- Не вижу ничего плохого в том, чтоб быть, как все!- Голос срывался от злости.- Не всем следует лезть на баррикады, и если ты - бунтарь, это не значит, что бунтарями должны быть остальные.
- Верно. Если все станут бунтарями, я сделался бы тих, как мышь. Люблю разнообразие. И сейчас ты злишься не потому, что я раздражаю тебя, а потому, что ты лишилась опоры и боишься косых взглядов.
- Да, боюсь!- выкрикнула я с вызовом.- Я чувствую себя предательницей, как будто пошла против своих. И они думают так же!
Макс несколько секунд внимательно смотрел на меня, а потом звонко расхохотался. Я поняла, что ещё немного - и разревусь, слёзы уже навернулись на глаза, а в носу засвербело. Приложив усилие, взяла себя в руки. Да, все, с кем я работала, теперь считали меня предательницей их совместных ценностей. Раньше я могла сказать "наших", теперь - "их". Именно этот статус изгоя и давил на меня сильнее всего.
- Своих?- переспросил Макс, немного отсмеявшись.- Каких "своих"? Это работа и это жизнь, здесь нет ни своих, ни чужих. Есть только ты - для тебя, и я - для меня. Почему ты думаешь, что кто - то позаботиться о тебе лучше, чем ты сама? Кто для тебя те люди за стенами?
- Коллеги...
- Никто. Ноль. Они отлично пережили бы, если б ты никогда не переступала порога этой редакции, да и ты ничего не потеряла. Они тебе не друзья, за которых стоит цепляться, и даже не хорошие знакомые. Просто чужие люди. Кого из них ты пригласишь к себе в дом на день рождения? Человека два - три, не больше. Тебе нет и не может быть до них дела. Так какое значение имеет то, что они думают?
Я покачала головой, уверенная в своём мнении.
- Ты просто законченный циник и эгоист.
- Зато ты - истинная добродетель. Ты отравлена этой добродетелью, как ядом, давно, но, хочу верить, не безнадёжно. Я уверен, что если бы ты увидела, как ребёнка сбила машина, побежала бы на помощь - это правильная доброта, она должна быть. Но твоё поклонение посторонним людям и стремление стереть саму себя, сделать более незаметной – дурь. Никто из этой толпы не проживёт твою жизнь за тебя, никто даже не попытается притянуть тебе руку. Какие в таком случае они «свои», если готовы забросать камнями только за то, что ты чуть поднялась над ними? По-моему, даже открытые враги поступают честнее.
- Знаешь, что я тебе скажу?- Я готова была влепить ему пощёчину за все характеристики, что он дал, но не сдвинулась с места.- Что ты очень одинокий человек. Противопоставляешь себя всем остальным, поэтому никогда не сможешь с ними сблизиться. Это и есть эгоизм в чистом виде. А я хочу, чтоб во мне видели человека. Мне жаль, что ты не понимаешь принципов общества, и ещё мне жаль тебя. Человек без привязанностей и людей, чьё мнение он ценит, - это робот. Да, кстати, ты прав, я уважаю авторитетных людей и во многом к ним прислушиваюсь. Но ты для меня не авторитет.
Макс улыбнулся.
- Думаешь, меня это волнует?
- Думаю. Иначе ты не стал бы ничего говорить мне. Мне не нужен ни этот кабинет, ни это повышение.
- Правда? Почему?
- Потому что тогда я перестану быть частью коллектива.
- Смешно звучит, ты не находишь? "Перестану быть частью..." Ты перестанешь быть всеобщей любимицей, девочкой, которая НИ ВО ЧТО НЕ ЛЕЗЕТ. Ты перестанешь всем нравится. Это жутко, верно?
