[ersh57]

Медтехника - штука хорощая. Я думал о включении упомянутого вами описания, но пришел к выводу, что это заслонит несколько основную тему рассказа - погружения человека в кому без выхода с очень маленькой возможностью спастись.

Теперь выполняю просьбу Nas'ka (Наськи), расскажу сказку. Просьба была во флудильне. Но не все происходящее там надо принимать не всерьез. Тем более данное мною обещание.

Итак

Скрытый текст - Сказка:

Лешевы печали.
(грустная сказка)
На опушке, что дугой окаймляла пойменный луг, высился дуб. Был он стар и могуч, с неоднократно разодранной молниями кроной. Но рос, ширился, зеленел жестяной своей листвой и радовался жизни.
А вот тот, кто сидел на нижнем сучке его, высоко взнесенном над широким морем берез и осин, тот печалился, вздыхал поминутно и тер рыжей лапкой глаз, сгоняя непрошенную слезу.
Как же не печалиться было, как не горевать лешему, когда обидел его Мироныч, местный лесник. Обидел крепко, пусть и за дело, но так зато, что проснулась в нечисти лесной то, что людишки почитают душой. И текла сейчас эта душа горючей слезой, невидимо клубилась, воспаряя с каждым печальным вздохом.
Обидно, ох как обидно, когда друг, чуть не родной, обойдется с тобой так. Ну, кинул бы что, обругал. Нет, сначала молчал, выматывая терпение, потом угрюмо процедил, чтоб убирался, чтоб на глаза не показывался, чтоб ноги в лесу более не было.
А куда он пойдет? Лес-то родной. Как появился на белый свет, так и обретался здесь только, других мест не знал и не хотел знать. Здесь каждая травинка – подружка, всякий зайчонок мелкий – дружок. Вот и дуб этот, с желудя взрастил – взлелеял. Последний остаток той былой рощи дубовой – священной еще. Э, да что там…
Слезы капали, зеленым мхом пятнали кору дуба. Всем хранителям леса был леший товарищем, первым помощником. А их перебывало здесь много. За столько-то лет! И Миронычу тому же, кто места заповедные указывал? Кто им с егерем помогал браконьеров отлавливать? Кто на свет-то пособил появиться? Вместе с Петюней, ныне покойным банником, топили они тогда печь, щедро подкидывая дрова. Хорошо так топили. Да и то, зима-то стояла лютая, такими морозами, у-у-у!
Теперь гонит вот. А за что? Ну да, поплутал он этих, городских-то. Ну, джип их с Трошкой – болотником так изгваздал, что мама родная не узнала бы. На мгновение леший задумался. А есть она, мать-то, у чудищ этих железных? Но махнул лапкой и продолжил содержательно печалиться.
Лес вокруг жил своей лесной жизнью. До лешевых печалей ему, лесу, было, как гусыне до кочета – не беспокоит и шут с ним. То есть – леший, леший конечно. Леший повздыхал еще и по этому поводу. Как это так, леший с лешим? Что же это творится, а? Совсем от лап отбились, ну, держитесь!
А вот такая постановка вопроса лесу явно не понравилась. Порывом ветра взметнуло дубовую ветвь, смахнуло лешего с сучка. Притаившийся под дубом куст ежевики схватил длинными шипами рыжим камешком свалившуюся нечисть и надежно пришпилил к земле. Опять ведь, пакость какую сотворить готовился лешак!
Пока леший выбирался из кустов, он остыл, одумался и поплелся к леснику. Ушки свои мохнатые опустил эдак, хвост поприжал – мол, винюсь. Так на двор и явился. Ощипанным петушком. Половину-то шерсти в ежевике оставил, пока выпутывался.
Вздохнул еще раз, протер покрасневшие глаза и, просительно так, застучал в дверь.
Небо печалилось вместе с лешим. Тучи серым стадом закрыли солнышку дорогу. Хмуро было, пасмурно. Того гляди, дождик заморосит, тоже заплачет.
Дверь приоткрылась чуть. В щелку показался глаз с вертикальным зрачком. Моргнул пару раз, и дверь отворилась настежь.
- Ну, заходь, заходь, пришел коли, гость хвостатый! Давненько не видывали, с самого утра.
