Глава тринадцатая.
На дороге мне никто так и не встретился, пока я не дошла до моста через ручей. Он был сделан из бревен, но с него очень легко было упасть – просто соскользнуть с сырого бревна. Я прошла на другой берег, там начинались равнины – и обернулась на лес. Деревья, такие как здесь, мне еще нескоро встретятся. Около Идий растет пепельный лес, а таких деревьев, как здесь…
Я вышла на широкую дорогу к Идиям. День кончался, я не сделала за весь путь ни одного привала, потому что хотела поскорее добраться до города. Чего я там искала? Сама не знаю.
Темные дома на предзакатном солнце очерчивались очень четко и казались каким-то противоестественно большими. Шпилей дворца еще не было видно, он был дальше. Около первых домов я почувствовала на себе напряженные взгляды местных – меня некому было узнавать, я снова была здесь для всех чужой и вызывающей опасения. Люди. живущие в южных пригородах часто переселялись в сам город и почти все деревенские, жившие в городе, были из этих самых дворов. Я прошла по дороге, натыкаясь на камни в затвредевшем песке, ловя взгляды бабулек за деревянными заборами. Около дороги в деревянных кадка стояли овощи – картофель, репа, морковь. Они все были в земле для большего веса и для большего отдыха хозяев. Я представила на секунду, что было бы здесь с Брентой.
«Как странно. Я ушла от нее несколько часов назад, а прошла уже целая вечность.»
В городе теперь жили совсем не те же люди, что и прежде. Как и в старом Модгине открылись дорогие магазины одежды, ателье и лавки. Кто их содержал на фоне общей бедности, я не понимала. Люди смотрели на меня как на дикарку, я их даже понимала – я не могла купить себе новых сапог, а те мне жали, а туфли мои прошагали столько дорог, что могли писать мемуары «Вокруг света». Я была в старой Иферниной кофте, в старом школьном платье. И тогда это считалось беднейшей одеждой, а теперь…
Дом Хелиги стоял закрытый и в нем была только тишина. Я постучала и шепотом позвала. Кричать было страшно – на тихой улице крик звучал бы громом небесным.
Хелиги не было в городе – это мне сказала ее соседка. Она не узнала меня, хотя пару лет назад я здоровалась с ней и носила ей молоко по утрам, когда ее внучка заболела и она не могла ее оставить одну. И теперь она смотрела на меня как на нищенку. Это было противно.
Дворец стоял такой же, как и тогда – большой, величественный и гордый. Не было снега, как тогда, не было холода – в оранжевом свете вечера горели затекленные окна и витражи, отливали золотом каменные стены.
Та стена, что строилась для защиты оставшихся в городе, теперь была разобрана. Рабочие, что ломали ее, откалывали по кусочку синего камня – они считали, что это талисман. Кололи на куски удачу. Эта стена напоминала всем о чем-то старом и старательно забытом, она не должна была здесь быть – и ее уничтожили. Осталась только арка из синих каменных блоков. И вазончик с розовой настурцией.
Я прошла по мосту ко дворцу. Окна до самого пола были закрыты, но мне было все равно. Я вошла, точнее, влезла.
Внутри было пусто, совершенно пусто. Три года назад здесь кипела работа, и жизнь – тоже. Картины реставрировали, мебель, предметы интерьера – все. Книгы были в полнейшем порядке и билиотекой больше пользовались, чем восстанавливали. Этот замок ожил, потом и остальной город. Маги не столько много сделали, сколько развеяли страх, что город проклят. Страх был развеян, но его основание не опровергнуто.
Пустой зал, залитый светом. Свечи не горели, я зажгла их, и они погасли, когда я прошла дальше. Коридор со статуями, и они смотрели все так же страшно. Они видели все и помнили все, но не говорили. Прямо как духи. Библиотека распахнула свои двери и я вошла в темный зал, главный зал замка.
Книг было множество, тысячи. Но я больше не могла восторгаться ими, потому что эти книги из дворцовой билиоткеки тоже лгали, скрывая неизвестную правду.
- Эллада?
Стил вышла и осветила пространство. Тело книжного фантома слабо сверкало. Она обрадовалась мне…
- Здравствуй, Стилли. Привет, родная. Я боялась, что ты меня не узнаешь.
- У меня хорошая память.
- Хорошо.