Я развернулась на каблуках, и взялась за дверную ручку, чтоб выйти отсюда и по возможности не возвращаться. Я готова была, поборов свою робость перед Мысловым, пойти к нему и попросить, если нужно - потребовать, чтоб мне вернули прежнюю должность. Мне не нужен никакой Макс Игнатов, чтоб жить и работать. Другие нужны, но только не он. Пусть катится ко всем чертям со своей доморощенной философией!
- Ты можешь попросить Мыслова забрать тебя,- сказал Макс, пригвоздив меня к месту.- Будь уверена, я не стану ложиться на твоём пути и умалять остаться. Хоть ты очень талантлива, думаю, я найду замену. Но учти, что обратно ничего не вернёшь, ты навсегда останешься заклейменной овцой в стаде. Я бы на твоём месте остался просто для того, чтоб всё это было не зря.
- Не учи меня жить,- процедила я сквозь зубы.
- Подумай до вечера. Если скажешь, что не станешь со мной работать, то можно будет порадоваться, что всё выяснилось так скоро. Если останешься - добро пожаловать. Но только до вечера. Договорились?
Я кивнула:
- Договорились.
Он промолчал, и я пулей вылетела из кабинета, едва не сбив с ног Машу. Практикантка подслушивала под дверью, я поняла это, но не обратила внимания. В душе я была уверена, что откажусь. Нам с Максом не по пути - факт.
Не зная, куда себя деть, я направилась в буфет и заказала завтрак: салат и кофе с пирожками. Мне нужно было поесть и подумать. Всё случилось слишком быстро, чтоб я успела осознать это. То есть умом я всё понимала, но для принятия решения одного ума мне было мало, а чувства находились в полном смятении.
С одной стороны Игнатов был умным и, наверное, достаточно интересным мужчиной. Но с другой, его взгляд на жизнь меня откровенно раздражал. Не представляла, как смогу работать с человеком, с которым у меня нет ничего общего.
К столику подошли несколько человек, все из нашей редакции. Они смотрели на меня так, словно видели не человека, а неведомую зверушку. Меня покоробило.
- Слышали, тебя повысили,- сказал один из журналистов.- Поздравляем.
- Спасибо,- ответила я и покраснела. Щёки так и вспыхнули, обдав меня жаром.
- Как новое рабочее место? Удобное?
- Да, вполне.
- Вот только мы с ребятами никак не можем понять: за какие заслуги?
- Мне не объясняли.
- Ещё скажи, что Мыслов сам тебя заставил.
Я пожала плечами.
- Не заставил, но поставил перед фактом. Я ничего не могла поделать.
- Ясно. Бедняжка, ну ты и попала.
Они засмеялись и пошли дальше, окончательно испортив мне настроение. Теперь я понимала, что нужно было сразу, ещё в кабинете редактора, ответить решительным отказом, сказать, что остальные сотрудники не поймут такой благосклонности. Дура, как же не предусмотрела такого поворота? Теперь остаётся платить за свою глупость. В одном Макс прав: обратной дороги для меня уже нет. Как ни повернётся ситуация, я всё равно окажусь крайней.
Чёрт!
Я стукнула кулаком по столу, злая на себя и на весь остальной мир. Зачем мне эти проблемы? И без них было неплохо. Прежде чем давать пораскинула?
Закружилась голова, перед глазами начали мельтешить белые мошки. Возникло ощущение, какое бывало при подъёме на скоростном лифте. Закрыв глаза, я сжала виски ладонями, прижалась лбом к столешнице и…
…и тут я увидела.
Это было странное чувство раздвоения сознания, по-другому просто не назовёшь. Одна я понимала, что всё ещё сижу за столом, чувствовала холод пластика, слышала щебет девочек за столиком напротив. И вместе с тем вторая я встала, вышла в коридор и направилась к лифту, потом проехала в тесной кабинке два этажа и вышла в редакции. На меня косились, но теперь это не имело ни малейшего значения. Всё потеряло значение, кроме места, куда направлялась. Сердце билось всё быстрее, волнение нарастало. Не выдержала и сорвалась на бег, расталкивая всех, кто попадался на пути. В груди словно сжималась тугая пружина, всё сильнее и сильнее, и воздуха становилось всё меньше. Скорее!!!
