НАУТРО
Это был крутой холм к югу от деревушки Кроше. Лысую вершину его обступал дремучий лес, южнее переходящий в усеянные ленивыми овцами пастбища, севернее – курились за горизонтом дымы той самой деревушки. Далеко внизу юный пастушок насвистывал овцам на сопилке мелодию собственного сочинения, да в лесу тихий траппер проверял свой капкан. Едва ли кто-то ещё был поблизости.
Место было безлюдное.
Вершина холма топорщилась мегалитическими руинами, нагромождением выветренных камней. Тысячи лет назад здесь стоял великий город. Или, может, крепость. Измождённые рабы волокли гигантские базальтовые блоки на деревянных салазках. Вверх, к самой макушке. Как знать, быть может, их труд и не пропал даром, поскольку облюбовавшие холм мужчины весьма удачно разместились среди руин, используя в качестве скамьи растрескавшуюся лестницу, ведущую в никуда, а щербатые остатки подпирающей небо колоннады давали им тень, укрытие от палящего солнца.
Один из них был жилистым и поджарым, русые волосы опадали на плечи длинными шелковистыми прядями. Человек этот был одет в пёструю бархатную куртку – наползали друг на друга жёлтые и красные полосы, и в широченные, не менее пёстрые штаны. Огромная шляпа с перьями венчала его голову. Так в те дни было модно ходить в городах Среднего юга, но едва ли вы могли бы рассчитывать встретить обладателя подобного наряда на холме у глухой деревни.
На лице этого мужчины можно было увидеть печать порока и развращённости. Могло показаться даже, что он беспросветно глуп и тёмен, как может быть глуп и тёмен только богатый и избалованный отпрыск вырожденного аристократического рода.
Однако, полагающие так весьма ошибались.
Этот человек – звали его Экруан Хорелли – был сыном астуорского нищего, человеком самого бедного и низкого происхождения. С раннего детства ему приходилось отчаянно бороться за жизнь во враждебном к нему мире. И хотя он действительно слыл человеком скверным и глубоко порочным, ему нельзя было отказать ни в остром и живом уме, ни в решительности, ни в смелости и предприимчивости.
На тот момент ему уже исполнилось тридцать девять лет. Экруан получил юридическое образование, предприняв невероятные усилия, дабы добраться от трущоб до университетской скамьи. Он начал успешную карьеру атторнея, его дипломная работа впоследствии долгое время использовалась астуорской кафедрой права в качестве учебного пособия. Однако, к тридцати годам, дурная репутация вынудила его оставить родной город. Экруан прибился к комапании Пурибуббы-два-топора, лихого и отчаянного кондотьера, и долгое время свирепствовал с его бандой в войнах удельных князей Натригорна и Астуора. Хотя Экруан редко сам принимал участие в резне, он управлял штабом Пурибуббы, и обеспечивал снабжение войск. Весьма успешно, надо сказать.
А сейчас этот тип служил легатом графу Кроше, был его глазами и руками в столице – чем-то средним между посланником, приказчиком и шпионом. И был вполне доволен своим местом.
Второй, что сидел на ступеньках подле Хорелли – звался брат Шугерп, пятидесяти семи лет, и был он ключарём в монастыре пророка Чохона, что стоял аккурат возле Кроше. Был сей муж тощ, сухонек и тщедушен. Аскетичного вида тельце его тонуло в складках грубой коричневой рясы, лоснящейся оставленными завтраком и обедом пятнами.
Весь его вид, в особенности в совокупности с мрачно сверкающими из глубоких глазниц очами, создавал впечатление аскетичного и отрешённого фанатика, живущего лишь одними молитвами, власяницей да усердным постом.
Однако, полагающие так весьма ошибались.
Брат Шугерп слыл в Кроше чуднейшим гастрономом, весёлым пьяницей и лихим остряком. Община лишь диву давалась, как это при столь легкомысленном и полном излишеств образе жизни брату удавалось сохранять себя в столь скромной и тощей форме. Брат же утверждал, что причина тому – прямое покровительство самого пророка Чохона, коий, если верить еретическим байкам, и сам был, в своё время, не дурак и гульнуть.
Свободное от возлияний время брат тоже посвящал отнюдь не молитвам и власянице, но канцелярской службе графа Кроше, ибо последний как раз и был тем образцовым вырожденным отпрыском дворянского рода – тупым и безграмотным, и без учёного секретаря его хозяйство несомненно пошло бы прахом.
Третий из присутствующих – муж огромного роста и могучего телосложения. Он не сидел, но стоял напротив своих собеседников, прислонясь спиной к колонне, и сложив руки на груди.
Потёртый кожаный панцирь и стальной клевец в качестве аксессуара выдавали в нём человека ратного. Самой его, однако, приметной частью было лицо. Оно было чудовищно изуродовано, смято, превращено в ужасную маску неким безжалостным ударом. Деформированная глазница почти скрывался левый глаз, но правый смотрел – ярко, пронзительно.
В лицо этому человеку нельзя было взглянуть без содрогания. Звали его Маунарт Скеперо, ему шёл сорок первый год, и был он капитаном гвардии графа Кроше. А помимо того, нередко исполнял обязанности палача.
Говорили, что страшная травма, полученная им в юности, обозлила его, разуверила в мире и в людях, и поселила в его сердце свирепую жестокость. Впрочем, мудрые говорили также, что слухи эти среди челяди распускает сам Скеперо, в целях поддержания дисциплины.
Несомненно, всякий, кто застал бы этих весьма подозрительных людей в таком уединённом месте, заподозрил бы, что здесь замышляется некое злодейство.
И он был бы недалёк от истины.
Мы застигли эту компанию уже посреди их беседы. Впрочем, первая её часть едва ли содержала нечто существенное: приветствия, обмен мнениями о погоде и природе, да передача приветов от общих знакомых – вполне привычное начало беседы для долгое время не видавшихся товарищей.
Прошло не менее четверти часа, прежде чем Хорелли перешёл, наконец, к делу, сняв шляпу, и нервно отерев пот со лба.
- Итак, король Хейдерих окончательно отказался признать этого смутьяна мерзавцем и мятежником.
Хорелли оказался обладателем исключительно неприятного голоса, злого, шипящего, словно бы выплёвывающего слова. Однако, о короле и о «мерзавце» он говорил беззлобно. Скорее, равнодушно. Словно, факт этого непризнания смутьяна мятёжника хотя и был неприятностью, но отнюдь не лично для него, не для Хорелли.
Скеперо, человек с изуродованным лицом, молча кивнул. Хотя он и согласился прийти на эту встречу ему, казалось, была не интересна суть произошедшего.
- Граф будет кипятиться! - буркнул брат Шугерп. Голос его был высоким, дребезжащим. Елейным и каким-то заискивающим – Будет, как пить дать.
