Клоун
Нынче кони стали, ох, упрямыми.
А когда-то были, помню, сильно резвые.
На щеке была когда-то ямочка -
Нынче щеку борозда прорезала.
Александр Розенбаум
1.
– Маг’ина, ты пг’очитала книгу? – губы Валентина изогнулись в улыбке.
– Нет, Валентин Сергеевич. Времени не хватает, вот вчера Лизик заболела, температура поднялась до тридцати восьми градусов. Еще номер надо готовить. На книги не хватает ни сил, ни желания.
Девушка подняла с пола куклу. Смотреть в глаза Валентину Сергеевичу ей не хотелось. Воображение девушки наполняло сердце тревогой. Что Пирогову на старость лет не сидится? Слепой, а все туда же! Зачем ему философия? Помирать пора, на похороны рублики копить.
– Понимаю, – в голосе Валентина сквозила печаль. – Я пг’осто давно не общался по душам, скучаю. Коля-то редко дома бывает, в цирке день и ночь. С Лизой много не поговоришь, мала. Вот с тобой да с Олегом Олеговичем поболтать можно. А зря ты Спенсера не читаешь, многие вещи становятся понятными.
Марина усмехнулась, благо Пирогов ничего не увидит. Клоун, который раздумывает над смыслом жизни. Смехота. Казалось – все его любят, лелеют, ценят заслуги перед цирком, а он? Достает разговорами, сует нос не в свои дела.
Пирогов подошел к журнальному столику, взял фарфоровую собачку, долго вертел в руках.
– Ты знаешь, – начал он. – Эта фаг’фог’овая собачка – единственная фигуг’ка, что сохг’анилась от большой коллекции. У меня много было фигуг’ок... Кошечки, попугайчики, зайчики. А сохг’анилась только собака. Почему-то двадцать лет назад дети дарили мне фигуг’ки.
– А сейчас что дарят, Валентин Сергеевич?
Пирогов нахмурился.
– А сейчас ничего, – сказал он.
Марине восемнадцать стукнуло, когда Валентин Сергеевич предложил ей с мужем переехать в квартиру клоуна (он тогда еще видел). Одиноко жилось Пирогову в пятикомнатной квартире. Пятикомнатной! В центре города! Клоуну!
Девушка поморщилась, словно укусила кислое яблоко. Сколько лет она с мужем живут у клоуна? Десять лет! Им квартиру цирк не дал, акробаты нынче не в почете.
– Маг’инушка, я к Олегу пойду гляну...
2.
На экране сменялись окровавленные тела, разбитые машины. По разрушенной улице бежал полуголый мужчина, из глаз его вылетали молнии.
– Дави их! – выкрикивал мужик. – Дави! Хватит терпеть оскорбления! Это фантастика или мексиканская мелодрама?
Валентин зашел в комнату.
– Валюша? – мужик вскочил с дивана. – Ты погляди! Он же – супермен, триста лет живет, а ведет себя, как пэтэушник. Гасить надо врагов, гасить! Кишки их по веткам разбрасывать...
– А он? – перебил Валентин.
– Убегает и молчит, мол, одинок, как Чак Норис.
Проскрежетало, будто ножом по стеклу: на экране супергерой вскрывает искореженную машину и вытаскивает детей.
– Прости, я забыл, что ты не видишь, – мужик шмыгнул носом. – Пиво хочешь?
Валентин покачал головой.
– Олег, – начал он. – Я поговог’ить хочу. Помнишь тебе «Ницше» давал? Ты ее пг’очитал?
На экране затрещало, хрястнуло. В супергероя кидали гранаты, в него осами летели пули.
– Мочи этого придурка! – всхлипнул Олег. – Прости, Валюша. Я книгу прочитал, но там херня одна. Ницше болтает, болтает и болтает. Заумно, ты б мне лучше предложил художественную литературу, на там “Зло зла’, очень актуальное произведение, или “Левое яйцо темное дракона’, “Правое яйцо темного дракона’, на крайний случай – “Темнота света’. Клевые вещи!
Пирогов хоть и проработал клоуном (чем плоха профессия?) сорок лет, но стремился учиться новому, боялся показаться самому, прежде всего, неучем. А Олег кичиться дуростью, мол, я простой мужик, кроме баб-с и пива ничего не надо. Придет ли понимание Олегу, что не нужно идти на поводу животных желаний.
– Гм, Олежек, но пег’ечисленные тобой книжки, гм... Они... низкого качества! В них все ненатуг’льно! Они не несут идей, просто г’азвлекают. Я знаю, что ты возг’азишь. Согласен, пог’ой книги типа “Зло зла’ необходимы, но нельзя читать только их. Повтог’юсь, книги не...
– Валюша, я понял! – перебил Олег. – Но не хочу читать другое. Я такой, какой есть, меня не переделать. Вот ты вообще не читаешь!
Олег плюхнулся на диван, бросил презрительный взгляд на слепого клоуна.
– Чудак, ты Валюша, – сказал он. – Книги вымрут! Их заменят кино, компьютерные игры.
