Если бы рядом с разметочным камнем на пересечении имперских трактов стоял посторонний наблюдатель, он бы увидел, как по склону холма, самому пологому из тех, что отделяют плоскою саванну от нагорья, поднимается удивительное существо. Существо, напоминая огромную гусеницу, либо куколку бабочки своим когда-то ярким и вычурным, а ныне измятым и изодранным платьем, позабавило бы зеваку, ползя, скрючиваясь в три погибели, и подтягиваясь, хватаясь за булыжники в грунте руками, исцарапанными, и помогая себе ногами, облачёнными в продранные на коленях зелёные обтягивающие чулки. От колен и выше ноги создания были скрыты зелёным же, как кузнечик, камзолом. Поверх это одежды, лишённой по обычаю военизированного покроя, воротника и рукавов, наш Кузнечик, собравшийся в дальний путь, носил не что-либо, а рванину, бывшую совсем недавно алым жюстокором, лишившимся ныне золоченых петлиц и шарфа-пояса. Рукава с манжетами фут, достойные по меньшей мере графа, настолько широкие книзу, что через них, как кольцо акробата, пролез бы и весь наш стройный субъект, также были безнадёжно испорчены.
Безнадёжным бы показалось наблюдателю, случись он здесь, и самое лицо оборванца.
Но как только махаон влез на холм, зевака заметил бы в нём перемену.
Углядев, что степь, по которой он бесцельно бродил последние несколько дней, сменилась знакомой возвышенностью, Кузнечик изогнул обветренные до язв губы в улыбке. От чего на щеках потрескался тройной слой пыли, изборождённый слезами ночного одиночества.
Приободрившись, человечек попробовал издать какой-то звук, но получился только сдавленный сип. Тогда человечек сел на, пардон, задницу, и принялся прочищать горло и плеваться. Воспитанный наблюдатель на эти пять минут бы отвернулся, и успел отметить, что во все стороны света, куда хватало взгляда и до самого горизонта, не было ни жилья, ни следа обжитого, ни, даже, зверья. Ничего кроме Рогзедского камня – стандартного дорожного указателя.
Если б помимо праздного наблюдателя у Рогзедского камня вдруг по капризу судьбы оказался творец строки, он смог бы сохранить для грядущих поколений первые слова, сказанные пришельцем.
- Я жив! – заявил зелёный человечек. И в этом с ним сложно не согласиться. Хотя от долго поста – уже пару дней Кузнечик не знал не то что привычной вегетарианской, но и какой-либо другой органики – живот его будто крутили две здоровенные краснощёкие прачки, как мокрую простынь, глаза его блестели энергией.
- И ведь как правильно! – вскрикнул человечек, и писатель тоже мог бы это записать, окажись он тут. Он даже мог бы присочинить, что Кузнечик сравнивает происходящее с ним с приключенческими поэмами Джлондеона, произведениями коего восхищался, обитая в высоком замке Шалы. Давно почивший Джлондеон абсолютно точно описал переживания пропавшего в диких землях путника, и Кузнечик, хотя понимание этого пришли вместе с тягостными лишениями тела и духа, был очень рад таковому опыту.
- И ведь как верно! – подытожил зелёный.
Соскучившись сидеть на месте, Зеленщик, а это был он, вслед за посторонним наблюдателем огляделся, и обнаружил дорожный камень.
«Знай, что решать предстоит тебе, о путнИк неизвестный», говорила верхушка камня, доставленного сюда когда-то по повелению императора Скайана из каменоломен Рогзеда, как и на многие другие перекрёстки.
«Справься о направленьях, и топай. Не медли», вот что сообщил гекзаметр, как определил его Зеленщик, самая древняя строчка на камне.
Ниже были более свежие, вырезанные поверх старых, когда прежние дороги теряли значения, и полнокровной артерией мира становились вновь проложенные.
- Иди же на север, коль следуешь в Шалу, с дороги совсем не сходи. Амфибрахий, заметил грязнуля.
- Но, как меня там встретят? Ведь я прошля… Утерял этот проклятый артефакт. Куда ещё можно направиться?
- Есть средь нив пышных и жёлтых, величайший на свете град. То Люксксан, мать всех городов, и путь твой лежит на запАд. Анапест. И с имперцами, по-моему, будет объясниться ещё сложнее, чем с сородичами. Что-то подсказывает, что они придают этому заданию непомерно большое значение, и устроят скандал из-за того, что всё провалилось. Дальше.
- А на юге, знойном юге, расстилаются шатры. До пристанищ орд летучих, путь восточный избери. Это хорей, тоже одно время был популярен у имперцев. Сами варвары, конечно, писать не умеют. Вот к ним-то мне точно не надо. Что ещё?
- Добрый гражданин. Прочитав камень, вспомни, куда хотел идти, уточни направление, и туда иди, не задерживай транспортный поток. Энцилот путей сообщения Хора.
Ни наблюдателя, ни писателя рядом не было. Зато на камне сидел самый настоящий чёрный ворон. Ехидно усмехнувшись, он подскакал к краю валуна, будто любопытствуя, что выберет Зеленщик, хотя на самом деле, очевидно, надеялся, что тот упадёт замертво, обессиленный, и можно будет выклевать его глаза.
- Верно, Хора, сейчас минута промедленья смерти подобна. Возвращаюсь домой, в Шалу.