Я села на диванчик и вытянула усталые ноги. Пришел долгожданны отдых.
Я дома. Дома. Снова.
- Стилли, я вернулась.
- Где ты была?
- У духов. У твоих.
- На болотах? – ужаснулась Стил.
- Нет, в лесах.
- А… Так я же ведь с болот.
- Но духи везде одинаковы. Знаешь… Прости, но люди все равно лучше.
- Я знаю.
- Но не все люди.
Я взяла книгу с полки, до которой могла дотянуться. Обхватив томик рукой мне показалось, что это все мое и я могу этим распоряжаться. Или хотя бы пользоваться.
В темноте не видно было букв, но это было не важно. Картинки, с которых начиналась красная строка, иллюстрации посверкивали в темноте. Это была волшебная книга. Не книга по магии, а та книга, котору дарили детям на рождество – чтобы для них рождалось персональное маленькое чудо. В детстве у меня была такая книга.
- Где же ты была? Какие истории слышала? Каких людей видела?
- Хороших людей. И истории – хорошие. Что это за книжка?
- Моя.
- Хорошо… Раз ты живая, как я или мастер, значит, твоя история жива. О чем она?
- Ты не хочешь прочитать?
- Не знаю. – Я никогда не думала об этом. Смогла ли я общаться со Стил, узнав о ней то, что даже она о себе не знала.
Стил замолчала – она не могла мне рассказывать, потому что была из чернил и жила в книге. Только прочитав ее, я могла узнать, о чем она. Но только не из уст героя.
Я заснула там, в билиотеке, под мерцание Стил. Когда я проснулась из раскрытой двери в коридор лился серовато-белый свет. Стил нигде не было, я вышла, оставив ей записку по воздуху.
Я вылезла из окна в утренний туман. Было прохладно, и на улице уже появлялись первые люди. Они шли и не обращали на меня никакого внимания. А мне нужно было просто спросить…
Площадь с транспортом была забита до отказа, но каждый второй экипаж был мне настолько не по карману, что, думаю, я сама стоила меньше, чем пятнадцать минут проезда в этой карете. Ном не нужно было попасть в Модгин до вечера – мне хотелось есть и пить. Денег у меня не было и попросить не у кого было.
Я ходила по городу и почти уже не помнила улиц. Голые стены теперь были завешены плакатами и стендами, я не могла вкулючить навигатор, потому что боялась… Я шла одна и что-то вообще делать лишнее, кроме шагов, было странно.
Смерклось. Потемнело, я осознала что не успела. Никто не купился на смущенное объяснение, что заплачу по приезду. Я поняла, насколько я далеко от дворца, пока я добралась бы до него стало бы темно, как в бочке. Увидела свет, льющийся с правой стороны улицы, и пошла на него. Зачедение, которое ни на кафе ни на тем более ресторан не было похоже, тонуло в чаду и темно-сером свете. У меня все болело и хотелось просто сесть. Я зашла, хотя заранее подумала про самое худшее. Мне было все равно, где спрятаться, но хотя бы даже в притоне это было сделать легче, чем на голой улице.
Я дыму я почти ничего не видела – только что на полу стояли какие-то лежбища, наподобие диванов с отбитыми ножками. Я забилась в пространство за одним таким диваном и огромной кадкой, от которой несло спиртом и солью. Никто не заметил меня, я молилась, чтобы никто не заметил. Завтра утром мне нужно было еще как-то выйти отсюда – но об этом я подумаю завтра.
Я ничего не слышала – мне повезло и я попала в более отдаленный уголок. Какой-то толстый мужик оглушительно храпел сквозь спинку дивана, и это перекрывало все остальные хзвуки. Как хорошо. Если меня найдут здесь, я пущу в них раскаленным разрядом. Плевать, что меня упекут за решетку.
Я представила, что нахожусь в пустой камере и смотрю на огрызок неба. И раздается голос, до боли знакомый голос. Я всегда верила в него, в то, что он не такая сволочь. Я всегда верила, что он поможет мне, если мне будет плохо.
На сердце потеплело, я погрузилась в сладкую грезу. Что-то стукнуло, сердце екнуло и я проснулась. Ничего не произошло, я опять сжалась и закрыла глаза. Здесь было тесно и затекала спина. Я пошевелилась и снова замерла.