- Граф… - презрительно прошипел Хорелли – Граф всегда кипятиться. По поводу, и без повода. И главное – без малейшего результата. В итоге, разгребать его дерьмо всегда приходится мне.
Брат, услыхав скверное слово, отшатнулся от Хорелли с видом оскорблённой невинности. Тот же, ухмыльнувшись реакции монаха, продолжил.
- Ну да ладно! Не дрейфь, святой отец. Я опять справился со своей работой! Моя легация к Астуору прошла вполне результативно.
- Но ты ведь сказал, что…
- Я сказал, - прошипел Хорелли, перебив собеседника – сказал, что король не спешит идти на встречу своим вассалам. По счастью, это сделали его предки. Задолго до его рождения.
Брат Шугерп широко распахнул глаза. Он любил Хорелли в такие минуты, любил этого подонка. Он поражался его способности всегда находить выход из самой, казалось бы, безвыходной ситуации.
- Ну же, Экруан! Не томите!
- Королевское уложение от 1681 года. Двенадцатый параграф! – щёлкнул пальцами Хорелли.
Монах пожал плечами. Ему это ни о чём не говорило.
- Богатство монастырской вивлиотики уступает, несомненно, богатству означенной в астуорском университете… - сказал он.
Тут подал, наконец, голос и третий из присутствующих, Скеперо.
- Это ведь, кажется, брачное законодательство, не так ли? Экруан, мне категорически не ясно, как это поможет тебе избавиться от смутьяна.
Он говорил глубоким, мужественным баритоном.
Хорелли поднял на него глаза.
- Та девка, как её бишь…дочка кузнеца из Брумеара – она ведь жива ещё? И никуда не делась?
- Оуйя? Любовница Шеннарда? – удивился капитан – Ну да. Сидит, тоскует по возлюбленному. И из дому почти не выходит. Отец её заботой окружил…по мере возможности.
- Ха-ха! Пора бы прервать уже эти её славные деньки! – воскликнул Хорелли – Любишь медок – люби и холодок, как говориться.
- Ты о чём это?!
- Дружище, мы её замуж выдадим!
- …
Повисло молчание.
- А! – после продолжительной паузы заявил брат Шугерп – Понимаю. Ты, любезный мой друг, хочешь выдать замуж девицу, с коей творил блуд смутьян, за кого-то из графской челяди, и рассчитываешь, что возмущённый смутьян выдаст свою негодяйскую сущность, попытавшись воспрепятствовать законному бракосочетанию! И тогда, Маунарт сможет арестовать его уже на вполне законных основаниях. Замечательно задумано!
- Да нет, святой отец, ничего ты не понял! – разочарованно махнул рукой Хорелли. Монах всплеснул в ладоши, уголки рта его поползли вниз.
- А что ж тогда?
- Мы выдадим её замуж за Шеннарда.
Хорелли ответил совсем ровно и спокойно, но его слова буквально ошеломили монаха. Брат Шугерп вскочил, путаясь ногами в полах рясы.
- Что? Как?! Да как же…Но помилуйте, Экруан, чем же это нам поможет?!
- Всем, святой отец! – зловеще расхохотался негодяй, также поднимаясь на ноги – Всем!
Ровно неделю спустя, в то же самое время суток, негодяй стоял во внутреннем дворике замка Кроше. У подножия холма, на котором стоял замок, раскинулась деревня Кроше, далеко за лесом и пастбищами виднелся, подёрнутый сизой дымкой, увенчанный руинами лысый холм, а за деревней протекала полноводная река Суола, и на берегах её паслись коровы. А далеко на севере, во многих днях пути, стоял город Астуор, столица Астуора, и негодяй недаром посещал его с визитом.
А теперь, рядом с негодяем прогуливался тощий и немытый человек с прыщавым лицом, гнилыми зубищами и редкой козлиной бородёнкой. На шёлковом сюркоте его был выткан яркий герб. Древнего, благородного рода. Это был Мекерис Панго, владетельный граф Кроше.
Сейчас, он хищно, словно коршун глядел с крепостной стены, ожидая прибытия своего врага. Смутьян, мятёжник, проклятый краснобай должен был сам явиться в его замок.
- А он точно клюнет, Экруан, эге? – истеричной скороговоркой протараторил граф. Это была обыкновенная для него манера общения.
- Непременно! – заверил его Хорелли, юрист и мерзавец.
- Ты уверен? – не унимался граф.
- Как всегда, мой граф. – с некоторой снисходительностью в голосе отозвался Экруан.
- Слушай, а чего-й то ты всегда такой уверенный? – протараторил граф, брызжа слюною.
Хорелли пожал плечами.
- Знаете, граф, в бытность мою в Нёзенге я видел, как местные ловят обезьянов. Железо в той стране драгоценное. Вместо капкана, они применяют глиняный горшок. Кладут внутрь пахучие орехи, и оставляют на подворье. Обезьян сам приходит, и сам запускает лапу в горшок. Он хватает орехи…но уже не может извлечь лапу, не отпустив добычи. И знаете что? – глаза его сощурились – Обезьян никогда, никогда не отпускает своих орехов. Даже когда за ним приходит добытчик.
Граф вдруг встрепенулся, вытянул длинную свою шею, глядя на дорогу под замком.
- О! Идёт кто! Уж не Шеннард ли?
- Никак нет. – зрение у Хорелли было куда острее графского – это ваш констебль ведёт девку Шеннардову. Всё как и было велено.
Этот Шеннард был освободителем. Был, в некотором роде, народным героем. Во время гражданской войны он изгнал графа Кроше из его земель, и даже после поражения мятёжников – долго ещё держал в обороне город Брумеар, являвшийся ленным владением Кроше. Шеннард провозгласил в нём республику, и горожане стойко защищали новоприобретённые вольности. Однако, в конце концов были вынуждены сдаться, в обмен на помилование. Сдавшийся на выгодных для себя условиях мятёжник отделался конфискацией и временным изгнанием. А это отнюдь не устраивало графа Кроше, вернувшегося домой. Он жаждал мести. Он долго её вынашивал.
Его ярость подстёгивало и то, что этот народный заступник вовсе не изменил взглядов после возвращения в Брумеар. Он всё так же неукротимо восславлял на улицах и площадях города свободу, толковал в трактирах о ценности личности, и правах человека.
Мутил народ, подталкивая его к мятежу.
Однако, у него было слабое место. К слову, граф об этом не знал, до недавнего времени.
Обороняя Брумеар, Шеннард сошёлся с тамошней красавицей, скромной дочерью кузнеца. После капитуляции, их пути разошлись. Шеннард отправился в темницу, а для своей возлюбленной – безоружной женщины – вымолил у короля прощение. Знать бы ему, как всё потом обернётся! Для самого мятёжника плен обернулся скорым прощением, а вот девушка его вновь стала крепостной графа Кроше.
