Веселые истории – услышать не хотите ли?
Мир превратился в зеленый аквариум. Мир. Целый мир.
Сегодня Федьке не давали Конфеток От Смеха, но он валялся в отключке на солнце, спящий или мертвый, с сонной улыбкой на лице, с кулаком, сжатым на младенческий манер.
Проснувшись, рухнув в реальность из диких космических снов, Вадик вспомил о своем новом приятеле. Он лежал на соседней развалистой лавке, когда-то большой и белой, а теперь загаженной голубями и разлезшейся, как клавиши раздавленного пианино. Солнце светило ему прямо в морду, и он щурился во сне; от этого его лицо казалось очень злобным.
- Эй... – проныл Вадик, вокруг котрого все еще метались оранжевые птички снов. – Давай, вставай уже...
Из уголка рта Федьки текла слюна; он не просыпался. Он не приходил в себя.
«Он умер, что ли?»
Вадик тряс своего спутника, в подкорочном сомнении, что вчреа все же произошло что-то не то. Вчера. Ночью они продирались через заросли черных кустов, и чем дольше они шли. тем сильнее на Большого Смелого Парня Федьку накатывала клаустрофобия беглеца. Поначалу он и не заикался о своих стремах; а потом, когда ему в очередной раз показалось, что за деревом мелькнула синяя спецовка санитара, он хрипло попросил Вадима идти впереди.
- Вот дерьмо.
Это стало их любимой фразой на сегодня.
Ну, брат, как дела?
Вадик тряс своего приятеля и старался вспомнить каждую деталь. Вечером они немного выпили. Нашли две почти полные бутылки пива как раз на этих самых лавочках, и Федька в эйфорической свободе без медикаментозной терапии махнул рукой на то, что кто-то уже пил из них. Вадик жутко замерз без своей куртки, и это теплое пиво показалось ему классным.
Классным. Потом с неба упал голубь, их сморил сон.
- Эй, ты!.. А ну хватит тут валяться! – орал Вадик, до предела перепуганный, пытаясь привести Федора в вертикальное положение.
«Надо снять с него куртку. Она все-таки моя... А ему, может, и не нужна уже...»
- Кретин, от***ись от меня, - вдруг просипел «умерший». – Все, все уже...
Вадик смотрел на него с отвращением, плохо скрываемым, тем более что у Федьки вдруг начались сопли, а ничем, кроме ладони и рукава чужой куртки, он их вытереть не мог.
Солнце ослепляло, и они пошли дальше вслепую. Примерно через двести шагов Федька опять упал.
Он не шевелился и лежал на разогретом песке, словно на пляже. У Вадика заслезились глаза – за ночь на жесткой скамейке он, казалось, простудился, и погружался под лоскутное одеяло хиппи с температурой и цветастыми пятнами озноба или жараперед глазами. Он почти ничего не видел, пока сидел рядом с Федькой, уже наученный опытом, надеясь, что через некотрое время он придет в себя. Он не заметил бы и появления трамвая, если бы тот не зазвенел в конце длинной уютной аллеи; он не заметил даже, что они сидят на старых редких каменных плитах, занесенных песком, и что рядом с ними врыт тонкий столб с желтой табличкой – трамвайная остановка.
- Эй... Это опять ты, чувак, - Федя приоткрыл глаза и быстро вытер нос. На том месте, где он лежал, была мумифицирована в песке сплющенная пачка от сигарет. Мальборо. Красный треугольник. Белый треугольник. Красный треугольник. – У тебя нет покурить?
Нет. Вадик не курил, а если курил, то это было не Мальборо. Красные и белые треугольнки оставались сокровенной собственностью кого-то более крутого, кого-то более смелого, кого-то, с кем Вадик никогда не общался. с кем ему не повезло.
Почему. Этот вопрос опять всплыл в голове, когда трамвай торжетсвенно прозвенел мимо них, и на месте, где должен же был сидеть хоть кто-нибудь, никого не было. Почему.