Чего я ждала, чего я искала? Я вернулась в этот гадкий грязный мир, что я хотела от него еще? Я оставила самое лучшее за спиной, хотя это могло никогда не кончаться. Тольок сейчас поняла, что это и было самое лучшее, самое счастливое. Теперь, когда всего за одни сутки все этос тало воспоминанием, я четко почувствовала, как любила их всех. Лица самых лучших на земле людей особенно ярко восстали в памяти. Тетя Лива – у нее были какие-то очень необычные глаза,хоть и в обрамлении из морщинок. Она была похожа на пожилую королеву. У нее всегда были настолько идеальные платья… Она проживала свою жизнь красиво как-будто бы для нас. Она всегда сидела, смотрела на меня и как-будто бы играла тихая величественная музыка. Седоватые коричневые волосы и кошки…Она очень любит своих кошек.
Дядя Гвен и тетя Обра – у дяди Гвена всегда очень нелепо подпаливалась трубкой борода и он очень смеялся над этим. И у тети Обры постоянно выбивалась из-под платка прическа. Она готовила всевозможные отвары как никто.
Тетя Палима всегда дарила нам что-нибудь поесть. У нее в доме жил какой-то добрый дух неушедшей молодости, у нее в углу висела гитара. Тетя Палима никогда не умела играть на ней, но пела уютные колыбельные. И голос ее никогда не запоминался, хотя я помнила трогательную песенку про зайку наизусть. Дочку тети Палимы я не знала совсем, но она мгновенно стала мне точно так же родной.
И Брента. С черными огромными глазами и хрупкой фигуркой – я привыкла к ней, совсем привыкла, знала ее всю, почти всю ее жизнь. Я прожила с ней больше года и сроднилась с нею. До сих пор я не понимаю, как могла ее бросить.
Они все стали моей семьей, я их любила больше, чем кого-либо. Бренточка – хрупкая младшая сестренка, маленькая и опекаемая. ( Говорят,обычно на самом деле с сестрами бывает совсем не так – с ними дерутся за внимание родителей, а понимания - ноль. От того, что живешь с ними всю жизнь в определенный момент начинаешь лезть на стенку. Но у Бренты золотой характер.) Тетя Лива – тетушка, старшая сестра мамы, которая рано овдовела и которая с самого детства качала вас на коленях, как совсем своих. Дядя Гвен и тетя Обра – родственники, настолько дальние что и названия им не придумано, но любимые тем не менее. Тетя Палима – бабушка, заботливая и немного грубоватая, но все равно – замечательная.
Оставался один персонаж – дедушка Лен. Припомнились доверчивые голубые глаза, голубизна которых была разбавлена старостью. Лицо, исполосованное ниточками морщинок, трясущиеся руки, коричневые и пятнистые. Его дом, полный ненужных вещей, и книги, которые он собирал просто потому, что они были на свете. Конечно, не только поэтому. Ворона Нива в клетке – и кошка, которая то приходила, то уходила. Вписать его в генеалогическое древо было невозможно, но именно его я запомнила лучше других –вместе с пледом вишневого цвета и коробками, завязанными пеньковыми веревочками.
Я прожила самое лучшее и сама не заметила этого.
Ночью посетители страшно шумели, воздух превратился в единый гул. Я сделала над собой щит и от того никак не могла заснуть – меня постоянно будило единение с щитом. Это было так странно и неприятно. Каждый раз, просыпаясь, мне казалось, что это конец. Утром я раскрыла наконец глаза, щита не было – я уснула и у меня больше не было сил его поддерживать. С той стороны, в которую я протиснулась, стоял чей-то стакан с прозрачной жидкостью. Это могла быть вода, но я хоть и хотела пить, не рискнула. Заболеешь, заразишься, тогда будет совсем замечательно. Я вылезла, это был самый опасный момент, - меня могли заметить. Я вышла, снова возвела защиту – слабенькую, я была уже на последнем издыхании. Но я вышла и меня никто не заметил уже во второй раз. На улице было прохладно, я вышла и немного покачнулась – надышалась парами алкоголя. Я не узнавала улиц, эти грязные неблагополучные кварталы появились в Идиях только недавно. Как такое вообще может быть… Я не помнила, в какую сторону мне идти теперь, но я пошла.