Вернувшись в замок Кроше, граф велел содрать кожу со всех, связанных с Шеннардом и организаторами восстания. По счастью для них, Скеперо, коему поручили исполнить это дело, оказался человеком более рациональным, и ограничился показательной казнью пары уголовников, убийц, никак не связанных с восстанием и войной. А крепкие буржуа, поддержавшие в своё время городскую республику, не спешили объявляться графу.
Но были в немалой степени благодарны капитану его гвардии.
Оуйю, возлюбленную Шеннарда отвели в глубокое и сырое подземелье замка Кроше, где её ждала цепь и деревянные колодки.
Девушка рыдала, уже добрый час не в силах была совладать с истерикой. Её и без того нелёгкая жизнь рушилась на глазах. Что она сделала не так? В чём провинилась? Угрюмый констебль так и не сказал ни слова.
Немалое время пришлось ей провести в печальном узилище, прежде чем на потолке его вновь заплясали отблески факелов, и в подвал, шлёпая босыми ногами по мокрым ступенькам, снизошёл тщедушный монах.
Девушка подняла голову, сощурила слезящиеся от горя и усталости глаза, силясь узнать вошедшего.
- Кто…кто вы? – сбивчиво всхлипнула она – За что вы меня мучите?
- О, радость моя, не может быть! Оуйя! Сколько лет я вас не видал! А ведь я знавал вашего батюшку! – высокий, дребезжащий и просительно-заискивающий голосок незамедлительно открыл Оуйе личность его обладателя. Что бы он не говорил, она встречалась с монахом регулярно. Другое дело, что брат Шугерп – грузимый ли на воз мёртвым грузом, лежащий ли под частоколом, или пляшущий на рыночной площади в костюме русалки – бывал обыкновенно в это время уже слишком нетрезв, дабы эти встречи могли запечалиться в его памяти.
- Брат Шугерп? Вы ли это?! – воскликнула девушка.
- Помнит! О святейший Чохон, ты слышишь?! Она меня помнит! – возвёл очи горе монах. Тут он обратил, внезапно, внимание на тяжёлые цепи, сковывавшие узницу.
- Что? Как?! Как они посмели? – вскипятился он – Расковать! Тотчас же расковать! – крикнул он, подойдя к лестнице, ожидающим наверху тюремщикам.
- Радость моя! – он вновь ринулся к девушке, не дав ей и рта раскрыть – Вы ведь проголодались? У меня есть для вас хрустящая запеченная с пряностями птичка, и…он причмокнул языком – отменнейшее винцо из астонатских долин! Слово даю, вы останетесь довольны! Потерпите мгновение, сейчас этот раздолбай-тюремщик сделает свою работу, и мы с вами будем предаваться…трапезе. В саду, озаряемом лучами заходящего солнца.
- Брат Шугерп, - пискнула совершенно обескураженная пленница – Но что происходит? Прошу, - она протянула руки в умоляющем жесте - объясните мне! Я ничего не в силах понять. В чём я провинилась? За что меня арестовали?
- Арестовали?! – взвился монах – Как же так? Кто мог? Кто бы посмел?! Поверьте мне, радость моя, это всего лишь досаднейшая ошибка! Сегодня счастливейший день вашей жизни!
- Что? Брат Шугерп…
- Радость моя, клянусь пророком Чохоном, да вы ж нынче замуж выходите!
Город Брумеар-на-Суоле, феодальный лен графов Кроше с тех давних времён, когда Аргын Волчья Борода – Аргын Тадак Крош – поставил острог на Соколиной горке, и суровыми, но справедливыми рейдами из него вынудил невежественных туземцев принять истинную веру и суверенитет королей Корренто. Последние весьма растрогались, и Тадак Крош стал графом Кроше, с наследственным правом владения на все земли от Аоша – до Соколиной горки.
Острог на горке стал, как вы уже наверняка догадались, замком Кроше, а посёлки рыбаков-аборигенов, что стояли среди доисторических руин на берегах речки Суола – городом Брумеар.
Давние Кроше определённо были не чета нынешним.
В закопченном кабаке сидели обыватели – серая масса онучей и серьмяги, и давились пивом, внемля выступающему оратору. Сегодня это был не жонглёр, не трубадур и даже не скоморох, но рыжеволосый мужик с нездешней фамилией «Шеннард» - полуподпольный политический деятель.
Он говорил о свободе.
- Есть ли у нас выбор? – спрашивал он аудиторию – Вопрос этот лишён смысла. Выбор есть всегда! – сам себе тотчас же отвечал - Всякий день, всякий миг, всяким своим поступком мы совершаем выбор. Вы можете подумать, что я хочу поймать вас на некую мутную и абстрактную философию. Но это не так. За каждым таким мутным утверждением – история нашей жизни. У каждого она своя, хотя и начало ей легло одинаковое. Вот, поглядите – он грозно потряс огромным пивным жбаном – пиво гарна Кутушейки, не менее, к слову сказать, мутное, чем иная философия.
В коллективе раздались возгласы одобрения.
- Каждый из нас сегодня имеет возможность напиться этого пива вдоволь… - продолжал Шеннард – И каждый, несомненно, напьётся! Иное дело, что для кого-то это «вдоволь» окончится шумом в голове, и чуть покачивающейся дорогой домой, а для кого-то – холодной грязью на заднем дворе, и тяжким, мучительным недугом поутру.
И несомненно, - Шеннард пригрозил пальцем куда-то в пустоту – несомненно в числе последних отыщутся такие, что поутру будут винить в своих горестях гарна Кутушейку, или, чего доброго, меня, за то что склонил вас к этому делу.
Иные из слушателей загалдели с протестом .
- Чушь! – Воскликнул, вдруг, Шеннард – Ибо всякому из нас известно, что пьём мы по зову своего сердца, и будем пить впредь, ровно как пили и в прошлом. И если найдутся среди нас такие, что усилием воли смирят себя, и уйдут, отставив пиво… - зал потряс громовой раскат хохота – что мы им скажем? Освободились ли они от власти пива, смирив своё сердце силой разума, или лишили себя свободы, отказав себе в радости и наслаждении? Связав себя же узами опаски и страха перед завтрашним днём? Кто из нас будет несвободнее – неистово заревел оратор – Тот, кто трепещет перед завтрашним днём? Или тот, кто не знает страха уже сегодня?
Из-за столов раздавались громкие и бессвязные выкрики в поддержку той или иной версии. Рекой текло пиво.