Оглушительный хлопок. Взрыв? Я на секунду замерла, словно наткнувшись на звуковую волну, а потом снова побежала, но по телу разлилась странная вялость.
Из кабинета Воронцова, который сейчас лежал в больнице с переломом бедра, вышел Макс Игнатов. Я наткнулась на него, а он, вместо того, чтоб уступить дорогу, схватил меня и прижал к себе.
- Пусти меня!- Я отбивалась, как кошка.- Пусти! Я должна войти!
- Не советовал бы это делать,- заявил Макс.
- Ты не понимаешь, я должна!..
Я изловчилась, оперлась на плечи Игнатова и, подтянувшись, пнула дверь ногами. Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и я увидела сидящего за столом Антона. Его голова лежала на столешнице, и показалось...
- Нет!!!
Рванулась в сторону с удесятерённой силой и свалилась со стула. Я снова была в столовой.
В голове всё смешалось. Вскочила и бросилась к выходу. И снова тот же маршрут, снова грохот сердцебиения в ушах и чувство нехватки воздуха, словно лёгкие не успевали выполнять свою работу. Я бежала, ни на кого не глядя, знала, что всё это не может быть правдой, но безумно боялась ошибиться.
Вчера я позвонила Антону. Да, я позвонила ему, но не смогла предупредить, не знала, чего ему следовало опасаться. И сейчас не знала, но подозрения было достаточно. Я что - то видела: прошлое, будущее или сон - не важно. Я подумаю об этом потом, когда сердце вернёт себе правильный ритм. А сейчас надо бежать, надо...
Хлопок застал меня в пяти метрах от двери кабинета, он был таким громким, что отмёл все сомнения. Я замерла, застыла на месте. Показалось, что заплакала, хотя глаза оставались сухими. Дыхание с шумом вырывалось наружу. Я не могла заставить себя сделать ещё пять шагов и войти в кабинет, на это не осталось сил.
Из кабинетов выглядывали сотрудники, они же тесной струйкой потянулись из зала. Всем было интересно, что случилось.
Откуда - то вынырнул Игнатов, опередил меня и первым вошёл в кабинет. Вышел он уже через пять секунд.
Я подошла к самой двери, но Макс перегородил путь.
- Не советую туда заходить,- сказал он мягко.
- Я должна пройти,- ответила я.
Видимо, нечто в выражении моего лица или во взгляде, заставило его сделать шаг в сторону. Я открыла дверь и вошла.
Антон сидел за столом, его голова лежала на столешнице, повёрнутая набок, и из-под неё медленно растекалась лужица тёмной, как вишнёвый сироп, крови. На полу возле ножки стула лежал пистолет, и пальцы антоновой руки, свесившейся вниз, почти касались его рукояти.
Макс подошёл сзади и положил руку мне на плечо.
- Идём,- сказал он,- тебе здесь нечего делать.
Я медленно кивнула. Да, мне нечего здесь делать. Я уже опоздала.
2 Глава.
Это был сильный удар. Даже более сильный, чем могла предположить. Как - будто это я нажала на спусковой крючок. Никто в редакции, я была уверена, не знал, почему Антон покончил жизнь самоубийством. А я знала. Вернее, не знала, но ЧУВСТВОВАЛА. Не знаю, как это объяснить понятнее. Просто в душе я знала, что это должно было случиться, и не обязательно выстрел. Просто что - то, что так или иначе оборвало бы его жизнь. Но ничего не предприняла…
И ещё было чувство вины, иррациональное, но очень сильное. Словно кто - то более сведущий сидел внутри меня и твердил: "Ты виновата. Ты виновата". Это были не мои мысли, а той девушки, которая бежала к кабинету, оставив меня в столовой, это она знала, что виновата, и это себя она винила. А заодно меня.
