не могла. Итак, мужчина встал и произнес тост:
- За счастье нашего ордена и за счастье в нашем мире!
- И не только в нашем, - добавил мастер.
Я смотерла в эти страшные глаза, и все болео внутри. Играла мызыка и полыхала лампа, все сливалось в одно пятно и рвали уши звуки. Я вышла на улицу, и там прислонилась к стенке. Больше всего я теперь боялась, что совсем одна. Я плюнула на Бре и побежала прочь. Дома устало смотрели на меня слепыми окнами, я шла, и даже не бежала. Ноги не несли меня, и все это напоминало кошмарный сон – когда чувствуешь, что нужно нестись со всех ног, а бежать не можешь. И даже идти.
Я вышла, и сошла по широким ступеням. Я обернулась на прощание – горели окна в доме дедушки Лена. Сердце подпрыгнуло, я посмотрела в темный лес и повернула назад – я летела к свету, как мотылек ночью.
Лестница теперь казалась родной и знакомой, и страшная темнота на улице – просто смешной. Дедушка сидел в кресле и гладил кошку по спине – та благодарно урчала.
- Здравствуйте, - поздоровалась я. В послединий момент до меня дошло, что я веду себя довольно странно.
- Здравствуйте! – Старик поглядел на меня поверх очков.
Я поглядела на заштореное клетчатой занавеской окно и увидела Стая. Он стоял и смотрел в темноту – наверное, что-то видел сквозь ткань.
Я смотрела, и страх понемногу проходил. Стаймолчал, ничего не говорил.
- Ну как, Элла, отправила письмо-то?
- Да, да, - ответила я, и страх стал понемногу проходить.
Стай обернулся и его лицо прозрачно светилось.
- Представляете, мы сейчас познакомились с какими-то людьми, с… мастером, - еле проговорила я.
Стай посмотрел на меня, и старик задержал дыхание.
- Почему же ты без Бренты? – спросил дудушка Лен.
- Я очень испугалась и ушла, - сказала я. Это было глупо, но я ведь правда боялась. – А Брента ничего так, бодрячком.
Я попыталась улыбнуться, и тут увидела, как лицо Стая потемнело.
- Что-то не так?
Стай сел, и сложил полупрозрачные руки на коленях.
- Ничего, - сказал Стай. – Он опасен, ты незря испугалась. – Он помолчал секнуду, и спросил вновь. – А ты ведь волшебница, да?
Я села на кресло и кивнула головой.
- Дедушка Лен, а можно книгу взять…
Старик улыбнулся, и сделала вид, что не слышал нашего со Стаем разговора.
- Бери, бери. Может, почитаешь нам?
Я улыбнулась, на сердце потеплело. Меня давно никто не просил почитать что-нибудь.
На полке стояли несколько книг, я взяла одну, в зеленой обложке, и открыла. Это были стихи, и я сама плохо поняла, о чем они были.
Я читала:
- Укрываясь под сенью небес,
Сотни лет длились ночи и дни.
И те судьбы теперь уж не здесь,
А ведь жили тогда и они.
И король, и привратник, и мелкий слуга,
И лакей, и садовник и просто маг
Видел все то, что было тогда,
И было это не просто так.
Войны были, и были миры,
Взяли меч и спустили свой флаг.
Проваляясь на самое дно дыры,
Был и друг, и помошник, и враг.
Было царство, и было, и будет всегда,
Было море и неба король,
И летели года, и летели года.
Только свет причинял им боль.
Расцветали цветы, увядали ростки,
И летела над миром печаль.
Было много того, что достойно тоски,
Но теперь уж умчалося вдаль.
Горло устало, я замолчала. Стихи навевали что-то, связаное с тем самым первым днем, и теперь синий, холодный город проплывал перед глазами.
- Хорошие стихи, - с видом несомненного эксперта сказал дедушка.
- Да, - сказал Стай. – Так ты познакомилась с Маном?
- Да. А что, в самом-то деле?
Стай встали снял платок с некоей вещи, на которую я до этого не обращала внимания. Старик подянлся, и прошаркал по полу к Стаю. Под платком обнаружилась клетка с лохматой серой птицей.
- Ой, - вырвалось у меня.