Толстая женщина вела за руку ребенка; у нее на лице было написано страшное незнание, что делать. Ребенок плакал, я не могла пока определить, мальчик это, или девочка – он был только в грязной рубашке и продраных штанах. Сама же женщина была одета нормально. Ребенок плакал, вырывал свою ручонку и упирался.
- Ой, да что же ты… Ну, мне и так тяжело, а ты еще тут вырываешься…
- Вам помочь? – вдруг подошла я. Женщина поксилась на меня и пожала плечами.
- Да чем же…
- Это не ваш ребенок, да?
Она развела руками и пошла дальше, я пошла за ней. Мальчик, а это был все-таки мальчик, ревел и дергался.
- Я маг, может, я могу чем-то помочь?
Женщина снова покосилась и ничего не ответила.
Она вышла, расталкивая всех, на площадь. Там было очень плохо, потому что сегодня было воскресенье – все куда-то ехали. Женщина подхватила ребенка на руки и я пошла у нее за спиной – она прокладывала довольно широкую дорогу.
Она тоже, видимо, куда-то ехала, села в огромный экипаж. Не знаю зачем, я влезла за ней.
- Эй, ты что?
- Тетенька, - внезапно выдала я. Я даже почувствовала, как вниз опускаются уголки губ и глаза округляются, и голос становится писклявым и выклянчивающим. – мне надо в город попасть, а у меня денег ни гроша. Мне к родным надо! У них и деньги! Помогите, пожалуйста, ну что вам стоит.
Женщина презрительно фыркнула и отвернулась от меня. Она прижала к себе ребенка так, что он вряд ли мог вздохнуть. Передо мной она не стеснялась его вида.
- Эй, ты, - обратилась она. Мне стало неприятно такого обращения, но я не обиделась. Что толку. – Ты как же так умудрилась… Маг все-таки.
Я пожала плечами – ей об этом рассказывать как-то совсем не хотелось.
- Магам тоже тяжело. Я в Темноречье у духов жила, а там деньги не в ходу.
Женщина понимающе кивнула и внезапно спросила:
- А где это?
- Ну, как, - начала я, но прервалась – что толку ей объяснять, когда она все равно не поймет. Она и не знала, что это, Темноречье.
Я вжалась в стенку, теперь я хоть не сидела, скорчишись, на полу. Спина болела и в груди что-то очень тяжело и больно ворочалось. Мне давно не было так больно. И хотелось есть – сильнее, чем когда-либо. Я бы отдала все за стакан чистой, теплой воды и кусок мяса. Но и по прибытии в Модгин это мне не очень-то светило.
«К родным. Смешно даже.
Интересно, где мои папа и мама? Стало почти естественным, что их у меня нет. Я так и не успела спросить об этом Итэну – теперь позно спрашивать. Я из другого мира? Вряд ли. Такого не бывает. Но плохо, что у меня никого нет. Даже друзей. Но родителей – это совсем плохо.»
Пока мы ехали я никак не могла выбросить из головы мысль про родителй – где-то же они должны быть! Я их не представляла, не знала, какими они должны быть. Но мама должна хорошо готовить, это непременно.
Я высунулась из окошка кареты, мы проезжали по знакомой улице. Я чуть не завизжала от радости и тут же, сразу, прыгнула на мостовую. Я не могла больше сидеть в экипаже.
В нескольких домах отсюда должна была быть лавка Кинов. Я шла, держась за стену рукой, и наконец дошла – до знакомой стеклянной дверцы. Она осталась такой же, как и три года назад. Но только там, на фоне книжных полок стояла незнакомая ососба и продавала покупателям книги.
Я вошла. И люди в очереди стали на меня насторженно оглядываться.
- Девушка, - Я пробилась к прилавку и обратилась к новенькой. – а госпожа Кин дома?
Она вскинула брови и глянула на мою одежду, поджала губы и ничего не сказала.
- Думаю, вы чего-то не знаете. Она уже давно здесь не живет. И она, и ее дочь.
- А где тогда?
- Вам сказать адрес?
Мне не понравился ее тон. Я все понимаю, выглядела я не лучшим образом, но от этого быдлом не становилась.
- Да. Мне сказать адрес.
- Почему я должна говорить адрес всяким посторонним, каким-то бродячим с улицы? – возмутилась, притворно, она. Толпа зашевелилась и начала прессовать меня к прилавку – я задерживала очередь.