Я никогда не видела смерть, только по телевизору. Я никогда не была на похоронах и не стояла у гроба. По сути, никогда не переживала настоящей потери, если не считать отца, о котором расскажу чуть позже. И вот теперь - тело, сидящее за столом, и кровь. Этот человек несколько минут назад был жив, он дышал и говорил. А потом выстрел - и я опоздала. Ведь ничего не стоило выбежать на пару минут раньше, и тогда я бы успела поговорить с ним, убедить, что смерть - это плохой выход. Но я не выбежала - и теперь за столом тело, бывшее Антоном Никитиным, журналистом. Просто остывающее тело. Труп.
Разболелась голова, внезапно и сильно, в виски принялись ввинчиваться тупые штопоры. Но это уже не имело значения.
Макс отвёл меня в угловой кабинет, пустой и просторный. Сейчас он показался мне ещё более пустым и просторным, чем в первый раз. Усадил на стул, достал из стола плоскую фляжку и протянул мне:
- Пей.
Я послушно хлебнула. По горлу разлился настоящий огонь, дыхание перехватило. Я на секунду замерла, а потом закашлялась, ловя ртом воздух.
- Что это?
- Коньяк. Ну что, ожила?
Я смогла, наконец, восстановить дыхание, и настороженно на него покосилась. У меня не было ни одной причины верить Максу.
- Немного. Здесь холодно.
- Не так уж и холодно, просто... Я же говорил, что тебе не стоило заходить.
- Ты не понимаешь, я должна была увидеть.
- Кому должна?
Вопрос поставил в тупик, и я промолчала. Тем более что перед глазами снова стояла картина, увиденная мной в кабинете Воронцова. Лужа крови, безжизненно висящая рука... Так чётко, будто в ночном кошмаре, где мозг цепляется за детали.
- Виселица,- прошептала я.
- Что?
- Это виселица. Ты понимаешь?
- Нет.
- Я тоже не понимаю, но знаю, что он оставил мне её специально. Он знал, что я пойму.
Я вскочила со стула и принялась ходить по кабинету из угла в угол. В голове вертелась одна мысль: отцовская картина. Виселица. Красная виселица на чёрном фоне. Она осталась мне неспроста, она означала... она что - то означала. Но что? И могло ли это помочь мне предотвратить смерть Антона?
Мой дед умер в психиатрической клинике, мой отец умер в психиатрической клинике. А я? Что происходит со мной?
Нет. Нет, этого не может быть. Я совершенно нормальна, рассуждаю здраво и не верю, что могу заболеть. Кто угодно может, но только не... Я нормальная. Как все!
Боль в голове усилилась, словно меня били тяжёлым молотом. Со стоном опустилась обратно на стул и стиснула ладонями виски.
- Что с тобой? Плохо?- засуетился Макс.
- Голова болит. У тебя нет аспирина или... или чего-нибудь ещё.
- Сейчас.
Удивительно, но у Макса нашлись таблетки от головной боли. Я выпила сразу три, и откинулась на спинку стула.
- Ну как?
- Не знаю, ещё не подействовали. Это я во всём виновата.
- В чём?
- Во всём. В том, что Антон... что с ним случилось. Я могла предупредить его, но не нашла правильных слов, а сейчас не успела прибежать. Ты не должен был меня хватать.
- Я тебя и не хватал.
- Да? Значит, это мне почудилось... В любом случае, это уже не играет роли. Я должна была прибежать и остановить его, могла уговорить остановиться, но не сделала этого. Зачем тогда всё было? Я же не знала вчера, что сегодня он так поступит.
Макс помотал головой и снова посмотрел на меня.
- Я ничего не понимаю.
- И не надо,- ответила я.- Это моя беда.
