Кузнец тщательно обтёр обрызганную кровью лысину обрывком горностаевой мантии.
Сверкнуло, громыхнуло, и на истерзанный город Арно хлынул студёный осенний ливень. Стриженные наголо люди с растёртыми лодыжками и запястьями, жилистые серые великаны, изуродованные магией уродцы-поляне – все обратили к небу сияющие лица. Девушка в сером платке, торопясь, влезла на баррикаду и закричала:
- Победа!
Голос её отразился от наполовину разобранной брусчатки, от закопчённых стен дворца, от разбитого зарядами катапульт стофутового памятника великому герцогу Герарду, усилился, подхваченный сотнями ликующих глоток:
- Победа!
Девушка поскользнулась на помятом нагруднике трупа, но её подхватили верные руки соратников.
Баррикады уже разбирали. Начали с дорогих гранитных плит, потом принялись за целые столы и лавки, нужные в хозяйстве бочки и тележные колёса. Из негодных досок наспех сколачивали виселицы, у бывших рабов это получалось ловко.
Рушился город Арно, уходила в небытие ненавистная столица герцогства Нейванд, ломящаяся от жирной роскоши и убогой бедности, наполненная грехом и пороком, страданиями и болью. Испокон веков отсюда тёк на рынки мира живой товар, торговцы разносили по свету страшные сказки о тёмной империи, где нет песен и смеха, только лязг кандалов, щёлканье кнутов и стоны несчастных. Вечный туман застилал глаза рождённых от рабов, ставших рабами и знающих, что дети их обречены на жизнь в цепях. И вот – семечко свободы. Росток ещё мал и слаб, но кто, ещё вчера, мог подумать, что он проклюнется, разломает жестокую, застуженную северными ветрами почву? Только те, в ком горела надежда.
Лысый кузнец смотрел и улыбался. Он упивался незнакомым пьянящим воздухом, словно ключевой водой.
- Друг Иргвигиокс! – окликнул его толстяк в сером плаще.
Кузнец фыркнул.
- Не зли меня, колдун. Это имя раба. Называй меня отныне «Воль».
- Сегодня я встретил уже две дюжины «Волей», скоро вы и сами начнёте путаться.
- Это не беда. Свободы никогда не бывает много. А как теперь зовёшься ты?
- Своим старым именем, - ответил колдун, отводя глаза.
- Ну, знаешь! Пиассин – имя раба! Хоть заслуги твои перед Восстанием велики, но лучше подумай и выбери новое. Своборд, Бесцепей, Вольгот, Вольнар, Вольдар...
- Ладно, я подумаю. – Толстяк часто закивал. – Ты прав, наверное: новый мир, новая жизнь... Кстати, Иргви… э-э... Воль, не мог бы ты приказать не резать пегасов и гиппинов королевских рыцарей?
Кузнец отвернулся от колдуна и выкинул обрывок мантии.
- Как я могу приказывать свободным? Я – вождь Восстания, а не тюремщик. – Он тряхнул головой, рассыпав дождевые капли. – Да и зачем это? Пегасы – это всё равно что корона, такая же часть тирании, а гиппины – символ убийц-рыцарей, противоестественная тварь, выращенная с помощью магии. Они не будут пахать поле или возить детишек на ярмарках, они – орудие войны.
- Но они – животные, и...
- А эта разрушенная статуя – кусок камня, так, может, нам вымыть её и поднять обратно на постамент? А этот построенный на костях дворец – всего лишь здание, и нам его починить? А королевские девки – тоже люди, и нам следует отобрать их у наших солдат?
Пиассин потянулся пригладить бороду привычным жестом и с отвращением отдёрнул руку от гладкого подбородка. В Нейванде рабам запрещали стричься и бриться, и все восставшие, при первой возможности, избавились от волос.
- Так что? Как нам поступить? – не отставал кузнец.
- Ты прав, Воль, - пробормотал Пиассин. – Это – преступная жалость. Весь этот город – чёрное пятно на земле, он должен заплатить за годы унижения.
- Годы? Века! Каждый день в рабстве равен году!
- Хорошо, верно... – быстро сказал колдун, пряча голову в плечи. – Только я пришёл не за этим, хотел в последний раз спросить...
- Я отвечу так же! – отрезал кузнец. – Решения своего не изменю!
Яростный шёпот рассекал воздух, как бич надсмотрщика:
- Мало завоевать свободу! Надо охранять её! Истово, бдительно, свирепо, неутомимо! Оглянись вокруг, везде – враги!
Колдун оглянулся. Возле обглоданной стены кустарника молотками и зубилами разламывали доспехи, выковыривая израненных рыцарей. В чудовищно гудящий костёр летели картины в богатых позолоченных рамах, туда же сыпались подвозимые на тачках книги из герцогской библиотеки. От дворца, на верхних этажах которого ещё бушевал пожар, летели разрывающие нутро женские крики. Поляне с одинаково раскрытыми ртами, рассевшись кругом, ждали, когда изжарится неразделанная туша пегаса. Голова валялась рядом, здоровяк с похожей на корявый пень головой колол двузубой вилкой в чёрный глаз. Толстые пальцы полянина были сплошь унизаны золотыми перстнями. Откромсанные крылья белели на брусчатке.
Вязко пахло горелым мясом.
- Герцогов ещё шестеро, у каждого из них – бесчисленные войска, наёмники, маги, вдосталь оружия и еды, – гудел кузнец. – А что есть у нас? Горячие сердца? Закалённые тела? Лютая ненависть к тиранам? Так что, не робей, колдун. Твори своё волшебство и помни: ты сохраняешь нашу свободу.
Громадная фигура Пиассина скомкалась и уменьшилась, он вновь тронул несуществующую бороду и заскулил заклинание.
К вечеру Арно окружила армия герцога Фоссерона, родного брата казнённого Герарда. Разведчики и маги долго вились вокруг свободного города и вернулись в лагерь ни с чем. Подтягивающиеся войска, вооружённые неутешительными вестями, готовились к унылой и безнадёжной осаде. Рабы, превращённые магией в скалоподобных чудовищ, тупо долбили каменистую почву, наёмники-карлы щёлкали кнутами.
Мальчишки кричали со стен города и корчили рожи, а кузнец Воль гладил мозолистой рукой непроницаемый ни для чего, кроме воздуха, прозрачный купол и, раз за разом, шептал три слова:
- Да здравствует свобода!