- Когда граф с тремя дюжинами людей занимает пятитысячный город, - Шеннард неожиданно затронул уже совершенно другие темы – кто побеждает народ? Горстка наёмников? Или страх перед завтрашним днём? Кто правит таким городом? Десяток констеблей, или страх? И кто в нём свободен? Тот, кто кровью и потом уплатил за вольную, или тот, кто не дал сломить свою волю?! – громогласно вещал оратор. Народ одобрительно шумел.
Но всё смолкло.
- Не знаю, как на счёт последнего, но правлю здесь пока я! – раздался негромкий голос со стороны дверей.
В кабак вошёл Маунарт Скеперо, отсветы факелов озарили его лицо. Пляшущие тени делали его ещё чудовищнее.
- Все свободны… - совсем тихонько шепнул капитан в кромешной тишине. И уже через полминуты в зале никого не осталось. Мещане спотыкаясь, бочком пробирались к выходу. Каждый норовил отгородиться от властьимущего столом пошире.
В дверях остолбенели, неподвижные, графские констебли. Народ обтекал их, не прикасаясь.
Один смелый потащил с собой на улицу в двух руках четыре кувшина пива (а заплатил ли?), да был сбит с ног. Зазвенели кувшины, и брызги вынудили Скеперо недовольно поморщиться, но вот, лихого вытолкали прочь, последние из обывателей сгинули, и стало совсем тихо.
- Видишь, как нужно? – весело спросил сатрап у Шеннарда – И сразу – свободно! – о расселся на столе, непринуждённо болтая ногами в воздухе – А ты… - протянул он с укором.
- Чего ты от меня хочешь, наёмник? – рявкнул Шеннард, очевидно, едва сдерживая справедливое негодование. Он подскочил к сидящему, грозно нависнув над ним. Росту в Шеннарде было не меньше, чем в Скеперо, но тот сохранял совершеннейшее холоднокровие.
- Я не наёмник, а честный министериал, и мой сын будет верой и правдой служить благородному графу, как верой и правдой служу я. – ровным менторским тоном отвечал Скеперо, словно повторяя одно и то же в который раз.
- Мой вопрос остаётся в силе! – отмахнулся от его слов Шеннард.
- Кутушейка, пива неси! – прикрикнул, вдруг, министериал, глядя через плечо Шеннарда вглубь зала, за стойку, где притаился кабатчик. Скеперо явно не спешил удовлетворять любопытство своего собеседника. Шеннард злился, и капитан испытывал при мысли об этом злорадное удовольствие.
- Скеперо, полно тратить зря моё и своё время. – буркнул Шеннард со вздохом. Не без труда, он смирил свои эмоции – Ты ведь не пива сюда попить зашёл. Чего надо?
- Верно. Граф Кроше приглашает тебя на свадьбу.
- С ещё какой радости?! – возмущённо фыркнул Шеннард – Передай ему, чтобы он, вместе со своей новоиспеченной супругой, шёл на…
- Да нет же! – перебил его Скеперо – Не граф женится. Он приглашает тебя на свадьбу некоей…- он запрокинул голову, делая вид, словно запамятовал имя - …да, некоей Оуйи из Брумеара. Точно.
Шеннард внезапно побледнел.
Как известно, людям свойственно бледнеть под влиянием двух эмоций: страха и ярости. Скеперо не был уверен, во власти которой из них оказался в тот момент Шеннард, а потому, на всякий случай, соскочил со стола, приняв позицию поустойчивей.
- Шеннард…гхм, Шеннард, граф ждёт тебя в замке, завтра утром. – капитан сказал это уже совершенно серьёзным тоном, лишённым какой-либо насмешки. Вид собеседника смутил его.
Что-то угасло в глазах Шенарда, и теперь в них простиралась пустыня безбрежного отчаяния. Невольно, Скеперо ощутил своего рода сочувствие к незадачливому влюблённому. У него вдруг возник безотчётный порыв положить на плечо Шеннарда своё тяжёлую руку, и сказать: «Крепись!»
- До завтра! – Скеперо круто развернулся на каблуках, и вышел, не оглядываясь.
- А пиво? Как же пиво?! – тихонько спросил вернувшийся с кувшинами кабатчик, но никто ему не ответил.
Перенесёмся же теперь на несколько километров восточнее, в зловещие чертоги замка Кроше. Лунный лик ясно освещает его: бледные, подёрнутые синеватой дымкой стены.
Бредёт по стене, лязгая доспехом, часовой.
Северная башня замка. Массивный, древний донжон округлого сечения. Эта башня называлась Аугтаррон, она была построена…а впрочем, какая разница, кем, и для какой цели она была построена. Это была единственная часть замка, в окнах которой горел свет.
Светлица с низким, сводчатым потолком. На огромной кровати под балдахином сидит заплаканная Оуйя в ночной рубашке. Она только что закончила вкушать пищу телесную. А до того, весь день вкушала пищу духовную в компании брата Шугерпа. Зябко. Леденящие сквозняки гуляют ночью по замку, и она, не прекращая рыдать, укутывает ноги в одеяло.
Без стука отворяется дверь, и в светлицу входит мерзавец.
- Вечер добрый, цветочек. Ещё не спишь? Я так и знал! – ухмыляется он, лукаво закручивая ус. – А ведь не каждый день девчонке из Брумеара дают шанс отоспаться в графском замке! Где же твой восторг? Где же твоя… - он шепчет вкрадчиво, мягко, по кошачьи переставляя лапки, приближается к девушке - …благодарность?
Экруан протягивает руку к её груди. Перчатка его из антрацитово-чёрной кожи – словно ядовитая змея.
Оуйя с криком отшатывается, падая на кровать, и юрист смеётся, довольный.
- Да не боись, шучу я. Шучу. Какая от вас…благодарность? Хе!
- Зачем вы пришли? Кто вы?! – запинаясь от страха, спрашивает девушка – Это вы, вы будете моим…моим…граф хочет, чтобы я с вами?..
На мгновение, злорадная гримаса на лице Экруана сменяется выражением непонимания, но затем он вновь ухмыляется.
- Чего-о? – тянет он, издеваясь – Да нет же, дурочка. Неужто ты вообразила, что крепостная из Брумеара может быть парой графскому легату? Граф хочет выдать тебя за…эй! – он задорно всплеснул в ладоши – А что, брат Шугерп, он ведь провёл с тобой целый день? Он что, так и не сказал тебе, за кого граф тебя хочет выдать? – негодяй широко распахнул глаза, изображая бесконечное удивление – Ты действительно не знаешь?!
Оуйя долгое время молча смотрит ему в глаза. Неподвижная, она лежит на кровати, а злодей стоит над ней, словно ремёсленник, любующийся завершённым изделием, лежащим на верстаке. Наконец, ему это надоедает.