Вадик наконец спросил своего новjго приятеля, какого хрена он попал в эту больницу.
- Предки?
- Нет. Ты что...
Он никогда не любил свою уродскую школу. И школа не любила его.
Одна девчонка, которая когда-то ему нравилась («Вот коза...»), однажды пригласила его к себе в гости. Его, своих подружек, парней из класса и со стороны. Они все действительно думали, что будет весело. К тому же и родители хозяйки смотались на пару дней, хата стояла пустая, народ не мог дождаться веселья... Они правда надеялись на него, а потом, когда все закончилось, Федька стал считать свою Лину козой, кретинкой и просто сукой.
- Ну и что? – не утерпев, спросил Вадик, заметил неожиданное сопротивление.
- Да ничего. Полное дерьмо.
Одна девчонка тоже туда пришла. Она сидела долго, тихо, тупо уставившись в стену. Оказалось, что к тому моменту, когда все уже были просто в дуб, она вообще не пила. Но про нее – позже.
Кто припер ящик водки, никто не знал. После пива всем показалось, что градус надо повышать; через пару часов подружка хозяйки «банкета», некая Лиза, искала по всей квартире тазик для своей красотки, пьяной в говно, а вокруг наступил полный хаос.
- Я в этом дурдоме еще и зажигалку, *** посеял, - сплюнул Федька.
Паша, тощий желтый парень, принес с собой еще кое-что. Всей компанией, за исключением тех, кто уже выбыл из строя (Лиза и Лина блевали в ванной и пили таблетки, а Хренова Трезвенница свалила домой) они забили по косяку, некоторых скорежило сразу, некоторых позже, но беспокойное движение прекратилось, и Федька почти что нашел Нирвану.
К ним зашел сосед-нарик. Ооо, у этого парня все было серьезнее, и он до последнего был уверен, что все они ему снятся или являются, как и все библейские святые, которые стали его новыми друзьями. («Кстати, этот чел тоже где-то тут лежит. В другом отделении... Их там как-то по другому «лечат».) Он просто ничего не понял, но, уйдя, позабыл закрыть дверь. Из квартиры валил дым – в комнате особо желающие жгли электричество, жгли бумагу, жгли все, жгли себя, затягиваясь дымом веселых трав. Соседка по лестничной площадке внутренне напряглась, вошла внутрь. Линочка, такая милая девочка, - страдала в туалете, квартира была полна каких-то странных личностей... Соседка («*** старуха») постояла несколько минут рядом с духами, видевшемся расслабленным «гостям» и ушла. Звонить, как оказалось, матери и полноправной хозяйке хаты.
Когда на следующий день в школе и дома на участников «веселья», которых смогла вспомнить Лина, началось наступление со всех сторон, они все решили, что их сдала Трезвая Тварь. По ее поводу, говорил Федя, было тогда сказано много всяких разных слов... А один парень, возлюбленный Лины, стокилограммовый боксер, для которого обломилось КМС, решился на свою собственную месть. Только уже после того, как Т. Т. оказалась в больнице с тяжелым сотрясением мозга, они наконец догадались, что она не была стукачкой. А Лину, *** Лину, могло извинить только то, что она не рассталась со своей «тайной» просто так. В школу она потом еще долго не приходила, - как-то так получилось, что мама случайно сломала ей два ребра («Случайно!!! Ха!.. Знающие люди говорят, что у нее вся спина от шеи до жопы была черно-синей»), перелом получился сложный, и Лина могла отлеживаться в больнице, восстанавливаясь и вспоминая, вспоминая... Думая на свободе о своем поведении.
Вот как-то так все и получилось.
О своих родителях Федька так ничего и не рассказал. А Вадик не стал спрашивать, ведь ему и без того было хорошо тут, на теплом песке, под звон трамвая, у косого столба с желтой табличкой. Без новых знаний о невыносимой жестокости.