Дедушка насыпал в кормушку корм из кружки, и шепнул что-то Стаю.
- Элла, Ман – главный.
- Я это уже поняла.
- Он считает себя главным, и является им на самом деле – он председатель ордена. И основатель одновременно, бойся его.
Стай говорил, его светящаяся фигура просвечивала сквозь полумрак свечей. У него был голос… необыкновенный голос.
- Бойся его. Орден – это очень опасно. Ты видела Крамма?
- Это такой, в зеленой мантии?
«У него было очень плохое лицо – у Крамма. И у той дамочки тоже.»
- Да. Он человек, еще из тех, кто лет тридцать назад приехали сюда.
- А ты это видел?
Дух повренулся ко мне, его лицо сияло. Я спросила его о возрасте – потомуц что хотела получить ответ, а не просто так.
- Да.
- Духи бессмертны?
- Время бессмертно. А я - просто дух.
Старик погладил по голове птицу, она открыла свой карий глаз и посмотрела на хозяина. Длинный клюв мгновенно показался из перьев и она громко каркнула.
- Элла, знакомься, это моя вороночка Нива.
Дедушка улыбнулся, я подошла поближе и погладила ворону по гладким перьям. Нива быстренько развернулась и клюнула меня в палец.
- Она кусается!
Дедушка засмеялся, и Стай просветлел – Нива и я разрядили обстановку.
- Какая агрессивная птица , - сказала я и отсела подальше.
- Эллочка, уж темно – домой пора, – напомнил мне дедушка о времени. – Заходи еще, Нива будет ждать.
- Спасибо, а то навязала тут свое общество. До свидания!
Я поглядела на Стая, на Ниву и на дедушку – уходить на самом деле не хотелось, и по лестнице я ползла, как гусеница.
- Заходи еще! – понеслось мне вслед.
Я вышла на темную улицу, вдалеке неприветливо шумел лес. Я создала вокруг себя оберегающий щит и пошла в темноту. Окна дома прощально светились мне вслед, а я уходила все дальше, и свет уже перестал быть виден. Крутился в голове голос Стая. Он – всего лишь дух, и тольок время вечно, и Ман – главный.
Бренты не было, окна дома не горели. Я прошла по траве босиком, хоть и было уже холодно. Спина уже чувствовала, что лето подходит к середине, и что земля теплая, но сырая трава уже пробиралась к телу. Звезды не горели, только пылала луна – зеленоватым и белесым светом. Звезды вообще желтыми не бывают, только вот такими… И солнце белое, как раскаленый металл.
Я лежала на спине, меня прикрывал щит, и постоянно думалось о том, какой была жизнь до этого чертового похода в город. Теперь я не смогу общаться с Брентой так, как раньше, потому что она общалась с этим чудовищем. Она оказалось не такой уж на меня похожей, если не почувствовала того, что испытала я. Луна горела неполным кругом на небе, и странно, что она появилась сейчас – когда я шла, ее не было, или она просто заслонялась деревьями.
«Одан – лучше всех. Он бы все объяснил сейчас. И как же хорошо, что я ему написала!
Тольок вот зачем я ему нужна? Он образованый, умный и маг, а я – так. Глупая, глупая.
И как я могу думать об Одане сейчас? Итэна, она, и только она всегда со мной. Она выдерживает все мои неудачи и ошибки. Ее жальчее всех. Я виновата перед ней и не виновата одновременно, и перед ней виноват весь мир, оставшийся жить. Она не должна была умирать, потому что так нельзя… А что если смерть – это избавление? И достается тем, кто заслужил этот билет в новую жизнь? А у меня еще есть время заслужить, или даже не заслужить, а получить все, что должно и уйти.»
По лицу мелкими каплями накрапывал дождик. Луна сияла по-прежнему ярко, хотя должны были собраться тучи. Это было окно во вселенную, окно на небо.
Я думала, здесь мне будут легче. Оказывается, нет. Весь мир живет по одним законам, что толку бегать из конца в конец? И здесь проблемы, страхи, интриги и вопросы. Как было хорошо, когда я не ходила в город. И тут я поняла, что больше не пойду туда. Не надо мне больше такого счастья.