- Бу! – рявкает он, выбрасывая руки к лицу девушки, и та дёргается в пароксизме ужаса. Она вновь начинает плакать, и уже не в силах вынудить себя прекратить рыдания.
- Ой-ей, ну что ж ты такая нежная… - ворчит Экруан, отходя от кровати – Ну да ладно. Пока. – он направляется к двери, и тогда Оуйя, не прекращая плакать, вскакивает с кровати, и бежит вслед за ним
– Стойте!
Экруан моментально замирает. Проходит мгновение, и он медленно, словно нехотя, разворачивается.
- Да-да? – он вновь теребит усы.
- Скажите мне, за кого граф хочет выдать меня замуж!
Мерзавец в течении нескольких ударов сердца стоит, ничего не отвечая, а затем вновь направляется в сторону двери.
- Нет.
- Пожалуйста!
- Ложитесь спать.
И тогда, Оуйя бросается к его ногам, и пресмыкается на коленях, лобзая его сапоги с чудесно закрученными носками.
- Умоляю! Умоляю, не мучьте меня! Скажите же! Молю!
- Ну да ладно… - пожимает плечами Экруан – на золотаре он тебя женит. На шелудивом Порхуте! – он нежно берёт её пятернёй за подбородок, смотрит сверху вниз – Ну что, думаешь, так тебе крепче спаться будет?
Оуйя вскакивает на ноги, но те, ватные, оставляют её. Она едва стоит, тяжело привалившись спиною к стылой стене. Холодный пот покрывает её члены. Взмокшая ночная рубашка неприятно липнет к телу, и отчего-то, именно это доставляет ей нестерпимое страдание.
- Нет…нет… - шепчет она. Девушке вспоминается Шелудивый. День и ночь мухи кружат в облаке невыносимого смрада, миазмы коего клубятся вокруг золотаря. Короста покрывает всё его тело. Гной, сочащийся из неё, бисерными капельками метит путь золотаря. Путь её жениха… - Нет! – её глаза загораются безумием – Я выброшусь! Выброшусь в окно! – она в отчаянии смотрит на Экруана.
- Валяй. – кивает юрист.
Оуйя бросается к окошку. Узкое, стрельчатое. Звёзды пляшут в крепостном рву.
Девушка просовывает в него руку, плечо. Узкое, чрезвычайно узкое окошко!
- Говорят, если пролазит голова, значит, пролезет и всё остальное – заботливо подсказывает откуда-то сзади Экруан.
Оуйя, всхлипывая, пытается просунуть в щель голову, но нет, не лезет. Лишь больно тянет волосы, защемившиеся в щелях выветренного камня.
- Ну-у…что я могу сказать…Полные нынче девушки пошли, пухлые. Меньше кушать надо, Оуйя, а больше жениха радовать. А то, эдак, скоро ни в одно окошко не пролезешь.
Экруан неторопливо уходит. И тщательно запирает за собою дверь.
Внезапно, уже из-за запертой двери вновь раздаётся его голос:
- Ах да, совершенно запамятовал. Оуйся, я ж зачем пришёл…Завтра, на помолвку придёт твой доблестный рыцарь, Шеннард. Граф его в гости пригласил, так что прихорошись отменно. Ха, а знаешь, граф ведь готов был выдать тебя за него.
Известный бунтарь, горе-любовник. Не стал он дожидаться утра. Не успела зайти луна, а под воротами Кроше уже толклась маленькая кавалькада, и её глава требовал графа к ответу.
- А что, кто это там? – спросил у часового сонный Скеперо, взбираясь на стену.
- Отоприте ворота! – крик снизу.
Часовой ожесточённо почесался.
- Это Шеннард, смутьян и мятёжник, со товарищи. Требуют графа.
Капитан ненадолго задумался.
- Не пускать до утра. Пусть там ждут.
- Ну так они же ведь…
- Если пойдут на штурм – перебить! – жёстко отрезал Скеперо – На законных основаниях. В прочих случаях – не обращать внимания. Меня до утра не беспокоить.
Вытянулась в небо башня Аугтаррон. Словно исполин среди карликов, высится её вершина над прочими башнями Кроше. Давным-давно, магистр Данихим из Пруара, великий алхимик, звездочёт и винокур трудился ночами в этой башне к вящей славе графов Кроше. Но даже смрад от его реторт де достигал замкового двора.
Однако, любовный зов, кажется, способен проникать даже сквозь твердокаменные стены, и Оуйя услыхала доносящиеся снизу вопли Шеннарда.
- Ты ли это, мой милый друг? – шепчет она, припав к окошку, и сердце её трепещет в предвкушении рассветной зари.
Бунтарь провёл бессонную ночь на хуторе около замка. Добрый хозяин потчевал его кашей и сухарями, но пища не лезла в горло.
Едва солнце выглянуло из-за горизонта, и опустился подъёмный мост Кроше, Шеннард, оставив своих товарищей, ринулся в замок.
Кастелян Мурин, чопорный и седобородый, велел ему следовать в Аугтаррон.
- Граф ожидают вас! – уточнил.
Войдя в башню, Шеннард в ужасе обнаружил, что нижний зал её действительно приготовлен к празднованию. Стены были выбелены на высоту человеческого роста, пол застлан свежей соломой.
Пёстрый жёлто-красный человек, дававший какие-то указания слугам, показался Шеннарду смутно знакомым. Завидев вошедшего, этот тип тотчас же отослал слуг, и направился к Шеннарду.
- А это вы! Доброе утро! – поздоровался он, пожимая смутьяну руку – Я Хорелли, легист благородного графа. А вы, вероятно, тот самый Шеннард?
- Совершенно верно. - настороженно ответил бунтарь – Вы не могли бы пояснить мне, что происходит?
- Охотно! – Экруан направился вглубь зала, к низкому переходу, ведущему в пристройку – Следуйте за мной.
- Так что же?
- Благородный граф, не имея возможности на законных основаниях отомстить лично вам, решил отомстить вашей возлюбленной. Пользуясь правом сюзерена, он решил выдать её замуж за немилого. В принудительном порядке.
- За немилого?! – встрепенулся Шеннард.
- О, вы и представить себе не в силах, насколько немилого… - загадочно ответил Экруан.
В пристройке их ожидал граф с челядью. Он пожирал завтрак. Среди челяди тёрся учёный секретарь графа, брат Шугерп.
- А! Шеннард! Садись, покушай со мной! – взвыл граф, завидев гостя, и в вопле его слышалось ликование.
Увидев его, Шеннард тотчас лишился всякого самообладания.
- Панго, прекратите свои зломерзкие игры! И не смейте обижать Оуйю! Не смейте, иначе богами клянусь, я…я…
- Ну-ну? – с интересом спросил Скеперо. Капитан стоял в углу, прислонившись к стене. Огромные руки его были сложены на груди.