- Потому что когда я стояла здесь, на вашем месте, друзей семейства Кин принято было уважать.
Кто-то настойчиво постучал мне по спине, и развернулась и хотела уже дать этому кому-то в лоб, но остолбенела.
- Элла? А я-то думаю, голос знакомый.
Ина смотрела на меня, я – на нее. Смотрели мы так друг на друга и никак не могли понять – мы ли это? Я не узнала свою старую подругу с накрашенным лицом и изящной короткой стрижкой – она не узнала меня по понятным причинам.
- «Друзей семейства Кин принято уважать»! - наставительно бросила Ина продавщице и мы с ней вышли. Ина была хорошо одета, я это разглядела – на ней было красивое платье из тонкого жатого шелка. Я с ней очень неприятно контрастировала.
- Как у вас тут дела? Нормально?
- Да, хорошо. Ой, Элка! – она коротко обняла меня. – У нас все прекрасно. У тебя-то как?
- Нормально. Вы переехали?
- Ага, - кивнула она. Она держала меня за руку и неслась вперед, так, что я еле-еле за ней поспевала – мне было тяжело идти.
- Ты откуда? От тебя уже сто лет ни слуху, ни духу. Кошмар какой-то.
- Я жила очень далеко… Потом расскажу, ладно?
Ина провела меня по улице к большому дому, мы прошли по дорожке и поднялись на веранду.
- Мам! Мама! Элла приехала!
Госпожа Кин спустилась со второго этажа и тоже сначала не признала меня – я была совершенно не заметна рядом с ее дочкой.
- Здравствуй, Эллочка, - привтеливо улыбнулась она.
- Здравствуйте. – Я вдохнула запах дома и снова поздоровалась. – А где же господин Кин?
Госпожа Кин опустила голову и посмотрела на пол. Ина потребила меня за рукав и прошептала на ухо.
- Эл… Ты, наверное, не знала, но… - она преравалась. – Папа умер прошлой зимой.
У меня перехватило дыхание – я не могла представить себе моих друзей в таком горе. Было очень жалко госпожу Кин.
- Простите, простите, пожалуйста. Я правда не знала, я не хотела…причинить вам боль.
- Да что ты, - слабо улыбнулась госпожа Кин. – не волнуйся. Все в порядке.
Госпожа Кин еще раз улыбнулась и ушла на кухню – готовить. Я села на диван и Ина постоянно мне что-то рассказывала, я ее почти не слышала, потому что хотелось спать и глаза закрывались.
- … а Одан вообще стал такми мастодонтом! Жуть! Отучился в университете в вашем, на отделении… медицины магов, о! Теперь работает в министерстве, стал крутым серьезным дядькой.
Ина как всегда несла что попало, и мне это было даже неудобно. Брента всегда молчала, если ее не спрашивали, только редко начинала что-то гововрить сама. А Ина болтала и болтала себе…
Госпожа Кин приготовила какое-то сногвшибательное блюдо, мы сели за стол в кухне. Это было рагу из овощей. Я съела все с такой скоростью, что у меня стало сводить кишки.
- Господи боже мой, Элла, - покачала головой госпожа Кин. – Тебя будто год не кормили.
- А меня и не кормили. В Темноречье с едой как-то совсем… Плохо, в общем.
Я выпила чашку сладкого-пресладкого чаю и попросилась уйти куда-нибудь поспать. Я легла на диван, и, не дожидаясь Ины с бельем, заснула. Я давно не спала так сладко.
Я вышла на улицу, чувствовала себя как идиотка – в большом платье госпожи Кин, так как Инины шмотки на меня не налезли, я не влезла даже плечами. Вобщем мне было хорошо, тольок вот Ине нужно было куда-то срочно убегать, а госпожа Кин со мной прогуляться не пошла. Оно и к лучшему. Я шла по городу. Здесь мне было так легко и хорошо, что даже странно. Я вышла на знакомую улицу, увидела свою гостиницу, в которой прожила не долго, но сколько памяти! Герат там все так же сидела за стойкой, она тоже не узнала меня, когда я вошла.
- Привет, Герт. Здравствуй.
Герта похлопала глазами, а потом вдруг нахмурилась и прошептала:
- Лицо какое-то знакомое… Знакомое, точно же…
- Ну Элла я! – я засмеялась, потому что Грета выглядела так поетшно с напряженно размышляющим видом!
