[Assez]

Скину последний.

Скрытый текст - Узник:

Я сидел в тюрьме.
Еще три дня назад я работал в своей мастерской, резал по дереву картины для богатеев. А вчера меня обвинили в убийстве своей знакомой и ее ограблении. В мастерской нашли несколько ее вещей, и приговор был скорым: смертная казнь.
Завтра.
Я ковырял какой-то брусок твердой дубовой щепкой, которую отодрал от кровати, выстругивая смешного человечка. Получалось не очень: все же щепка не сравнится с хорошим ножом. Но кто мне его даст? Да и толку-то. Все равно мне осталось жить одни сутки.
Эта камера, серый пыльный каменный чулан три на три ярда. Дубовая "кровать" - на самом деле просто доска с горсткой соломы на ней. Ведро, предназначение которого угадывалось с первого взгляда. А больше ничего. Здесь даже тюремщика нет: он наверху, за тяжелой дверью, в своей каморке.
Вполне удобные апартаменты. Вот только я не убивал.
Не мог я убить ее! Мы были в хороших отношениях, она всегда со мной здоровалась, да у нее и красть-то было нечего. А в тот день я весь вечер сидел в мастерской и резал новую картину. И свидетелей, как водится, не было. Так что когда стражники вломились ко мне, избили и потащили сюда, меня хватило лишь на растерянное мычание. Впрочем, я не мог говорить из-за разбитых губ.
А сейчас я лежал прямо на полу (к чему беречь здоровье?), выстругивая непонятно что, просто в ожидании конца. Завтра на рассвете палач взмахнет топором и моя жизнь оборвется.
Надо будет кинуться на него, что ли. Все равно ведь умирать, а вот так, безвинно, вдвойне горько. Мне одно интересно: кому надо было подставить меня? То, что меня подставили, сомнений не вызывало: кто-то подкинул в мастерскую вещи убитой, а заодно мой резец, вымазанный в ее крови. Им же его и убили, но, разумеется, стражники не поверили, что я его потерял за день до этого. Вообще, судья будто не слышал меня. Нож, вещи - ему этого хватило. Там же был и палач: он странно посмотрел на меня, будто что-то знает, но не хочет говорить. Меня аж затрясло от этого взгляда.
В коридоре послышались шаркающие шаги старика-тюремщика: кажется, нас будут кормить. Так и оказалось. Он подходил к каждой камере и просовывал через маленькую дверцу внизу кусок хлеба и кружку с водой. Вот только мне еды не досталось. «Эй! - заорал я и ударил кулаком по двери. - Дай мне еды!» - «К чему еда смертнику?» - только и услышал я. В бессильном бешенстве я посылал на его голову чуму, тиф и всевозможные бедствия, но никогда не был силен в магии и потому ничего не добился.
Лишь остался голодным.
От нечего делать я лег на «кровать» и собрался было спать, но дверь наверху снова открылась. Это было странно: время следующей кормежки явно не пришло, а тащить меня на казнь тоже еще рановато.
Тюремщик остановился у моей камеры.
«У нашего палача есть традиция беседовать со смертниками. Он сейчас зайдет в камеру и смотри без фокусов у меня».
Палачом был крепкий мужик лет сорока с сединой на висках и сломанным носом. Он вообще не походил на человека своей профессии: спокойное добродушное лицо, голубые глаза — плотник или кузнец.
Но не тот, кто обрывает человеческие жизни, да еще и совершенно законно.
Кто истинный убийца — палач или судья? Думаю, приговоренному как-то все равно. Мне сейчас тоже.
Палач присел рядом с мной: я так и не удосужился встать. «Я знаю, что ты невиновен», - сказал он. «Что!?» - выдохнул я. Неужто нашли настоящего убийцу? Но почему тогда меня не выпускают из камеры?
«Прости, друг, - прошептал он. - Но последнее время в нашем городе нет громких преступлений, за которое дают смертную казнь. Мне нет работы. А за каждое исполнение приговора я получаю тридцать золотых. Мне как-то нужно кормить семью. Поэтому я и убил ту женщину».
Я закричал, бросаясь на него, но он легко увернулся и быстрым движением оказался в коридоре. Тюремщик сноровисто захлопнул дверь.
«Я невиновен! - кричал я. - Убийца — палач! Не надо!»
«Уже третий кто обвиняет палача, - заметил тюремщик. - Хоть бы что новое придумали.»
Они пошли вверх по ступенькам к выходу из тюремного коридора.
«Нет! - закричал я. - Стойте!»
Наверху загрохотал дверной замок.