Пирогов сгорбился, Олегу показалось, что клоун уменьшился в размерах.
– Я пойду к себе, – прошептал Валентин.
3.
Слезы собирались под веками Валентина, жгли уголки глаз. Сердце щемяще ныло от тоски. Пирогов вынул из кармана фарфоровую фигурку собаки.
– Последний, – сказал он. – Тебе навег’ное одиноко, бг’ат? Мда, вг’емена нынче не те. Или мы изменились, бг’ат?
Шестьдесят с лишним лет Валентин топчет землю, из них счастливо – пятьдесят. Исключения – детство и...
(Старость не в радость!)
Но что Валентину не хватает? Его любят, уважают, ему есть с кем поболтать как дома, так и в цирке. Он при деньгах, дорогой машине, даче. Чувствует себя ущербным без глаз? Ничуть, человек приспособиться хорошо жить даже без рук, ног.
– Я одинок, – признался Валентин фигурке. – Не из той глины вылеплен, понимаешь? Может и накг’утил себе ег’унды, но мне так не кажется. Наплевать, что со мной живет семья акг’обатов и жиг’еющий клоун? Не о чем мне с ними г’азговаривать.
Валентин повернул голову в сторону зеркала, прикрепленного на дверцу шкафа. Зеркало в высоту достигало двух метров.
– И у меня есть тайна! – Валентин погладил фигурку. – Только никому не говог’и. Я вижу в зег’кале лифт. Да-да – вижу. И не считай, что я сбг’ендил.
“А может наведаться к доктору? – подумал Валентин. – Ведь слепые не могут видеть, как часы без винтиков не способны работать. Но что я скажу доктору? Мол, здрасте, я к шестидесяти лет свихнулся. И вот уже год лицезрею в зеркале своей комнаты один и тот же лифт. А если он как-то связан с моей проблемой одиночества? Она есть, я не выдумываю”.
Валентин подошел к зеркалу. Он видел лифт в натуральную величину. Казалось, сделаешь шаг и ты в нем, стенки противоположной дверцам не существовало в зеркале.
– Я не г’елигиозен, но вег’ю, что там, – Пирогов поднял указательный палец вверх. – кто-то есть. И он пытается помочь мне. Знаю, звучит эгоистично.
Пирогов решил, что поход к доктору отменяется. Нужно попытаться самому справиться с проблемой.
4.
Вместо того чтобы ныть по поводу своих проблем (а их было в жизни клоуна много), Валентин продолжал жить спокойно, и старался сделать жизнь максимально приятной и интересной. Миллионы людей на такое отношение к вещам не способны.
Подумаешь, что Валентин воспитывался в неблагополучной семье, где мясо было только по праздникам. Подумаешь, что не окончил школу (выгнали за драки). Он все равно сумел выйти из низов и стать чертовски хорошим клоуном.
Каждый должен бороться с проблемами сам, так говорил он.
Даже слепота не изменила жизненных принципов Пирогова. Во время выступления в тверском цирке клоун свалился с лестницы и ударился головой. Пирогов не вышиб мозги, но потерял зрение. Все его знакомые решили, что клоун бросит цирк и сопьется – ошиблись.
Валентин подвинул кресло ближе к зеркалу и сел.
“Ну и? – думал Пирогов. – Во-первых, что это за лифт? Нашего дома? Во-вторых, чего ждать, где хоть какая-нибудь зацепка? Надо будет Олега попросить, чтобы узнал нашего ли дома лифт”.
Дни для Пирогова полетели с бешеной скоростью. Днями и ночами он сидел перед зеркалом и ждал.
Удалось выяснить, что клоун видел лифт его дома (Валентин дня два пытался уговорить Олега поднять зад с дивана).
Лифт для Валентина стал символом свободы от одиночества, решением всех проблем.
5.
Чайник засвистел. Пирогов вытащил из холодильника два «сникерса».
– Лучший обед клоуна – шоколадный батончик и кг’епкий кофе, – он засмеялся. – А потом нас ждет г“азгадка пиг’амиды Хеопса! Поског’ее вон из кухни и...
В душе у мужчины словно ослабли старые цепи и разлилось тепло. Стало легче, спокойнее.
Валентин вошел в свою комнату, положил чашку и «сникерсы» на стол.
“Эй! – мелькнула мысль. – ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! НЕ МОЖЕТ!”
Клоун сильно зажмурил глаза и стиснул зубы, пытаясь не закричать.
Как же ему захотелось умереть. От сердечной приступа или инсульта.
“Хвать, и я на том свете. Здравствуй Святой Павел, Бог и Джон Леннон”.
Пирогов попытался сделать шаг, но тело будто залили толстым слоем воска, нервы запели, как провода. Теплое поблескивание его глаз кристаллизовалось в ледяной отсвет.
“Вот и все, Валюша, – ворвался из глубины сознания голос Олега. – Дурак! Нет, дурак в кубе! Так повестись можешь только ты. Жизнь – тяжелая штука, смирись с этой мыслью. Хватит фантазировать – наведайся к доктору. Ты сбрендил, Валюш. Я б давно осознал, что схожу с ума. Какой лифт? Какое одиночество?”
