КАК ЛЕШИЙ ПОДАРОК ИСКАЛ
Если идти по тропинке вдоль старого мельничного пруда к лесу, то придется миновать старый ольшаник. Там, в самой чаще молодой поросли, есть старая коряга, вся обросшая мхом и лишайником. Под ней прячется вход в уютную нору. Хозяйку норы, старую мудрую лисицу, уважает весь лес. Разве что, луговые мыши станут протестовать. Только вот кто слушать будет их писк?
Озорник леший и тот выказывал Патрикеевне все признаки глубокого почтения. До случая одного. А, вы не слышали об этом? Что же, тогда подсаживайтесь поближе и начнем.
У Лексея Лексеича, как и у всякого нормального лешего, промежуточных стадий в жизненном восприятии не бывало. Если он грустил, то заливал потоками горьких слез всю округу. Если радовался, то от веселого хохота его в ушах звенело. Если сердился, то Топтыгин даже забивался в самый дальний угол глухой берлоги своей. Одним словом – Леший был нечистью настроения. Чему удивляться то, если уж люди такие бывают, то нечисти сие просто по штату положено, в крайности то впадать.
Когда эта история начиналась, то Леший был в чрезвычайно задумчивом состоянии. Дело все в том состояло, что лешев дружок, домовой Михайло Дмитрич, решил, наконец, обжениться. Как-никак, сто годков стукнуло. Самый женихастый возраст. Невеста тоже быстро нашлась. И не какая-то там кикимора болотная либо полуденица. Нет, подымай выше! Внучка самой вильи Марины Феодосьевны! Как, вы не слышали об этом знаменитом семействе?
Что же, в другой раз, как-нибудь, может и расскажу. Если не забуду, конечно.
Так вот, крылатая дева красавица была – глаз не отвести. Статная, чуть не на голову выше жениха. Румяная, как наливные яблочки, что растут в саду у бабки Матрены. А косы пшеничные, во, в руку толщиной. И венец всему – крылышки, чудо чудное, диво дивное. Одно слово – загляденье.
Посватался домовой. Все чин-по-чину. Сватами зазвал Лексей Лексееича и лесника Мироныча. Теперь же, через три дня всего, должна была и свадебка веселым пирком состояться. И надо такому случиться, что подарка леший не приготовил. Не успел. Забегался по делам своим лешевым, то да се. Потому и мучился сейчас, морщил лоб в потугах рождения какой-нибудь идеи путной.
Этот сверхвыдающийся мыслительный процесс совершался под раскидистой кроной старой ветлы, чуть не в том самом месте, где когда-то состоялась знаменитая рыбалка с вытаскиванием водяного.
В голове возникала всякая дребедень. То прикопанные на черный день, недели три назад, рыбьи головы. То старая и ржавая, но очень красивая, банка с непонятными всякими буковками. Кажется, на ней вроде «S-P-A-M» было. Чуть не с войны ее леший хранил. Но все это было не то, не то!
Леший старательно сопел, ковыряя заскорузлым пальцем обширную ноздрю. Ничего не придумывалось. Наконец, трудовой энтузиазм у него кончился, и он отправился жалиться на жизнь к Патрикеевне. У нее, старой хитрюги, всегда какой ни какой замысловатый финт мог обнаружиться. Вдруг, да поможет рыжая?
Искать Лисавету пришлось недолго. Та сидела в лопухах подле самого забора, что непреступной стеной высился вокруг хозяйства бабки Матрены, и таращилась в дырку от сучка в этой неприступной заборной крепости. Леший тихохонько подкрался к лисе. А потом гаркнул так, что аж листья у ближней осины затряслись-зазвенели от страху.
- ЗДОРОВА БУДЬ!
Любил так леший подшутить-то. Подкрадется иной раз, рявкнет кому в ухо и стоит – лыбится. Но, на сей раз, случилось непредвиденное. Рыжая тихонько ойкнула и завалилась в бок. Леший растерялся. Он забегал-замельтешил вкруг лисицы.
- Это как же? Это что же? Это, выходит, я-то ее? – растерянности Лексей Лексеича не было предела. Он попробовал потормошить рыжий бок, но ответа не последовало. Тогда леший обессилено опустился рядом. Мордашка его сморщилась, и глаза стали набухать скорой слезой.
Жалость к самому себе переполняла Лексеево сердечко. Что ж теперь лесные обитатели подумают о хранителе своем? Какой же это хранитель? Если уж саму Патрикеевну до этого, ну, хитрое еще слово Мироныч говорил … Слезы мигом удрали в неизвестность, а лоб собрался в многочисленные складки. Какое-то хитрое слово. Спряталось в памяти – не сразу и вытащишь.
- Ино… Нет! Инна… Тьфу ты! Инафар… О! Инжекта! – бормотал леший, не обращая внимания на начинающую подавать первые признаки жизни лису.
А та приоткрыла хитрый глаз и оглядела окрестности. Опасности не наблюдалось. Лисавета поднялась и начала отрясать мусор с шубки.
Леший продолжал копаться в неисчерпаемых закромах памяти. Заело его, переклинило, бывает.
Лиса, меж тем, обошла вокруг Лексея пару раз. Тот не реагировал. Тогда рыжая помахала лапкой перед глазами лешего все с тем же результатом.
- Эй, очнись! – заявила Патрикеевна. Глаза лешего все также бездумно продолжали отражать небо. Ни малейшей мысли в них не проявилось.
Лиса еще разок обошла лешего кругом. Потом прильнула опять к дырочке в заборе. Розовый ее язычок прошелся по хищным клыкам. Капнула слюна. За забором таилось явно нечто вкусное.
Наконец, чуть ли не слышимое скрежетание мозговых лешевых шестеренок прекратилось.
- Вспомнил! Инфаркта! – возопил он.
Лиса недовольно покосилась на победителя памяти.
- Тихо ты! Вспугнешь! – чуть не шепотом кинула она лешаку.
- Ишь ты, воскресла, - удивился леший, - Я уж думал, инфаркта у тебя какая. Слышь, а кого вспуг… Тьфу ты, испужать кого боишься? Э? Посмотреть дай.
- Лексей, Лексей, - Патрикеевна укоризненно мотнула головой, - И когда ты слова начнешь говорить правильные? Учился бы, хоть, у дружка своего, что ли. У домового. Тот и говорит правильно, и не спотыкается языком-то.
- Лисавета, ты оп чем? Разве ж языком можно споткнуться?
- Ай! И чего я с тобой лясы точу? Дремучий ты, леший. Не современный какой-то.
- Слышь, Патрикеевна? Ну, дай глянуть-то! Единым глазком! – начал канючить леший.