- Пусть так. Только ты не виновата, это я могу сказать точно. Если человек решает покончить жизнь самоубийством, он, и только он, за это в ответе. Наивно думать, что у тебя был шанс всё изменить.
- Но он был, я знаю! Он был!
Был ещё вчера ночью, когда я могла вспомнить, что он сказал про пистолет. "Пущу себе пулю в висок, чтоб долго не мучиться". Обязана была вспомнить, что он так сказал, но не вспомнила, не почувствовала, что именно эта фраза является ключевой. Потом подсказка мамы, потом слово на стекле - меня хотели предупредить о грозящем. Только я не поняла.
- Извини, мне хотелось бы побыть немного одной.
- Без проблем, я схожу в редакторскую, узнаю, как дела. Вернусь через полчаса, не раньше.
Макс встал и быстро вышел. Я осталась одна.
Я мог только наблюдать. Это была настоящая пытка: просто смотреть, что происходит, и не иметь возможности объяснить. Но разум подсказывал, что так и должно быть, и оставалось только надеяться, что Грёза сможет верно понять изменения. Она вела себя неразумно, но не совершила грубых ошибок, за которые пришлось бы платить, и я немного успокоился. Хотя знал, что он, тень, бродит где - то поблизости. Мне показалось, что сегодня всё должно обойтись, и тогда ночью я постараюсь достучаться до Её разума. Быть может, это болезненное потрясение заставит Её прислушаться внимательнее.
Но потом... потом он появился. И тут я допустил ошибку, за которую, признаю это, заслуживаю самого сурового наказания. Я должен был защитить Грёзу, особенно когда Она была так уязвима. Обязан сделать так, чтоб Она вошла в Эру, как к себе домой, без страха, но с радостью обретения.
Возможно, я промедлил. Возможно, он был слишком быстр. Не знаю и не берусь судить. Знаю только одно: я видел это.
Он вырос прямо у Неё за спиной, как только за парнем по имени Макс закрылась дверь. Высокая тень, прозрачная и плотная одновременно. Мы называем таких, как он - Захватчики. Это неправильное определение, но иного не нашлось.
Я знал, что за этим последует и всеми силами устремился вперёд, чтоб успеть встать между ним и Грёзой. Глупая затея и почти наверняка пустая, но Она была расстроена и потратила много сил, поэтому не почувствовала стремительного приближения Захватчика. И я видел, что не успеваю, видел, как тень протянула руку и положила Ей на затылок.
И барьер, тонкий, как нить паутинки, который я должен был защитить до времени, рухнул…
Мир почернел. Голову раздавила адская боль. Крик донёсся словно издалека и лишь спустя несколько секунд поняла, это этот надрывный голос принадлежал мне. А в тот момент я ничего не понимала и только чувствовала, что сейчас умру, должна умереть, потому что никому не пережить такой боли. В какой - то миг перестала быть собой, перестала себя помнить и знать. Инга Крижитская исчезла из тела, стёрлась без следа. И снова боль, грохот и свист падения. И вдруг - свет!
Я увидела себя. Увидела со стороны и как - будто немного сверху. Знала, что это я, чувствовала всё, что чувствовало внизу моё тело, и вместе с тем уже ушла. Наблюдала, как тело упало со стула, прокатилось по полу и ударилось о шкаф раз, второй, третий, как мои руки скребли по стене, сдирая обои. Слышала хруст ломающихся ногтей. Видела, как изгибалось моё тело, поднимаясь и опадая, чтоб снова подняться. Чувствовала, как мне больно и страшно там, внизу, потому что наверху тоже была я.
И я знала, как это называется.
ШИЗОФРЕНИЯ.
Это происходит очень быстро, раз - и всё. Ещё полтора дня назад я была абсолютно здоровым человеком и могла поклясться, что останусь такой до конца своих дней. Но вот прошло полтора дня: день и две ночи. Что со мной? Что со всем миром? Одно из двух - либо он сошёл с ума, либо я.
Можете смеяться…