- Ой, Элк, - Герта расслабилась. – прости, что не узнала. Ты стала такая взрослая, большая…
«Взрослая. Взрослая. Наверное, да. Здорово.»
- Как вы тут?
- Нормально, - по-привычке произнесла Герта. – Сижу вот здесь. А ты как, жить?
- Да, наверное. Вечером приду с чемоданом.
- Точно?
- Не знаю, может быть, - ответила я.
Мы еще немного поболтали, Герта не стала спрашивать о том, где я была чертову кучу времени. Ну и хорошо – я уже устала повторять.
Я шла по городу, любимому, знакомому. Вышла ко дворцу – по Модгину можно было ходить и все равно всегда выйти ко дворцу. По площади опять катались экипажики и гуляли модгинцы – там были и флиды, и люди, и кого там только не было. Но больше – кровки. Одна фигура мне показалась знакомой. Высокая блондинка стояла и смотрела на замок, на его громаду, задрав голову. Алая шаль из шелка свешивалась с одного плеча. Хелига смотрела на свой старый дом. Она всю жизнь хотела быть там хозяйкой, а получилось, что теперь она там вообще никто. Я не знала, как к ней подойти, потому что она ненавидела, когда к ней подкрадывались со спины.
«Хелига? Обернись, пожалуйста, пожалуйста.»
Хелига подскочила на месте и правда обернулась. Она не заметила меня, зато я уже неслась к ней навстречу. Я была в старых туфлях, разогналась так, что каблучок попал на камень, и я почувствовала, как пятке стало внезапно прохладно.
- Здравствуйте, - я подскочила к Хелиге. Нет, она что, тоже меня не узнает?
- Ты прямо на ходу подметки рвешь. Чем-то мне уже знакомы эти туфли.
Она посмотрела на меня и сразу подхватила под руку.
- Ты идти можешь?
- Ну… Прыгать.
Она отвела меня в какой-то квартал с новыми домами – я никогда и тогда-то здесь не была, а теперь сложно было даже сказать, что было здесь когда-то. Мы пришли на частый участок, Хелига открыла калитку и ввела меня в дом.
- А где это мы? У кого?
- У меня, - отсекла Хелига. – Садись.
Я села в кресло и осмотрелась. Здесь было хорошо, но ничего не было, что выдало бы того, кто здесь жил – никаких личных вещей, только стопки книг на столе. Я стряхнула туфли и прошла по ковру к столу. Как там было много книг… Они все были даже не на общем языке, и не на флидском, и не на рунах – я не знала этих букв. Хелига вернулась с коробкой в руках.
- У тебя такой же размер ноги, как и у меня, тебе повезло.
Я раскрыла коробку и лостала оттуда туфли на каблуке с ремешочками. Я влезла туда, они мне были немного маловаты.
- Нога выросла, - посетовала я. – За три года-то…
- Вот именно, - неожиданно погрустнела Хелига. – Ты три года была черт знает где, и ни гу-гу!
Говорить было не о чем. Ей – не о чем.
- Нигде. Жила себе и жила.
Хелига покраснела от злости и опустила голову.
- Ладно. А это, - она взяла мои туфли. – надо срочно выбросить.
Я не возражала – ходить в них уже точно было нельзя.
- Так чей это дом?
Хелига встала, банально ушла от ответа. Она смотрела в окно и молчала.
- Так все-таки, - она поправила занавеску. – где же ты была все это время?
Хелига до самого вечера, пока мы сидели, словно ожидая кого-то, не догадалась меня покормить – чая с печеньем мне было явно мало, но просить я стеснялась. Наступил вечер, я сидела и листала непонятные и неинтересные книги, Хелига вообще ушла. Уйти я как-то не додумалась.
Хлопнула дверь, я сжалась – это наверняка был хозяин дома. Хелиги не было, сейчас наверняка придется оправдываться…
Молодой человек с короткими черными волосами и немного небритым лицом вошел в дом. Он был в рубашке и пиджаке, при галстуке. В руке у него был темный кейсик. Я честно не узнала его. И опять – он меня тоже.
- Здравствуйте, - проскрипел он, повторяя заученное приветсвие.
Я не знала, что сказать. Одан настолько изменился, что я потеряла дар речи. Я казалась себе такой мелкой, глупой и… Грязной, как ни странно. Я не мыла голову уже примерно две недели, а рубашка этого человека сияла снежной чистотой.