Валентин вышел на лестничную площадку. К нему подошел молодой крепкий парень.
– Извините, но вам придется подождать, – пробасил он. – Мы должны поменять лифт в вашем доме.
–Вы не можете г'азобрать его! – В груди Валентина заклокотало, глаза налились кровью.
(В комнате Пирогов ничего не увидел. НИЧЕГО!)
– Радоваться должны, а не злиться, – сказал парень.
– Не пг’икасайтесь к нему, не надо. От него зависит моя жизнь. Не тг’огайте!
– Мы все равно его разберем и сразу же поставим новый, не нервничайте.
Валентин хотел рвануть к лифту, но сознание начало угасать.
“Лифта больше нет”.
6.
Лампочка моргнула.
“Вот значит как? – думал лифт. – Я их вожу, а они забросили меня! Думают, что меня не надо чинить? Ошибаетесь, товарищи. Уже двенадцатый год никто не меняет стальные канаты, наступит момент, когда я рухну вместе с вами и умру, никакой ловитель не поможет”.
Двери скрипнули, в лифт зашли двое парней.
– Слышь, Серый! Бухать пойдем к Ритке? У нее сегодня день рождения, – сказал один.
– Рулез! А что дарить-то будем? – спросил второй.
– Ты дурак. Подарок не главное, важно внимание. Купим цветов и духи.
Лифт поймал себя на мысли, что в последнее время испытывает ненависть к людям, к их образу жизни. Они могут ходить куда захотят, общаться. Угли обиды и возмущения все сильнее тлели под сердцем лифта.
– Поговорите-е-е-е-е со-о-о-о мно-о-ой, – хотел сказать он, но слова застревали в динамике.
Двери раскрылись, и парни вышли. Лифт оглядел себя. Может что-то не в порядке с ним? Почему люди не обращают внимание на него? Подумаешь стенки «изукрашены» матом, славословиями в адрес «Спартака» и «Зенита», стекло чуть поцарапано. Но в лифте никогда не пахло мочой и алкоголем (спасибо уборщице Нанай).
“Одиночество – это не когда один, а когда не с кем поговорить, – решил лифт. – Я понимаю, что каждый человек стремится к самодостаточности, не хочет ни от кого зависеть. Но гомосапиенс – существо социальное. Его тянет к себе подобным. Но что делать людям (и лифтам), которые, образно говоря, слеплены из другой глины? Да, они окружены любящими людьми, но тяготятся разговорами с ними”.
– Поговорите-е-е-е-е-е со-о-о-о-о мно-о-ой! – в этот раз из динамика вырвался горестный крик.
А в ответ тишина.
– О-о-о-отзовите-е-е-есь, оди-и-и-и-и-ино-о-о-о-око...
В лифт забежали четверо подростков. Самый высокий из них вытащил из куртки нож и ударил им по динамику.
– Пш... Пш...
Валентин закричал и упал с кровати, больно ударился головой о журнальный столик.
Сон. Всего лишь сон.
7.
Валентин схватил стакан с водой, который мужчина всегда оставлял на ночь, и начал пить. Его адамово яблоко запрыгало вверх-вниз, будто обезьяна на ветке.
– Валентин Сергеевич! Валентин Сергеевич! – Марина испуганно вбежала в комнату. – Что случилось? Я услышала шум и...
– Я в пог’ядке. – Губы Пирогова тронула улыбка. – Все хог’ошо, мне пг’осто пг’иснился кошмаг’. Я надеюсь, что не г“азбудил Лизу? Если так, то...
– Лиза не проснулась. Ее также тяжело разбудить, как и Олега Александровича. Я тогда пойду спать?
Пирогов кивнул.
“Может, наведаешь доктора? Глюки прогрессируют, – шепнул новый голос. – Ты сбрендил, приятель”. Валентин подошел к зеркалу, с силой закрыл глаза. Когда он открыл их, то ничего не увидел. Его окружала тьма.
“А что должен углядеть слепой? Сон являлся намеком. Ты копаешь не в том месте, клоун. Зациклился на своем одиночестве и чертовом лифте. Знаю, порой необходимо быть оптимистом, мол, все тути-фрути, жизнь хороша, когда пьешь не спеша, но на жизнь не стоит смотреть через розовые очки. Хочется поверить в НЛО, в чудовище Лох-Несс, бермудский треугольник и послание от Бога?”
Но эти мысли не мешали Пирогову слушать. Вот тикают настенные часы в гостиной, вот слышится шум льющиеся воды с верхнего этажа. Захрапел Олег в своей комнате. И Валентину понял, что одиночество не так страшно, как казалось, а до депрессии ему, как до Китая. Проблемы кроились в нем.
Пирогов вытащил из кармана фарфоровую фигурку собаки.
– Стг’анная эта штука – жизнь. Не находишь? Когда-то детишки даг’или фигуг’ки звег’юшек, у меня обг’азовалась даже коллекция. Но остался ты, одинокий волк.
Одинокий волк?
Клоун захохотал, жить полегчало.