- Послушайте, Панго! – продолжил Шеннард, взяв себя в руки – Наши разногласия – это исключительно наше дело. Не впутывайте сюда невинную девушку.
- Необходимо заметить, - подал из дальнего закутка крысиный свой голосок брат Шугерп – что подстрекательство к мятежу – это отнюдь не личное дело. Ваша смута оказывает неизгладимое влияние на целый город, Шеннард. Значит, вам надлежит быть готовым и ответственность соответствующую нести.
- Сто лет назад, дедушка благородного графа вообще был склонен сажать на кол за неуплаченный вовремя оброк! – поддакнул Хорелли.
- Да ну? – удивился из своего угла Скеперо – По моему, это невыгодно совершенно. Лучше получить запоздалый оброк, чем казнить смерда, и не получать оброка вовсе.
- Не политический ты ум, Маунарт! – махнул на него рукой юрист – Граф сажал на кол одного, и впредь тысячи платили оброк вовремя и беспрекословно. В конечном итоге, хозяйству был толк и выгода.
- Что вы собрались делать с Оуйей?! – возопил Шеннард, перекрикивая беседу.
- Да ты успокойся, Шеннард… - радостно прошипел граф, скрипя зубами от злорадства – Всё с ней хорошо будет. Мы её изволили замуж выдавать. А ты – будешь гостем.
- Шеннард, жених уже пришёл! – объявил брат Шугерп – Поприветствуйте жениха.
И в помещение, распространяя вокруг невыразимое зловоние, вошёл Шелудивый.
«Великие боги! Скажите, что это не правда!» - мысленно возопил Шеннард, зажимая нос. Эта висящая клочьями, отмершая кожа! Эта бурая жижа, стекающая с его онучей!
Шеннард как-то слышал, что единственная в Брумеара проститутка, согласившаяся, за огромные деньги, возлечь с Шелудивым, на следующее же утро покончила с собой, утопившись в выгребной яме.
- Пожмите же руку жениху, Шеннрад! – хихикнул Экруан – Или вы не рады его счастью?
Бунтарь пристально посмотрел на негодяя.
- А вы подлец, Хорелли.
- Я изучил право. И теологию. Кем мне ещё быть? – развёл руками Экруан.
Шеннард обенулся к графу.
- Панго, пожалуйста, откажитесь от этого вашего злодеяния, и я пойду на любые ваши условия. Клянусь, я больше не принесу вам беспокойства. Я покину Брумеар, и больше никогда…
- Ну уж нет! – заревел граф, уже не скрывая своей ненависти – Не для того я всё так ловко спланировал, чтобы дать тебе уйти безнаказанным. Ты будешь страдать, Шеннард! Будешь страдать, покуда твоя Оуйя будет корчиться в объятиях Шелудивого. Великий Чохон, как же я ненавижу тебя, разбойник!
Теперь, наступил звёздный час этого человека. Долгое время он копил, холил свою ненависть. Слишком трусливый, чтобы просто напасть на человека, пользующегося защитой короля, слишком недалёкий, чтобы инсценировать вину Шеннарда, он, наконец, нашёл его слабое место, и не колеблясь, впрыснул в это место яд своей чёрной злобы.
По требованию Хорелли, Скеперо рассказал графу о наличии у Шеннарда любовницы в Брумеаре, а затем, легист изложил графу свой гнусный план.
- Отчего вами овладела злость? – пискнул брат Шугерп – Или вы хотите лишить жены ближнего своего? Или вы считаете, что некрасивый человек должен быть несчастен? Пусть уроды умирают девственниками, так?
- Лишить жены…это идея… - проговорил граф, как бы только что до этого додумавшись – А ведь у вас есть возможность спасти Оуйю, дружище. Женитесь на ней сами.
- Женитесь! – вторил брат Шугерп.
И Экруан тоже поддакнул:
- Женитесь.
И наступила тишина. На долгое, очень долгое время.
- Вы не можете ставить меня в подобное положение! – сказал, наконец, Шеннард.
Брат Шугерп пригрозил ему сухоньким пальчиком:
- Отчего же? Или Оуйя из Брумеара вам не мила?
- Ага, действительно! – ядовито прошипел граф.
- Но я не могу…
- Поглядите туда! – Хорелли схватил бунтаря, и обернул его к Шелудивому – Взгляните на это чудовище! Неужели, вы готовы обречь свою возлюбленную на такую судьбу? И после этого, вы ещё зовёте подлецом меня?!
- Шеннард, ты жалкий трус и ничтожество! – радостно заявил граф.
- Дайте ей волю, и… - начал было Шеннард, но ему не дали закончить.
- Трус. Ты отрекаешься от своей любви. Ты предаёшь свою женщину в вечное рабство золотарю. И что же? Что ты будешь после этого говорить быдлу на площадях?
- Женись! Это единственный её шанс.
- Нет.
Видно было, что это последнее слово нелегко далось бунтарю. Опустив голову, он пошёл к выходу.
- Шеннард! – рявкнул граф ему вслед, но тот не обернулся – Покажите ему! – распорядился тогда Кроше, и Скеперо отодвинул красочную ширму у дальней стены комнаты.
Там сидела Оуйя, и в глазах её были слёзы.
- Ты всё слышала? – обратился к ней Экруан – Теперь ты понимаешь? Теперь ты всё знаешь о своём любовнике?!
- Оуйя! – Шеннард ринулся к ней, падая на колени – Ты здесь! Я…Я не мог…Я…Прости меня! Прости!
Но девушка смотрела куда то сквозь него. В чёрную пустоту обманутых надежд.
Шеннард покинул замок, а челядь свистела и улюлюкала ему вслед.
Оуйя сидела в светлице Аугтаррона, и брат Шугерп, слегка поддатый, по отечески обнимал её.
- Почему? Почему? Как он мог так со мной поступить?! – шептали её губы – Брат Шугерп, вы же обещали, что он спасёт меня! Что это всего лишь игра. Что Шеннард возьмёт меня замуж!
- Кто ж мог знать, кто ж мог знать, радость моя… - скорбно повторял монах – Иным мужчинам свойственно врождённое стремление к свободе. И подчас, они готовы попрать святое, дабы сохранить её. Как прежде готовы были попрать святое во имя плотских удовольствий…Но я не такой! – стукнул себя брат в грудь сухоньким кулачком – Я – монах!
Покуда брат Шугерп производил священный обряд помолвки, Кроше и Хорелли, дабы не чуять страшного смрада, исходящего от золотаря, отправились в высочайшую светлицу Аугтаррона, где принялись зловеще пожирать аппетитного каплуна.
- Как это всё ловко у меня вышло, а?! Верно, Экруан? – хохотал довольный граф.
- Верно. Только вот…девушку немного жаль… - грустно ответил Хорелли.