Так мы молчали долго – пока наконец Одан не выдавил:
- Ты давно принхала?
- Вчера.
Одан еще немного посмотрел на меня, стали видны его глаза – и я заметила, что под глазами у него круги и лицо такое… Замученное.
Вот и открылась суровая правда – нам нечего было сказать друг другу. Хелига вышла и смотрела молча на нас, я это чувствовала.
Одан снял галстук и пиджак. Пинком загнал кейс под столик. Вышел на кухню и вернулся с чашкой кофе.
- Ты пьешь кофе?
- Да. Ты знаешь, это полезно.
Я поискала глазами Хелигу, - она после короткого приветсвия ушла куда-то снова.
- Знаю, но мне очень больно.
Одан быстро глотнул последнюю каплю и унес чашку.
- Как ты? – неожиданно спросила я.
- Хорошо.
- По тебе не скажешь.
- По тебе тоже. У тебя под глазми синяки.
- Я знаю. Я почти не спала предпоследние двое суток.
Одан задвинул шторы, по стенам расползлись серовытые пятнышки огоньков.
- Ты работаешь в министерстве?
- Да.
- Ты же говорил, что там не работают те, кто хотят нормально колдовать.
- Я много чего говорил. И ты тоже много чего говорила. Кто говорил, что тебе нравится учиться?
- А я разве отрицаю, что мне нравится?
- Почему же ты тогда… Тебе больше не хотелось от кого-то зависеть? Тебе было лень, - я просто не могу понять, что?
Он сел рядом со мной на стул и взял книгу в руки. Листал ее неглядя.
- Мне не было лень. Я срезалась на экзаменах.
- Ты не захотела даже ничего сделать, чтобы остаться. За тебя бы поручились все учителя.
- Кто бы стал за меня заступаться? Кто?
- Ты считаешь, что Беатриса Гернал, преподаватель истории магии, не стала бы просить за тебя? Или Альма Рихнер – она тоже любила тебя, а ты… Не сделал самой малости, чтобы остаться. Тебе нужно было всего лишь попросить.
- Ты знаешь, что они за нашими спинами делали? Психологические тесты проводили. «Разбирались» в нас!
- Ну и что? – Одан посмотрел на меня, и я почувствовала себя гадиной. Стопроцентной гадиной. – Это всего лишь формальность, от тебя никто не требовал под пытками правды. И они ведь не все в этом были замешаны, правда?
Он был прав, тысячу раз прав. А я как всегда попала неизвестно во что.
- Ты прав, прав, - сказала я и опустила голову. Все равно что сдалась. – Но что мне теперь делать.
- Что у тебя с руками?
Не было ничего особенного – зимой приходилось стирать в холодной воде, мыть посуду и умываться. Руки покраснели и стали грубыми, как холстина. Одан взял мою руку и потер – они были шершавыми, у обоих.
- Что же мне все-таки делать? Как ты думаешь, я смогу вернуться в университет?
- Представь, как ты будешь выглядеть. Сейчас туда стали принимать с двенадцати лет. Тебе не удастся попасть на второй курс, только на первый снова. Как ты будешь выглядеть среди двенадцатилетних детей? Ты будешь просто смешна.
- Ну и что мне теперь делать?
Одан высвободил свою руку из моих ногтей – я и не заметила, как впустила ногти ему в кожу. На белой руке остались красные дужки. Я могла и инфекцию какую-нибудь занести…
- Перестань, - обозленно рявкнул он, - я и не заметила, как начала плакать. – Я не собираюсь тебя утешать. Ты сама все сможешь.
- Ты так думаешь?
- Да.
- Твоя подружка вот тоже так думала. Аласта написала мне письмо, представляешь?
Одан поднялся и заходил по комнате, нервно заходил.
- …так откуда же она могла достать адрес? Ч-черт…
- Не майся. Я написала тебе письмо, Ай-ай-ай его перехватила, написала ответ. Она тебя, видимо, очень любит.
Я слабо улыбнулась, это улыбалась моя внешняя сторона – а внутрення мучительно соображала. Что мне теперь делать? Я думала, что слова Мастера хоть немного правда, я надеялась на это. Я думала, я нужна здесь, в городе. А на самом деле я только и делаю, что хожу и побираюсь.