Домовой в опрятной цветастой косоворотке скалил зубы. Уж его-то гнать не стали бы, ни за какие коврижки! Лесник уважительно звал его Михайло Дмитричем. Помощник первый! Хозяин! А этот, из лесу…
Леший виновато склонил голову, аккуратно вытер лапы о коврик и вступил в избу. Хвост его безжизненно волочился по свежевымытому полу. Сгорбленная кудлатая спина выражала вселенскую скорбь. Приостановился перед красным углом и взглянул на божницу. Правая лапка потянулась было ко лбу щепотью.
- Э, Лешка, ты че, нечисть ты поганая? Никак креститься вздумал? Эк тебя… - домовой удивился искренне, всплеснул пухлыми ручонками и побежал перед незваным гостем, - Степан Мироныч! Степан Мироныч! Тут Лешка пришкандыбал. Никак с повинной! Чуть крестится не начал, перед иконами-то!
В переднюю зашел лесник. Огромное тело Мироныча сразу сделало комнатенку маленькой, тесной.
- Что, дошло? Тебе сколько стукнуло уже? Нет, до сих пор малым дитятком тешишься! Гостей ученых вот… - лесник устало опустился на лавку. Та скрипнула сдавленно, принимая немалый вес, - Сколько ж можно возиться с тобой? Эх, Лешка, Лешка! Дурень ты.
Леший всхлипнул, ноги его подкосило словно, опустился он на колени и так, на коленях-то, и пополз к леснику. По мохнатым щекам заструились слезы. Он припал к Миронычевым штанам и запричитал по-бабьи почти.
- Виновный я. Ой, виновный. Прости ты меня. Не хотел я. Само как-то, ну, вышло. Видит лес, не хотел. Я ж без вас не смогу. Да и болотник, - он лепетал извинения, оправдывался, обнимая коленку лесника. Слезы чуть ли не лужу уже образовали, а он все плакал раскаянно.
Лесник вздохнул и накрыл ладонищей своей кудлатую головенку, погладил чуть. Рядом пристроился домовой и тоже начал всхлипывать. И по его щечкам покатились слезки. Лесник то же не отстал и пару раз шмыгнул носом.
- Ну ладно, успокойся уже. Прощаю. Ну, кончай ты мне штаны мочить. Вон, в сапоги затекать начинает. Затопишь избу, где жить будем? – на лицо лесника наехала улыбка, чуть с печалью, но улыбка.
Тут и солнышко взглянуло, наконец, продравшись сквозь тучку, в окошко и засверкало оранжевым зайчиком на половицах. Передняя наполнилась теплом и сиянием. Прощение! Состоялось таки.
Но слезы продолжали бежать из растроганных теперь глазенок лешего, и он, обнявшись с домовым, продолжал рыдать, то ли от проходящего уже горя, то ли от радости, теперь и не поймешь. И Михайло Дмитрич вторил ему. Лесник жалостливо гладил то по одной голове, то по другой.
- Хватит, ну, хватит… Ну, что вы… - он успокаивал товарищей своих еще долго, пока не спохватился про обед, стывший на шестке печи, - Эй, а как насчет щец?
- С крапивой? Да? – спросил леший, шмыгнув напоследок носом, и улыбнулся всеми зубками. Щи он обожал, а уж если с молодой крапивой…
- Ой, что ж, это я? С крапивой да щавелем! И каша еще. С изюмом! – домовой обрадовано вспомнил вдруг про гостеприимство и заторопил всех к столу.
Обедали долго. Вышли во двор.
Облака разогнало под вечер. Солнце светило ласково, не томило зноем, но грело. Хорошо! Притулились на теплую завалинку. Лесник закурил.
- Ну, ладно! Простил я тебя, Лексей Лексеич! – обратился он к лешему, который безуспешно разобраться пытался с колтушками на хвосте, - Впредь наука тебе. Но чтобы понял ты, что нельзя так с людьми-то, возьму-ка я тебя в город. В зоопарк. Посмотришь, что со зверьем люди делают, коли те беспокойство творят. Стоит тебя.
- Поеду. Что ж не поехать-то. И город посмотрю, - леший решил, что прогуляться по городу, о котором слышал всякого-разного будет интересно.
- А я, меня-то? – подпрыгнул домовой, - Я же тоже хочу! Ну, в зопарку! Вон, смотрел по … те-ле-ви-зору.
Последнее слово далось Михайло Дмитричу не совсем легко. Он еще помял немного губами и добавил с надеждой, - Возьмите, а?
Леший глянул на домового с уважением. Вон, слова какие знает! Грамотей! И читать умеет. Ему бы так.