У графа аж глаза округлились.
- Да брось! Тебе – и жаль девушку?! Не смеши меня.
- Да нет, я ведь не в том смысле! – пояснил юрист – Просто, после золотаря её уже никто и никогда не захочет. Пропадёт зазря. А такая хорошенькая!
- Ну, судьба у неё такая.
- Однако, на все случаи жизни предусмотрен Закон! – поднял палец Экруан.
- Ты это о чём? – насторожился граф, разрывая птичье крылышко.
- В данном случае я говорю о Королевском уложении от 1614. «Право первой ночи».
- Что-то мне такое дедушка сказывал…
- Сеньор, вы имеете право сделать девушку счастливой. В последний раз…
Граф вошёл в комнатку Оуйи, трепеща от предвкушения. Гнилые зубы, бородёнка висит клочьями.
- Тяжкий у нас был денёк, верно. Настала пора для маленького…отдыха.
Оуйя вжалась в спинку огромной кровати.
- Нет! Нет, вы не посмеете! Я – мужняя жена!
- На всё есть свой закон, девочка. На всё есть закон. Раздевайся.
- Нет!
- Знаешь… - задумчиво произнёс граф Кроше, выламывая ей руки – когда я был совсем маленьким, под моей кроватью поселился гномик. Злой гномик. Он заставлял меня делать скверные вещи. Очень скверные. Отец звал лекаря, и тот говорил, что с возрастом это пройдёт.
Гномик…Знаешь, Оуйя…не прошло.
Графа разбудил бешеный стук в дверь.
- Что ещё там?
- Пожар! Пожар! – кастелян орал, бледный, как призрак.
- Что? – спросонья не сообразил граф – Где?
- Пожар! Хлеба горят!
- Шеннард! – взвыл Кроше.
Графские поля. Огромная площадь, колосящаяся почти созревшей рожью. Экруан, разбуженный шумом, высунулся в окно. Жаркий ветер лизнул его обнажённое тело.
Стена огня шля с запада, пожирая богатство и благополучие Кроше.
- Великий Чохон! – прошептал легист.
Одеяло на его ложе зашевелилось, и из под него показалась золотоволосая головка.
- Мой Экруан? Что там?
- У нас проблемы, крошка! – рявкнул негодяй, яростно подпрыгивая в попытке натянуть сапог.
- Как красиво! – выдохнула расположившаяся у окно девушка. Хорелли, покосился на неё, яростно сплюнул в устилающее пол сено, и выбежал во двор, полуодетый.
Сотни людей выбежали в озарённую багрянцем ночь. Кожаные вёдра передавали по цепочке. Вода шипела, испаряясь в бушующем пламени.
- Бесполезно! Так ничего не выйдет! – заорал Экруан кастеляну Мурину, перекрикивая рёв пожара. Вдвоём они тащили к рыбному пруду помповый насос.
- Нужно зачистить полосу земли от ржи. Может, огонь остановится.
Негодяй бросил насос, и побежал к замку, с ходу вклинившись в толпу челяди.
- За мной, голота! Косы берите, серпы, лопаты! – неорганизованную, охваченную паникой толпу невозможно было перекричать. Экруан выхватил ведро у одного из слуг, и вплеснул воду в передний край толпы, осадив люд.
- Я сказал – за инструмент! Нам нужна чистая полоса в поле.
Граф, словно обезумевший, бегал по замковому барбакану в одних портках. «Как бы он сейчас вниз не кинулся!» - подумалось замершему рядом Скеперо.
- Моя земля! Мои хлеба! О горе нам! Проклятый мятёжник! Уничтожу! – верещал благородный граф Кроше.
Рожь трещала, скручивалась от иссушающего жара. Хорелли орудовал косой, стараясь снимать поросль под корень. Он давно уже сбросил свою пёструю куртку, швырнув под ноги. Раскалённый воздух жёг лёгкие. Огонь приближался.
На хуторе близ Брумеара, в стогу сена проснулся Шеннард.
- Что такое? – промычал он, втянув носом горячий воздух.
- Пожар. – просто ответил сердобольной хозяин, наливая ему квасу.
Стена испепеляющего жара неумолимо приближалась к людям. Чёрная полоса уже пересекла поле с севера на юг, но она была явно недостаточно широка.
Хорелли чувствовал, как трещат волосы. Его длинные, ухоженные волосы. Болела голова.
Отвлёкшись, он увидел, что кто-то из слуг лежит, растянувшись на земле.
Безумие! Непреодолимое желание спать.
Кто-то, пробегавший мимо с ведром воды, споткнулся, и ледяная волна окатила подлеца, приведя его в чувство.
Он оторвал рукав своей полосатой куртки, и намотал на лицо, вымочив в воде.
- Делай как я!
Пьяненький брат Шугерп сидел в у ворот, полуповиснув на поддерживающей подъёмный мост цепи. Он хрипло напевал псалом «Проклятые, склонившиеся перед Священным огнём».
Те, кто ещё держался на ногах, тащили потерявших сознание и мёртвых.
- Отходим! Отходим, мы сделали это! – сипел сорвавший голос Хорелли. Обожжённый, закопчённый, страшный как чёрт.
Широкая полоса угольно-чёрной земли пересекла всё графское поле с юга на север. На ней не было никакой пищи огню.
Мужчины тихо, устало радовались, хлопали друг друга по обожженным плечам.
- Ветер! – сказал, вдруг, кто-то – Ветер переменился!
Экруан послюнявил палец. Да нет, не было в этом больше нужды. Он ясно увидел, как пламя пошло с севера на юг, продолжая пожирать посевы.
- Нужно что-то делать… - кастелян устало облокотился на лопату.
- Делать…Что? Что делать?! – простонал Хорелли.
Стена огня отрезала им путь к юго-восточной части поля, и не было никакой возможности туда добраться. Людям оставалось лишь бессильно наблюдать за тем, как пламя пожирает месяцы их тяжких трудов.
Скеперо бродил по замковому двору. Все его люди ушли в поле, один лишь капитан остался сторожить Кроше.
Он прикрыл лицо влажной тряпкой. Даже сквозь вездесущий запах гари ощущалась вонь золотаря.
Эта Оуйя…сколь жестокая судьба ей уготована! Скеперо невольно чувствовал себя виноватым. Это он выдал её графу.
Выдал, чтобы извести Шеннарда…
У него были свои счёты с мятёжником. Много лет назад, когда принц Кортмольд поднял восстание, Скеперо – дюжий юноша, красавец, первый парень Брумеара откликнулся за зов королевского вербовщика.
Едва ли ему довелось столкнуться с самим Шеннардом. Либо с кем-то из его людей. Но он определённо был среди мятёжников, был на той стороне. Стороне того, чей пернач влетел ему в лицо в сражении при Мёрн-сете.