- Не говори ерунды.
- Я и не говорю. А тебе стоит получше наблюдать за своей почтой. Я не хотела, чтобы она читала мое письмо.
- Что же ты там такого написала? – хмыкнул Одан.
- Ничего. Я писала о себе, ее это не касается.
- А меня касается?
Я поднялась – стоять на каблуках было неудобно, но мне уже все равно нужно было уходить.
- Ты хочешь, чтобы я тебе сказала, что на самом деле ты мне – никто, и звать тебя никак? Правда хочешь?
- Нет, - ответил Одан. Не то чтобы я удивилась – я боялась, что он со мной согласится.
Я встала, мне нужно было уходить.
- Я на ком-то уже видел такое платье.
- Это платье Ининой мамы. Она мне его дала. У меня почти нет нормальной одежды.
- Это намек? – вышла из тени Хелига. Она прошла мимо нас. Взяла со стола какую-то толстую тетрадь и ушла обратно.
- Нет, не намек. Кстати, я у них сейчас живу. Ты знаешь, что…
- Знаю, - оборвал меня Одан. – Долго ты собираешься сидеть у них на шее? Хотя, Ине это теперь не так уж и сложно…
- Я не сижу ни у кого на шее. Понимаешь, не сижу.
- Ты так думаешь? Ты хоть знаешь уже, где будешь работать?
- Нет еще. Я не знаю, где мне теперь можно устроиться.
- Ясно. Планов у тебя никаких. Зачем ты тогда вообще сюда приехала? Ты считаешь, кто-то должен здесь тебя тянуть? Будто бы ты особенная.
- Прекрати. Ты не устал меня унижать? Чего ты этим добиваешься?
Одан посмотрел на меня, я сразу поняла, что я сейчас делаю. Я убиваю себя, все в себе хорошее. И все это из-за него. Какое он имеет право…
- Чего? Можешь мне сказать?
- Ты совершила глупость.
- Давно. И не жалею об этой глупости. Благодаря этой глупости теперь я вижу истинное лицо вас всех. - Стоило мне оступиться, я стала вам всем не нужна. Как похоже это…
- Зачем ты тогда это сделала?
Одан скинул с ног ботинки и переоделся в более легкие, парусиновые.
- Нет в этом ничего такого особенного. Я ушла из университета, - я притормозила. – И что из того? Много чего. Но я вовсе не раскаиваюсь, я все сделала правильно.
- Ты ведь не знаешь ничего…я не знаю… Ты всего лишь убила свою жизнь на корню и больше ничего. Ты не выучилась, ты же ведь…
- Ничего не умею. А мне хорошо и так.
- Бред! Ты не сможешь работать где быто ни было, если ты не будешь иметь диплома. Как же ты не понимаешь…
- Это ты не понимаешь. Мир – это не дипломы и не бумажки. Это не официоз и не казенность, совсем нет. То, что я ничего не умею, это еще большой вопрос.
Я не хотела ничего ему доказывать – огненные клубки не произвели бы на него никакого впечатления, а проделывать над ним перепад настроения я не хотела. Как ни странно, мне было плевать, что почувствует он, но я не могла делать это с собой. А как было бы хорошо, если бы он тоже почувствовал, что значит быть никем и никому.
- Я все же не понимаю, чего ты хочешь.
- А чего вообще можно хотеть от жизни? Я даже этого не знаю, и ты не знаешь.
- Я нашел себе работу. Ты ее можешь и не найти.
- Посмотрим, - сказала я, хоть он и был прав. Стало сразу так тяжело и расхотелось говорить, я замолчала и пошла к выходу. Хотя было много всего, но говорить было невозможно.
- Одан, - обернулась я. – Ты не можешь мне объяснить, что с тобой творилось, когда я вышла с тобой на связь?
Он пожал плечами.
- Это сложно так объяснить. Ты вытягивала меня к себе, потому что сильнее. Мне было тяжело деоржаться. Чем дольше я говорил с тобой, тем меньше я мог оставаться в себе. Вернее, я не мог оставаться, а не мог никак выбраться.
- Понятно.
Мне было так плохо. Оказалось, что в жизни нас ничего не связывает – совсем ничего. Нам не о чем говорить, нам незачем говорить. Я не хочу, чтобы ко мне относились как к ничтожеству.