- Хорошо! Завтра воскресенье, с утречка и отправимся, - заключил лесник и пустил здоровенный клуб дыма.
Город лешему не понравился. Людей-то, людей сколько! Машин и того больше! Бесконечная череда затопленных машинами улиц. А дома? Высоченные, даже великану дубу не достать своей верхушкой до их крыш. Понастроили! Город был огромен. Больше привычного и родного леса. Больше бескрайнего пойменного луга. Необъятный, как само небо. Не понравился город, нет. Шумно, дышать нечем.
В зоопарке было веселей. Сначала. Пока вокруг бегали ребятишки, и суетились их родители.
Лесник купил домовому и лешему по мороженому. Вот уж лакомство! Они чинно ели его на лавочке, разглядывая праздную толпу. Леший бы и еще съел, да постеснялся спросить у лесника.
Потом были клетки. Одна другой громаднее и страшнее. А в клетках звери. Разные. Большинство леший и не видывал никогда. И не слышал о них даже. Знакомцы встречались редко. Но в таком виде, что леший плевался только.
Самое же страшное, что встретил он здесь и каких-то странных, похожих на него самого зверей. Такая же шерсть, уши, хвост, лапы. Всё похоже, не говорили они только. Одичали, что ли?
Лесник пояснил, что зверей этих называют обезьянами, что привезли их из далекой-предалекой Африки, или еще откуда. Но леший не слушал. Он смотрел и смотрел на этих беспокойных зверей. Ему было грустно и страшно. Что если и его так? В клетку? Он что тогда, тоже говорить перестанет? Будет скакать непрерывно вверх-вниз? Рожы корчить?
И хотя бродила троица по зоопарку еще долго, лешего уже ничто не могло заинтересовать. Ни змеи за огромными стеклами, ни бассейны со всякими там крокодилами и тюленями. Нет, мысли все время возвращались к тем вольерам, где видел он своих родственников.
Лесник и домовой пытались несколько раз вывести лешего из дурного его состояния. Но потом плюнули и просто перестали обращать на него внимание. Ведь вокруг было так много интересного и смешного. Слоны обливались водой. Тигры бегали по огромному вольеру за рвом. Морской лев играл с мячом. Попугаи беспрестанно перетаптывались на жердочках и орали. Один даже вроде матом что-то. Весело!
Потом лесник затащил их в цирк. Там тоже было мороженое. Но леший от него отказался и все думал, думал. Ни веселые клоуны, ни смешные собачьи трюки, ни даже дрессировщик со своими тиграми не смогли избавить его от этих тяжких дум.
Родственники ведь! И в клетке. На потеху толпе. Это же что такое! И его, значит, если он людям-то мешать станет!
В лес вернулись уже ночью. Разошлись спать, но к лешему сон так и не пришел. Голова непривычно пухла. От впечатлений, от нескончаемых дум, от переживаний, прежде лешим незнаемых. От всего!
Утром он вылез из дупла еще грустнее, чем когда сидел вчера на дубу. Пригладил кое-как встопорщенную шерсть, поймал пару блох и отправился прямиком к леснику.
Тот спал еще, но домовой уже хлопотал вовсю по хозяйству.
Леший сидел на кухне, прихлебывал чай с молоком из щербатой кружки, слушал, как Михайло Дмитрич громыхает посудой, и ждал.
Он встрепенулся, лишь, когда лесник проснулся и вышел к рукомойнику. Бочком-бочком пододвинулся к Миронычу.
- Понял я теперь, никого трогать не буду больше. И озоровать перестану, - тихо промолвил он, помолчал немного и добавил, - Даже плутать никого не буду.
Вздохнул и сел допивать чай.
- Не понял ты ничегошеньки. Что значит – никого? А браконьеры, а порубщики? Их тоже плутать не будешь? – резко отчитал лесник, - А как мы тогда, с егерем-то?
- Так их можно? – леший чуть не подпрыгнул на лавке, - Можно?
- Дурилка ты лесная! Заноза мохнатая! – ласково обругал лесник, - Нужно!
- Да я! Я! Что хочешь с ними! – расцвел леший и с шумом выпил последний глоток чая.
Все печали сгинули. Он был счастлив!