Они проходят мимо, не замечая моей несмываемой улыбки, механического «Добро пожаловать», иногда выскакивающего изо рта, и застывшей на уровне пояса руки, ладонью кверху. Они – могучие, как чёрные носороги и богатые, как недра земли. А я – просто вещь. Зелёная форменная ливрея приравнивает меня к обоям, репродукциям на стенах и лепнине на потолке, а также всем остальным вещам, заполнившим золотисто-белый холодный зал. Их так много, что мне никогда не удавалось пересчитать их все.
Вот, оседлав высоченные стулья, которые из вещей – самые мерзостные, Лена и Лиля, они пьют коктейли – как же, все сейчас пьют только коктейли! Их покупают прямо с упаковкой, везут домой и играют, после чего вышвыривают немного потрёпанных, но готовых продаваться и дальше.
Но я-то знаю, что они никакие не вещи. Лиля, бывшая гимнастка, до сих пор просыпается с криком, срываясь во сне с брусьев. Коктейли на работе, ледяная водка дома, и утром она, как Джекки Чан, тяжко встаёт с кровати и истязает себя упражнениями и макияжем, чтобы вечером опять красоваться на витрине. У Лены – высшее юридическое образование, кажется, не купленное, и два года назад ей выбили глаз. Теперь там стеклянный, а второй давно потух, вот и получается полная гармония.
Между столиков шныряет официант Лёша. Он тоже кажется вещью, но и у него внутри далеко не опилки и не вата, его мечта похожа на красивую сказку: встретить бедную и красивую сироту, полюбить её нежно и страстно, ходить следом и улыбаться, и не требовать ничего взамен, упрямо добиваться своего и не сдаваться, пока не растает её окаменевшее сердце... Глупая и наивная мечта несчастливца, но у кого-то ведь нет и этого.
Охранник с курносой наивностью на лице. Он вырвался из деревни, что казалась ему адом, унижался и карабкался, выбился в люди. Чтобы стать вещью? Ну слушает под дверью крики спутниц отдыхающего босса, живёт во флигеле, как собачонка, но ведь шлёт же раз в неделю деньги по адресу, которого страшно стесняется.
А стол из красного дерева – какая же он вещь, если за ним когда-то сидел Чехов. Кто вспомнит тех чёрных носорогов из недр земли через десять, да что там? – через пять лет! А Чехова будут помнить, и о столе будут говорить даже те, кто не смотрел мультфильм про Каштанку.
Всё-таки, мы неправильно думаем о вещах. Не может быть вещью то, что мечтает, радуется солнцу и грибному дождю, радует мир своей красотой и, всего-то, не способна сделать одного-единственного решающего шага и подняться чуть-чуть выше планки, выставленной судьбой...
Носороги шагают, пьют и едят, но зачем им это солнце? В их бокалах играет свет, их глаза загораются от цифр – больше им не надо.
Я вздохнул и убрал руку от пояса. Никто не заметил. Я стёр улыбку – ноль внимания. Я запустил руку во внутренний карман ливреи...
- Ну, что там? – В голосе Сёмина сквозила безнадёга. Он тщательно вытирал белым вафельным полотенцем руки.
Его коллега из угро махнул рукой.
- Ерунда какая-то. Был человек с пистолетом, но примет никто не помнит. Девочек спрашивал – одна говорит, что тёмненький, стрижка «под бокс», а другая: шатен, волосы вьются и бородка. Официант и вовсе сказал: лысый и мордатый.
Пять трупов и убийца, растворившийся бесследно – не самое лучшее дело. Сёмин достал сигарету и захлопал по карманам. Опять подарил кому-то зажигалку.
- Пожалуйста!
Сёмин вздрогнул и чуть не рассмеялся. То, что он принял было за дурацкий рекламный манекен, оказалось швейцаром.
«Надо будет допросить», - подумал следователь, но, покурив, забыл о нём.