После таких ран не выживают. Лекарь и не пытался помочь. Много дней Скеперо лежал в лазарете, испытывая невозможные, нечеловеческие страдания. Казалось, его мозг был просеян сквозь крошево лицевой кости, как крупа через сито. Он молил богов, дабы они даровали ему беспамятство…но оно так и не пришло.
Скеперо выжил. Это было чудом. Подвигом невероятно могучего организма.
Но худшее было ещё впереди.
Позднее, когда шрамы зарубцевались, его лицо приобрело несколько более терпимый вид. Но в первые недели на него невозможно было смотреть без содрогания. Лекарь отказывался дать ему зеркало, Скеперо едва ли не силой заставил того это сделать.
Создание по ту сторону стекла больше не было первым парнем Брумеара.
Он вернулся домой. Деформированный нос непривычно ловил ароматы родных лугов, лугов его детства.
Он шёл по улицам Брумеара, и люди отворачивались. С ужасом, с отвращением.
А потом, он начал встречать знакомых.
Вот Кеттер Пух, друг детства, с которым они играли в прятки среди руин на старой замковой горе.
Вот Тумшик, стельмах, у которого Скеперо некогда работал – таскал огромные колёса для грузовых арб.
Митес Колебно – с ним на пару юный Скеперо впервые посетил бордель. Они взяли одну даму на двоих.
Шакуппа Сниф – молочница, каждый день приходившая в дом Скеперо с крынкой.
И многие другие…
Скеперо смотрел им в глаза, но все отворачивались. Друзья, враги, знакомые, соседи. Сперва, он подумал, что они стесняются знакомства с таким уродом. Или боятся его. Или испытывают отвращение.
Пока не понял, что его попросту не узнают.
Он сел на скамейке у родительского дома. Отец сам сколотил её – коротать во дворе летние вечера.
Скеперо всё не мог заставить себя встать, войти в дом. Узнают ли его родители? Примут ли? Он вспомнил заплаканное лицо матери: «Возвращайся живым, сынок! Возвращайся живым».
Он и вернулся…
- Кто вы? Чего вам здесь надо? – услышал недовольный голос сзади. Такой знакомый. Такой родной.
Он медленно обернулся, и отец в ужасе отшатнулся назад, скривившись от омерзения.
- Убирайся прочь, урод! Твои родители, верно, покараны богами за страшные грехи! У меня нет подаяния для подобных тебе отбросов.
Скеперо ничего не отвечал. Он молча ушёл.
Остались позади знакомые с детства улицы. Мост через Суолу. Река под ним быстрая, бурная. Она сделает то, что не удалось шестоперу.
- Маунарт?
Кто это? Скеперо увидел девушку, шедшую с коромыслом. До войны, у него было много, очень много девушек. Эту же он едва вспомнил. Миар, дочь бондаря Рунга. Он никогда раньше не обращал на неё внимание, никогда не замечал за более яркими подругами.
Едва ли он смог бы её сходу узнать. А она – смогла.
- Маунарт? Маунарт Скеперо? Это ведь ты? Я думала…Все думают, ты погиб! Ты вернулся!
Она рассматривала его – пристальный, внимательный взгляд серых глаз. Не как диковину, но как родное, давно знакомое сокровище. Тут только он понял, что она помнила каждую его черту, каждый штрих образа, данного ему богами. Она ждала его всё это время.
- Миар?
И она бросилась ему на шею.
Скеперо вздохнул. Сейчас, у них с женой было пятеро детей. Капитан был счастлив. Он редко решался себе в этом признаться, но это было правдой. Он отдавал себе отчёт и в том, что если бы не Мёрн-сет, он никогда, никогда не обратил бы внимание на Миар, дочь Рунга из Брумеара.
Он зашагал винтовой лестницей наверх, к светлице на верхушке Аугтаррона.
Валяющаяся на полу Оуйя не обернулась, когда дверь в светлицу отворилась.
- Собирайся, девочка. Уходим.
Множество людей пришли с северо-запада. Заработали отточенные серпы и лопаты.
- Спасают, спасают хлеб!
- Кто это?
- Из Брумеара подошли.
Новая траншея потянулась наперерез огню, приближаясь к первой. Наконец, они сошлись перекрёстком.
- Молодцы, ребята! – плакал от радости кастелян, заливая водой последние очаги огня в юго-восточной части поля. Он бросился обнимать предводителя нежданных помощников.
Это был рыжеволосый великан.
Кастелян обомлел.
- Шеннард? А мы думали, это вы…
Экруан издалека глядел на пришельцев.
- Во те на! Хитрый! – буркнул он себе под нос.
- Я не пойду. Спасибо, за вашу доброту, но мне некуда идти.
Скеперо едва не впал в ступор.
- Да что ты такое говоришь?! Шеннард тебя…
- Я не пойду к Шеннарду.
- Что? Но почему?
- Он предал меня. Брат Шугерп говорит, что…
- Дура! – страшно зарычал Скеперо – Шугерп – лживый подонок, запродавшийся Кроше за бочку вина!
- Но Шеннард сказал, что не женится на мне, и…
- Да выбора у него не было! Потом объясню! Бежим, дура проклятая!
Он схватил девушку на руки, готовый нести её, если понадобится. Но услыхал голоса. Кто-то уже поднимался в светлицу.
- …вот, что я и говорю. Сам подпалил хлеба, сам же и спасает их, чтобы благородный граф почувствовал себя обязанным.
- Ну уж нет! Я таких выродков насквозь вижу. Он у меня попляшет!
Тяжко вздохнув, Маунарт Скеперо уложил девушку на кровать, и вышел. Ей, казалось, было всё равно.
Брат Шугерп стоял у алтаря. Руки его тряслись так сильно, что он долгое время не мог перевернуть страницу священного писания.
«Пьяница сильно сдал в последнее время!» - презрительно подумал Экруан, морщась от вони. Молодожёны подошли к алтарю. Шелудивый вёл Оуйю, мерно и равнодушно топал, как всегда. В жизни его мало что интересовало, кроме отбросов.
- Есть ли у кого-нибудь возражения супротив свершающегося таинства? – пискнул брат Шугерп.
«Да кончайте уже. Смердит ведь неимоверно!» - думал Хорелли.
Запыхавшийся тип ворвался в часовню.
- Есть! Есть!
- В чём дело? – простонал мучимый похмельем брат Шугерп. Ему хотелось лишь одного: поскорей закончить ритуал, и утолить жажду.
- Есть возражения! Я беру её в жёны. Беру!
Граф Кроше поднялся со своего места. Печать сладкой удовлетворённости была на его лице.
- Решился, значит. Порядок. Брат Шугерп – правь!